Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм - Эллен Датлоу

Он был готов закричать от боли, но крик застрял в горле. Сквозь слезы бессильной ярости еще более возмутительным показалось Иэну состояние одичалого сада. Он вошел в сарай, куда сложил инструменты, и сунул руки в рукавицы. Взял мачете, обошел дом, приблизился к поваленному стволу. Она не соглашалась ни с одной его фразой. Что бы он ни делал, была недовольна. Всем и всегда. Даже за то, что он пытается расчистить запущенный сад, она его отчитывает.

Я здесь торчу безвылазно, работаю, не покладая рук, а там, на свежем воздухе, всеми приятными и полезными вещами занимаешься один ты. Великолепно. Спасибо.

Иэн набросился на беззащитные ветви дерева почти в ужасе от самого себя. Он вздрагивал от бессмыслия аргументов, которые он приводил в ходе внутреннего диалога. Господи, Молли даже рядом нет, а он все равно готов с ней скандалить. Что это значит? Ничего хорошего, совсем ничего хорошего… Новое, острое лезвие врубалось во влажную древесину и взвизгивало, когда Иэн выдергивал инструмент. По руке и плечу с каждым ударом прокатывалась волна напряжения. Иэн был рад, что это отвлекает его от мыслей. Так он бесцельно рубил несколько минут и, выбившись из сил, остановился. Вечер был прохладным, но по лбу Иэна тек пот, пар поднимался от гудящих мышц.

В том месте, где ствол дерева разломился, густо разрослась жгучая крапива. В нее вплелись гибкие, колючие стебли плюща. Иэну вспомнились диснеевские сказки с заколдованными замками, охраняемыми враждебно настроенной растительностью. Он фыркнул и вновь занес мачете. И жили они долго и счастливо. Теперь он действовал более расчетливо: обрубал ветви ближе к стволу и складывал их так, чтобы сжечь на месте, когда высохнут, или сохранить для растопки. За несколько минут Иэн уничтожил крапиву, добрался до вьюна и плетей лозы и, не останавливаясь, расчистил большой кусок зарослей. Сад начал обретать былые очертания.

Иэн успокоился и даже стал получать удовольствие от результата своих трудов. Но что-то переменилось в воздухе. Погода испортилась, небо на востоке окрасилось свинцом. На горизонте прогрохотал гром. Волоски на руках Иэна медленно зашевелились, словно лапки осторожного паука, подбирающегося по своей паутине к чему-то непонятному, попавшему в его сети.

Двигатель, слава богу, завелся с первой попытки. Иэну очень не хотелось просить Молли, чтобы она помогла завести машину, а потом отвечать на неизбежные вопросы. Он не стал закрывать ворота на случай, если Молли пойдет посмотреть, куда он отправился. По сельской дороге до шоссе ехать было меньше мили. Когда Иэн добрался до трассы, на лобовое стекло падали капли дождя. Шоссе было пусто.

Вокруг открывался сельский пейзаж, окутанный темной пеленой. Сквозь прореху в ней вырвался свет и на мгновение позолотил деревню, что лежала в нескольких милях слева. Дождь висел на небе огромной сетью, двигался широкими полосами, будто тралом ловил неведомую рыбу. Миль десять в ширину, не меньше. Внезапно по ту сторону дождя — а может, и среди его полотен — блеснула молния. Она запечатлела мгновенный снимок всего окружающего на сетчатке глаз Иэна. Сразу после этого прогремело так близко от него, словно раскололось небо над головой. Гром заглушил возмущенный рев двигателя.

Иэн разогнал машину, как только мог, в надежде застать шторм на трассе номер 939. Иначе придется догонять его по узким сельским дорогам — там не успеть, в каждой деревеньке надо сбрасывать скорость до пятидесяти километров в час. Иэн опустил стекло, и его сразу же охватил холодный ветер, захлестали почти горизонтальные струи дождя.

— Ну, давай же! — закричал Иэн. — Давай!

