Аналогичный мир - 3 (СИ) - Татьяна Зубачева

Комната была самой обыкновенной, со стандартным набором мебели. Только кровать сделали двуспальной. Поставили рядом две обычных койки и накрыли широкой периной — подарком Гали и Нины. И бельё не казённое, а тоже подарок. На столе вазочка с цветами.

Вполне удовлетворённая осмотром, тётя Паша вышла. Пора и самой принарядиться, чтоб быть не хуже других.

Венчались в госпитальной церкви. Парни, ничего не зная и не понимая, послушно выполняли все распоряжения. О Крисе с Люсей и говорить нечего. Крис почти не сознавал, где он и что с ним, и от обморока его удерживало только ощущение пальцев Люси в его руке. Слова священника, странные, будто и не русские, скользили мимо сознания. Иногда пальцы Люси начинали дрожать, и он из последних сил осторожно сжимал её руку. В другой руке он держал зажжённую тонкую свечу, не чувствуя ожогов от капель горячего воска.

— Жена, поцелуй мужа. А муж, поцелуй жену… — ворвался в его мозг голос священника.

Губы Люси касаются его щеки. Он так же неловко, неумело ткнулся губами в её щёку. Их окружили, затормошили, поздравляя. И уже совсем по-другому, шумной весёлой толпой пошли из церкви в столовую.

К середине свадебного пира Крис продышался и обрёл способность узнавать окружающее. Они с Люсей сидели во главе стола, весёлого, шумного, как… нет, ни на Рождество, ни на Новый год такого веселья не было. Аристов, Жариков, другие врачи в кителях со всеми наградами, парни в своих самых лучших рубашках и брюках, женщины — в нарядных платьях, и тоже у многих приколоты ордена и медали.

— …Горько!

И весь стол дружно подхватывает:

— Горько!!!

И они с Люсей встают и целуются, уже рот в рот, прилюдно. И губы Люси согрелись, стали тёплыми и мягкими. И он задыхается от этих поцелуев.

А потом танцевали. Под пластинки, гармошку и пианино. Вальс, танго и новые для парней русские танцы. И пели. И парни впервые услышали «свадебные» частушки. «На свадьбу посолёнее положено», — объяснили им. И тётя Паша пела, и плясала.

А потом… потом со смехом и шутками — Крис так и не заметил, как внимательно следит Жариков, чтоб ни одна не задела ни его, ни Люсю- их отвели в их комнату. Тётя Паша на правах посаженной матери поцеловала и ещё раз благословила их на совет да любовь, да на жизнь долгую.

Крис закрыл за тётей Пашей дверь, потрогал замок и медленно повернул шпенёк, выдвигая засов. Оглянулся. Люся стояла посреди комнаты, беспомощно свесив руки вдоль тела.

— Я… я зажгу свет, — смог выговорить Крис.

Люся молча кивнула. Крис прошёл мимо неё к окну, задёрнул шторы и уже в темноте вернулся к двери, щёлкнул выключателем. Комнату залил белый, чуть мягче кабинетного свет, Крис даже зажмурился на секунду. А когда открыл глаза, Люся стояла, закрыв лицо ладонями и тихо плакала.

— Люся! — забыв сразу обо всём, он кинулся к ней, обнял. — Люся, что? Что случилось?

Всхлипнув, Люся обняла его, пряча лицо на его груди, и тут же отпрянула.

— Ой, я тебе пиджак испачкала.

Девочки перед венчанием щедро напудрили её, маскируя ожог, и теперь пиджак Криса был не менее щедро запорошен пудрой. Люся захлопотала, отряхивая его. Пиджак пришлось снять, а… а в шкафу уже всё кем-то заботливо приготовлено, и как-то само собой они стали раздеваться. Вернее, Крис снял и повесил на плечики пиджак, а развязать галстук он не смог, Люся тоже не справилась с узлом, и… ну, не идти же звать Андрея или ещё кого из джи на помощь. Ну, что же делать? Наконец, Крису удалось несколько ослабить узел и снять галстук через голову. Люся невольно засмеялась, когда он удовлетворённо вздохнул, бросая галстук на стол, и Крис готовно засмеялся в ответ. И шагнул к ней. Они снова обнялись, Крис поцеловал Люсю в здоровую щёку, в висок и, наконец, в губы. И губы Люси отвечали ему.

Они целовались, забыв обо всём, до боли в губах, до подкашивающихся ног. Крис мягко откинул угол фаты Люси с её плеч и замер. Потому что Люся сразу напряглась.

— Люся? Что? Что случилось?

— Кира, я… я платок не взяла.

Крис не понял, зачем это ей и о каком вообще платке она говорит.

— Носовой? — решил он уточнить. — У меня есть. Чистый.

— Нет. Головной, — Люся говорила ровным, внутренне напряжённым голосом. Ты… ты подожди, Кира. И не смотри на меня.

— Хорошо, — сразу согласился Крис.

— Вот, сядь к столу и не оборачивайся. Пока я не скажу.

— Хорошо, Люся.

Он разжал объятия, отошёл и сел за стол. Понятно, что Люся раздевается. Что ж, будет так, как она хочет. Вот Люся — он слышит — подошла к кровати, откинула одеяло, легла…

— Кира, — тихо позвала Люся.

