Пепел и пыль - Анастасия Усович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рис трясёт головой. Локоны кудрей скачут в разные стороны. Сколько сейчас ему лет? Едва ли намного старше Аполлинарии, но выглядит ещё совсем юношей. И очень симпатичным, нельзя не заметить.
Зло выгоднее всего преподносить именно в праздничной обёртке.
— Вирус пришёл из Огненных земель. Для местных он не больше, чем простуда, но для человека он смертелен: поражает организм медленно, овладевая всеми органами по очереди и оставляя лёгкие напоследок, чтобы уже на смертном орде человек захлёбывался собственной кровью, не способный сделать спасительный вдох. Для стражей вирус не опасен, но они могут стать переносчиками. Моя мать была человеком, а Сью слишком мала, и эхно в её организме было ещё слабо, поэтому они умерли первыми, когда отец, сам того не зная, ходил по городу словно вирусный распылитель. Я тоже был заражён, но успел принести клятву. Эфир заставил вирус с моём организме сдаться раньше, чем он стал достаточно активен, чтобы меня убить.
Мне казалось, что я сбежал как крыса с тонущего корабля, потому что должен был умереть, чтобы оставить отца одного с чувством вины, которое бы мучило его до самой смерти. Но Зик, — так я называл Иезекииля, ибо согласись, непростое у него имечко, — открыл мне другую правду. Он сказал, что вместо нытья и ненависти я могу привнести в этот мир что-то большее…
Рис замолкает, облизывает губы.
— Если я скажу тебе, что не желал смерти Авелю, отцу и тем, кто бросил меня, когда я больше всего нуждался в поддержке, то это будет ложью, — спустя какое-то время произносит он. — Захочешь посчитать меня монстром — я не буду тебя переубеждать.
Не знаю, какой реакции от меня ждёт Рис, поэтому коротко киваю.
— Зик рассказал мне о вирусе, который он обозвал Красной лихорадкой, и о том, что смертельно он влияет только на человека: оборотни исцеляются на уровне генов, у фейри имеется защитная магия, у нимф и иже с ними совершенно другая кровеносная система, и потому лихорадка, попадая внутрь их организма, впадает в анабиоз, неспособная больше продолжать свою жизнедеятельность… Почти у каждой из иных форм жизни был защитный механизм. У каждой, кроме человека.
Знаешь, сколько людей погибло от Красной лихорадки? В нашем воздухе, преисполненном земного кислорода, она не могла жить дольше получаса, но и этого ей сполна хватало для захвата нового хозяина. Я не берусь говорить о цифрах, но жертв было точно больше тех двоих, что были дороги лично мне. А из-за того, что заражение происходило не разом, а постепенно, в зависимости от контакта с переносчиком, всё списывали на плохую медицину… И в какой-то степени они были правы.
Стараюсь быть объективной, и это на мгновение туманит моё сознание: я начинаю понимать, что в словах Риса есть не только смысл, но и мотивация, достаточная для процессов вроде экспериментов над единицами, чтобы в последствии спасти тысячи. Приходится заставить себя очнуться: я вспоминаю Лию, Лукаса, Ричи. Каждое лицо, на котором на веки вечные застыла маска смерти. И теперь лишние силы требуются мне на то, чтобы сдержать гнев, полоснувший по и без этого накалённым до предела нервам.
— Я затратил почти восемь лет на то, чтобы вплотную приблизиться к настоящему решению проблемы беззащитности человечества. И в знак благодарности Авель уничтожил всё подчистую, подведя под нулевую ценность не только время, но и сам успех. Он осудил меня по Списку Трёх и навсегда изгнал из стражей, забрав всю силу. Но Авель совершил большую ошибку, забыв, чей я внук и чей сын. И если Рождественским что-то необходимо, Рождественские ставят свои потребности выше любых законов, включая законы нравственности и природы.
Рис снова замолкает. Я не рискую начинать говорить, ведь он явно не закончил. Просто подбирает слова, чтобы в лучшем виде предоставить себя мне: как жертву, как мученика. Но Рис совершал ошибки не по незнанию, а потому, что был воспитан определённым образом.
Его учили: если знаешь, что поступаешь правильно, цена вопроса не имеет значения.
— Конечным продуктом, универсальным лекарством, панацеей от всех болезней было бы подтолкнуть человечество в верном направлении: вверх по эволюционной лестнице, и чем скорее, тем меньше людей будут гибнуть от вирусов нам неизвестных, вроде Красной лихорадки. И мы с Зиком принялись за работу, благо биологического материала было полно. Пришлось повозиться, особенно на первых порах: химеры умирали, стоило только шрамам после операций начать схватываться. Клетки отторгали друг друга. Казалось, у нас ничего не выйдет.
— Погоди минуточку, — наконец решаюсь я. Как человеку, слышащему эту историю впервые, у меня уже должно было скопиться немало вопросов. А потому я начинаю с главного: — Химеры? Как те, с которыми мы вчера столкнулись в церкви?
— Верно. Это новые организмы, которые я создавал на основе уже существующих: нимф, сирен, оборотней, фейри. Основой всегда были оборотни, потому что именно их врождённое исцеление было необходимо мне в качестве базового гена. — Рис внезапно расслабляется. Его плечи опускаются, он немного отклоняется назад. Если бы у табурета была спинка, он бы наверняка вальяжно на неё откинулся. — Ещё были фениксы, но химический состав их ДНК оказался враждебной средой для трансплантации любой ткани, так что… Для них я нашёл другое применение.
— Разве это не убийство? — продолжаю наседать я.
— Что же, разве люди не всегда убивали кого-то в своих целях: животных ради еды и одежды, себе подобных ради власти и богатства? Чем отличаются мои убийства от их?
Я открываю рот, но понимаю, что сказать мне нечего.
— Именно, — произносит Рис, замечая мою растерянность. — Ничем. И, не хочу хвастаться, но мои труды принесли бы гораздо больше пользы, чем кусок мяса, клочок земли или килограмм золота.
— «Нет» чужеродным вирусам?
— «Нет» любым вирусам! — с гораздо большим энтузиазмом, чем это произнесла я, восклицает Рис. — Благодаря плановой своевременной вакцинации, каждая болезнь лечилась бы ещё на той стадии, когда её нельзя было диагностировать.
— Но разве это не должно остановить процесс старения и сделать людей бессмертными?
Рис прищуривается. Его мои неожиданные познания удивляют.
— Долгожителями — да. Но не бессмертными. Человеческий организм не приспособлен для бесконечной работы, к тому же имеет дурную особенность привыкать к чему-либо извне, а потому рано или поздно даже наше лекарство стало бы бесполезным. Но для
