Сигрид Унсет. Королева слова - Сигрун Слапгард

Ее занимало прежде всего отчаянное положение евреев в Европе. Она была информирована обо всем до мелочей и получала секретные отчеты о ситуации непосредственно из оккупированных стран. В то, что следует подставить другую щеку, Сигрид Унсет не верила и призывала применить к Гитлеру и немцам их собственные эффективные методы. Писательница участвовала в составлении новой резолюции, пересланной и президенту Рузвельту, в которой предлагалось предостеречь Гитлера о таких последствиях: «Настоящим возмездием за убийство Германией невинных и беззащитных людей будет уничтожение невинных и беззащитных граждан самой Германии». Для участия в бомбардировках гражданских целей в Германии следовало отдавать предпочтение пилотам-добровольцам, говорилось далее в резолюции, а в идеале эти акции должны проводиться под эгидой ООН[758].

В начале 1943 года Унсет слегла с гайморитом, но болезнь не помешала ей вместе со всеми радоваться победе русских под Сталинградом. Наступлению Гитлера определенно был положен конец. Должно быть, он со смешанными чувствами встретил десятилетие своего пребывания у власти, с ликованием писала Сигрид сестре Рагнхильд: «Только представь себе, самолеты „Москит“ появились аккурат когда Толстяк[759] произносил свою праздничную речь, так что заканчивать ее пришлось уже в бомбоубежище»[760].

Наконец-то пришла весточка от Саги и Ярла Хеммеров, коллег-писателей из Финляндии, что тоже обрадовало Унсет. Некоторые из ее посылок с помощью дошли до них, и ее финские приемыши были более-менее в порядке.

«Я к ним так привязалась», — писала она в ответном письме, интересуясь, помнят ли еще Эльми и Тойми свою «Сигри-Таати»[761]. Хеммерам также повезло, что пока их сына не призвали на войну: «Целое поколение молодых людей выросло в условиях, когда гражданской обязанностью и делом совести является попрание всех публичных и государственных авторитетов, ибо все эти авторитеты — не более чем насильники и предатели»[762].

Оправившись от тяжелой простуды, Сигрид Унсет с воодушевлением взялась за работу и дала согласие на участие в целом ряде выступлений, хотя меньше всего сейчас ей хотелось стоять на трибуне. Лучше уж пустить в ход самое, по ее собственному мнению, эффективное оружие — пишущую машинку.

Одним была плоха Публичная библиотека на Пятой авеню — там запрещалось курить. А в остальном у Сигрид складывалось ощущение, будто она сидит дома, окруженная собственными книгами, с наслаждением погружаясь в излюбленные громадные энциклопедии. Конечно, библиотека была намного больше и просторнее ее Бьеркебека, однако темно-коричневая деревянная обшивка стен и корешки книг как будто воссоздавали знакомую атмосферу. Писательнице недоставало только словаря Фритцнера, который обычно лежал на столе в ее «светелке». И каждый раз, когда ей хотелось выкурить сигаретку-другую-третью, ей приходилось спускаться вниз по роскошной мраморной лестнице. С особой дотошностью она относилась к датам — единственному, что ускользало от ее цепкой памяти, — и записывала их в маленький блокнот в кожаной обложке. «Харальд Хардрада — 1152 — Франция», — встречаем мы на одной странице. А еще она записывала ключевые слова к темам, к которым собиралась обратиться в будущем, когда-нибудь. Например, «отмена смертной казни», «всеобщий призыв в армию». И ей удалось собрать довольно много оружия для грядущих битв.

Иногда Унсет доходила до Бродвея, чтобы посмотреть кинохронику из воюющей Европы, отснятую американскими кинооператорами. Во время таких прогулок по городу писательница буквально на себе почувствовала разницу между шерстяными колготками и нейлоновыми чулками, по которым так вздыхали все норвежки. И безбожно мерзла, пока не перешла на свое старое шерстяное белье. Домой она предпочитала добираться на автобусе, чтобы избежать толкучки в метро в час пик.

Она решила снова привлечь внимание к сагам, прежде всего к столь любимым ею исландским сагам. По мнению Сигрид Унсет, по сравнению с исландскими сагами ни одному произведению не удалось достичь столь высокой степени реализма, в особенности в изображении детей. Шекспиру до них далеко. Унсет критикует Георга Брандеса, которого когда-то считала учителем; если судить по его анализу детских портретов в литературе, он вряд ли читал старинные исландские саги: «Брандеса почти не интересовала средневековая литература, в которой он мало что понимал». По мнению Сигрид Унсет, даже ведьмы в сагах представляют собой «тип злобной женщины, молодой или старой, встречающийся в скандинавской глуши, то же можно сказать о призраках и сверхъестественных существах»[763]. К тому же в скандинавской литературе издавна было принято одобрительно относиться к детям, ведущим себя независимым и естественным образом, в противоположность немецкой культуре, где воспевались либо не по годам взрослые книжные черви, либо «забияки — маленькие Гитлеры».

— Подумать только, мам, и тогда писали книжки для мальчиков! — воскликнул одиннадцатилетний Андерс, когда она читала ему вслух однотомное собрание саг Форнальда[764].

Унсет была искренне убеждена, что саги далеко превосходят популярную литературу и по части увлекательных сюжетов. Теперь она сама писала книгу для детей — «Сигурд и его храбрые друзья». И приводила малоизвестную сагу о Торгильсе{111} в качестве еще одного примера того, «с каким мастерством древние авторы саг передавали речь ребенка, умели посмотреть на происходящее его глазами. На страницах саг перед нами проходит целая процессия хорошеньких девочек, храбрых, милых, рыцарственных мальчиков, а также трудных строптивцев и настоящих маленьких разбойников»[765].

Больше всего она любила побродить по Бруклинскому мосту, а потом сесть на скамейку и курить, глядя на реку. Однако той зимой мост закрыли для пешеходов в связи с резким увеличением движения речного транспорта из-за войны. Унсет пришлось выбрать для своих прогулок соседние улицы. Ее особенно привлекли лавки итальянских зеленщиков на Блекер-стрит: «А еще здесь можно было приобрести кролика или козленка»[766]. Обычно она сама готовила себе обед — чаще всего потому, что, когда она заканчивала работу, идти куда-либо было уже поздно. В случае же если удавалось купить у итальянцев кролика, она, практичная по натуре, варила рагу, которого хватало на несколько дней. Тогда можно было работать почти без помех, только время от времени разогревая еду.