— Да, — он сразу рывком повернулся к ней.

Люся лежала у стены, укрытая до подбородка. Голова обвязана превращённой в платок фатой.

— Ты… ты раздевайся и ложись, — совсем тихо не сказала, прошептала Люся.

— Да.

Крис встал, расстёгивая рубашку. Люся зажмурилась и отвернулась, но его движения оставались красивыми. Как привык, как уже иначе и не мог. Разделся до трусов — догола не рискнул — повесил вещи в шкаф и уложил на стул, выключил свет, в темноте чуть ли не на ощупь нашёл кровать и лёг. Вытянулся на спине, закинув руки за голову. Рядом, только руку чуть протяни, дышала Люся. Но Крис не шевелился. Пусть Люся сама позовёт его, сама…

— Кира…

— Да, Люся, — он повернул к ней голову.

— Кира, я боюсь, — Люся всхлипнула. — Я боюсь.

— Люся, я здесь, я с тобой. Он повернулся набок, лицом к ней, чуть-чуть, на полдюйма придвинулся.

— Я боюсь, — плакала Люся. — Я знаю, это надо, мы — муж и жена, я всё знаю, Кира, я понимаю, но я боюсь. Это… это так больно, Кирочка.

— Люся, Люся, — так же шёпотом звал он её, не чувствуя текущих из глаз слёз.

— Кирочка, прости меня… это из-за меня всё…

— Нет, Люся, нет…

Их руки вдруг встретились под одеялом, и Крис, внезапно осмелев, потянул Люсину руку за запястье к себе и… и погладил себя её ладонью.

— Так? — удивилась Люся. — Кира, ты… ты так хочешь?

— Да, Люся, ты… ты только потрогай меня.

Робкое, не поглаживающее, а ощупывающее прикосновение. И Крис мгновенно задохнулся от вдруг обдавшей его и тут же отхлынувшей волны.

— Тебе… тебе приятно? — робко, сквозь слёзы спросила Люся.

— Да! Да, Люся. Люся, а я… — и осёкся, не договорив: так сразу окаменело тело Люси и отдёрнулась её рука.

Они лежали неподвижно очень долго. А потом Люся заговорила:

— Кира, у меня тело обожжено, в рубцах, корках, и волос на голове нет, я в платке поэтому хожу, а лицо ты видел. Тебе будет противно, Кира.

— Нет, — так же твёрдо ответил Крис. — Нет, Люся. Что бы ни было, я буду с тобой. Я… я люблю тебя. Будет, как ты скажешь, как ты хочешь, я всё сделаю. Но я не уйду. Будешь гнать меня, не уйду.

Люсина ладонь снова дотронулась до его плеча, дрогнула и… и Люся сама погладила его.

— Кирочка, спасибо тебе, Кирочка, только…

— Нет, не бойся, я… я сделаю, как ты хочешь. Как ты скажешь.

Он шептал, чувствуя, как обмякает, расслабляется тело Люси рядом с ним, как её ладонь всё смелее и доверчивее гладит его плечо и шею.

— Не сегодня, Кирочка, ладно? — робко спросила Люся.

— Ага, — сразу согласился он.

— Ты не обижаешься?

— Нет. Я… я тоже устал, такой длинный день был.

— Да-да, Кирочка, ты поспи, отдохни, конечно, — радостно зашептала Люся.

Крис послушно повернулся на спину, мягко придерживая руку Люси.

— Да, Люся, спасибо, ты только не убирай руку, ладно? Так хорошо, Люся.

— Да, хорошо, Кирочка, конечно.

Люся дождалась, пока его дыхание станет совсем ровным и сонным, и, всхлипнув, закрыла глаз. Спать, она тоже будет спать. Господи, за что их так наказывают, ведь нет хуже обиды, чем в первую ночь отказать, не подпустить к себе, а она Кирочку так обидела, ведь не хотела, ведь знала всё, что так положено, что они — муж и жена, а не смогла через собственный страх переступить, не смогла, Господи, сделай так, чтоб Кира не обиделся, чтоб простил, она ж не виновата, её силой брали, против её воли, а теперь… теперь она любимого пустить не может, за что, Господи, ты так караешь, неужели мало тебе боли моей, что и через год корки мокнущие на теле, что уродом я стала, так ещё и это…

Она спала, еле слышно всхлипывая во сне и неосознанно прижимаясь к большому, такому тёплому и сильному телу рядом.

Небо было по-прежнему облачным, низким, но дождь явно закончился. Дождливое воскресенье, обеденное время — самые глухие часы. Андрей довольно ухмыльнулся, настороженно оглядывая мокро блестящие деревья в молодой листве и пустынную просёлочную дорогу. Вокруг ни души, так что если и наблюдают, то издалека и в бинокль, но это маловероятно.

Андрей ещё раз огляделся и пошёл по обочине. Дорогу он, в общем, помнил. Конечно, это был риск, но он тогда несколько раз выбирался из дома Элли и обходил окрестные дороги в поисках указателей и примет, чтобы, возвращаясь, прийти, никого ни о чём не расспрашивая. Элли он ничего не говорил, а она — классная всё-таки девчонка! — ни о чём не спрашивала и виду не подавала, что знает о его вылазках, не замечая мокрой и грязной обуви и одежды.