Пепел и пыль - Анастасия Усович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с Беном синхронно киваем.
— Только, на всякий случай, — Бен тычет в одну из картинок на странице, изображающей какую-то химическую реакцию. — Не думаю, что толстолобый инструктор защитников смыслит что-то в органической химии.
— Никто не будет разглядывать заголовки, — фыркает Нина. — Зато есть вероятность, что не возникнет ненужных нам вопросов.
Ладно, это может сработать. Главное, впредь не делать таких глупых ошибок.
— Мне, кстати, на самом деле нужно поговорить с вами о кое-чём серьёзном, — начинаю я.
Всё утро и часть дня я раздумывала, как правильно подойти к этому разговору. Ребята наверняка предполагали, что, рано или поздно, ко мне за помощью придёт Рис, и с этой частью у меня проблем не было. Но я заранее знаю, как отреагируют Нина с Беном, когда узнают самое главное — я согласилась это сделать.
Ребята молча ждут продолжения, и когда я уже почти собираюсь с мыслями, меня перебивает Нина, которая вдруг принимается громко дышать ртом.
— Ты чего? — обеспокоенно спрашивает Бен.
Она мотает головой, накрывает рот ладонью. Её глаза начинают слезиться. Теперь приходит и моя очередь волноваться:
— Нин? Всё нормально?
— Да, — отвечает она, шепелявя. Отрывает взгляд от тарелки на меня и улыбается. — Просто язык обожгла. Суп горячий.
Я качаю головой, мол, есть такое дело. Но совершенно не ожидаю следующей реакции Нины: она начинает хохотать.
— Эй, — Бен пытается её одёрнуть, чтобы она не привлекала ещё больше внимание.
— Ты точно в порядке? — ещё раз переспрашиваю я.
— Предыдущие два дня я на автомате выбирала себе всё холодное или ждала, пока еда остынет, а сегодня что-то подзабыла, кажется, впервые в жизни. И Боже, я уже думала, что навсегда забыла, каково это — чувствовать приятное обжигающее тепло в горле.
Несколько мгновений я тупо смотрю на Нину, пытаясь найти смысл в её словах. А потом сама вспоминаю:
— Горячее, — хмыкаю. — Точно.
После отравления соком ягод из другого мира, у Нины в качестве побочного эффекта (или платы за то, что, несмотря на тяжесть поражения, она жива?) остался крайне чувствительный пищевод, раздражающийся от любого напитка или еды, чья температура превышала «чуть тёплую». Поэтому я ни разу не видела, чтобы Нина держала в руках кружку с дымящимся чаем или дула на вилку с наколотым на неё мясом. Всё, что она поглощала, по температуре напоминало летние продукты: холодный кофе, холодный суп, холодные макароны.
Но сейчас она в теле Никиты, у которого нет никаких проблем с только что сваренным киселём или свежей выпечкой, чей ягодный наполнитель по температуре чуть уступает раскалённой лаве. Поэтому Нина поспешно, ложку за ложкой, уплетает суп, а я не могу сдержать улыбку: никогда ещё не видела, чтобы с таким удовольствием позволяли горячему бульону обжигать губы и горло.
— Ты о чём-то поговорить хотела, — напоминает Бен.
Какая-то часть меня надеялась, что они не вспомнят.
— Да, — подтверждаю я. — О Рисе.
— О рисе? — переспрашивает Бен. Кивает мне на тарелку. — Сегодня картошка.
Я выпячиваю челюсть, показывая, что мне сейчас не до шуток. Бен подавляет смешок, скрывая его за коротким кашлем.
— Расслабься, Романова, — говорит он. — Я всего лишь пытаюсь разрядить обстановку.
— Спасибо, не надо. Мы её уже разрядили, когда уселись вместе. А у меня серьёзный и очень важный разговор.
— Что такого важного может быть, что не даст мне спокойно, в тишине насладиться сим прекрасным обедом?
— Христоф приходил ко мне ночью, принёс мазь для плеча, — кстати, спасибо, что поинтересовались, как я себя чувствую, — и честно признался обо всём, что у него произошло: начиная со всех концов, и с прошлого, и с будущего, в любой из плоскостей.
Когда моё откровение не вызывает реакции, на которую по уровню бурности я надеялась, добавляю:
— Но вообще-то он пришёл, потому что я ему дорога, и он не хочет мне вредить. А то он собирается делать это со всеми и, поверьте мне, в этом случае небольшая заварушка в церкви покажется вам детским утренником. Так что ты, Бен, можешь продолжать смеяться, вот только меня его праведный гнев никак не коснётся, в отличие от вас.
То ли моя дерзость, то ли моя уверенность, то ли всё вместе, но действует не иначе как волшебным образом — Бен серьёзнеет, перестаёт паясничать и вместо этого обращает на меня мрачный взгляд. Нина перестаёт жевать.
Атмосфера вокруг нашего стола превращается в ограждённый напряжением купол.
— Так, а вот с этого момента поподробнее, — понижая голос, говорит Нина. — Он собрался устраивать повтор битвы на Правобережье?
— Чёрта с два.
— Конкретнее.
— Послезавтра будет бал в честь подписания пакта Единства, и Рис решил немного разнообразить стандартную программу массовыми убийствами.
Я стараюсь говорить как можно тише и специально проверяю, не подслушивает ли кто-то нас, но всё равно складывается неприятное ощущение, словно только глухой не услышал моё тревожное сообщение.
— Ещё конкретнее, — требует Бен.
— Мы с тобой видели, что процесс переливания крови химерам уже в самом разгаре. Плюс к этому, будучи марионеткой Христофа, Влас сумел синтезировать катализатор, ускоряющий процесс вживления. Рис повторит его по рецепту и сделает своих химер жизнеспособными не за месяцы, а за дни. — Я делаю паузу, чтобы вдохнуть побольше воздуха. — На балу будут все: Совет в полном составе, включая Авеля, друзья Христофа, предавшая его невеста. Рис собирается отнять их жизни так же, как они когда-то отняли его.
Нина не сумела или не пожелала скрыть отвращение. Губы Никиты, и без того тонкие, теперь, поджатыми, выглядят как две ниточки.
— Почему он так тебя защищает? — вдруг спрашивает Бен.
Прищурившись, он оглядывает моё лицо. Знаю я этот взгляд.
«Ну и что же в тебе такого особенного?»
— Аполлинария стала другом Риса, когда все от него отвернулись. Он делает то же, что сделал ты, когда отправился за Марком в Огненные земли, и я, когда…
Конец предложения встаёт комом поперёк горла. Я откашливаюсь, собираюсь с силами и продолжаю:
— Он попросил полностью ему довериться, и я согласилась.
— Что, прости? — Бен привстаёт со стула. Сидящая рядом Нина, не глядя, кладёт ладонь ему на плечо и сильным толчком возвращает обратно. — Я, кажись, не расслышал.
— Он был уверен в моей верности и мог бы что-то заподозрить, если бы я отказалась.
— Заподозрить что? Что ты адекватно соображаешь? Что не хочешь становиться свидетелем геноцида?
Голос Бена с каждым словом становится всё громче. Я боязливо вжимаю голову в плечи и перевожу взгляд