Он съехал с дороги на вершине холма, не заботясь о том, как будет выезжать обратно по размокшей вспаханной земле, когда представление закончится. Иэн остановил машину, выбрался из нее и тяжело зашагал; нависшее над головой небо заставляло его неосознанно пригибаться. Темнота была наполнена жизнью. Она трепетала по краям, где блестел свет, уплотнившийся и усилившийся на горизонте, будто спрессованный тяжестью грозы. Иэн различал идущие на него смутные черные ленты дождя, но вскоре они поглотили его; он стал штрихом в их громадном узоре. Завывания ветра отдалились: сердце грозы накрыло Иэна. Мгновение он не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Казалось, нечто невидимое тянется вверх из земли. Иэн почувствовал, как сжимается в паху и волоски на загривке настороженно встают дыбом. Ему чудилось, что небо дышит и затягивает его в себя своими черными вдохами. А потом небо распахнулось, рассеченное огненным ножом, и мрачные краски на миг исчезли. Вокруг рушился гром, сотрясая землю. Иэн снова закричал изо всех сил, но голос его был не громче комариного писка; буря поглотила его и унесла с собой. Иэн прислонился к машине, осел, а гроза оставляла его: она была уже в километре, в трех, в пяти к западу. Ее шум стал казаться слабым. Дождь лил с прежней силой, но Иэн почти не ощущал его. Впервые за свои тридцать с небольшим лет он чувствовал внутри себя биение жизни. Он почти поверил в осмысленность своего существования. Иэн наблюдал, как отступает буря, пока она совсем не скрылась из виду. Он ждал, что она придет снова, но грозовая темнота вокруг него сменилась ночной.

Когда Иэн добрался домой, он обнаружил, что не помнит, как ехал обратно. Возможно, электрическое представление что-то сотворило в его мозгу. Устроило короткое замыкание? Перебросило несколько рубильников? А может, тот абсолютный восторг стер часть его памяти. Или даже — его личности? Часы на приборной панели показывали без четверти двенадцать. Иэн вылез из машины и побрел в темноте вокруг дома к главному входу. Чего только он не дал бы сейчас за полную ванну горячей воды вместо холодного душа — единственного средства помыться в их с Молли распоряжении. Ну что же, сгодится и коньяк с куском прошлогоднего рождественского пирога. Иэн отнесет наверх, для Молли, чаю и расскажет ей о грозе. Он попросит прощения и пообещает, что все у них будет хорошо. Буря подвела черту под его размышлениями. Жизнь можно наладить. Ему хотелось, чтобы у малыша с рождения было все самое лучшее.

Его одежда была разбросана по саду, словно останки, полуразложившиеся в траве. Фотография, на которой он и Молли были сняты в день свадьбы, валялась под белыми хризантемами. Его любовные письма к ней были порваны и выброшены; их клочки разметались у него под ногами. Дверь в дом была заперта. Иэн постучал, но Молли то ли спала, то ли нарочно не обращала внимания. Он попятился от двери и взглянул вверх, на окно спальни. Ставни были закрыты.

— Молли? Отзовись, прошу тебя, Молли!..

Ему было противно слушать свой лебезящий тон. Но в этот раз Молли не собиралась уступать.

Иэн собрат мокрую одежду, открытки и записки и бросил их в пристройке, где была устроена кладовка. Он подумал, что может переночевать здесь, но было холодно, и из раковины, в которой они стирали одежду, воняло отбеливателем. Иэн пошел к машине, дрожа и стуча зубами. Буря отмыла небо до кристальной чистоты; казалось, что звезд на нем больше, чем может вместиться. Холод полз отовсюду. В машине Иэн завел двигатель и включил отопление. Через дверцу за задним сиденьем он достал из багажника одеяло и закутался. Включил радио — на этот раз никаких помех. Передавали классическую музыку. Станция ловилась не очень четко, но вскоре Иэн ощутил себя плывущим по волнам мягкой, умиротворяющей мелодии. Полуосознанно он задал себе вопрос, кто написал это произведение и что подвигло автора на творчество…

Засыпая, Иэн вспомнил придорожный пейзаж, который отпечатала в его сознании та вспышка молнии. Деревня. Черная полоса мокрого гудрона. Сети дождя. Деревья, отшатнувшиеся от мощного дыхания грозы… И было там еще нечто такое, чего он, охваченный восторгом, не заметил сразу. Клиновидный силуэт существа, парящего в воздушном потоке; с когтями, растопыренными классическим движением хищника.

Крик пробудил его ото сна, сюжет которого Иэн не мог вспомнить. Снилось что-то про мачете и сумрачные участки сада, сквозь которые он пытался прорубить себе путь, но они от этого только сильнее зарастали. Иэн пошевелился на сиденье, и внутри его тела что-то отскочило и покатилось, точно стальной шарик, которым играют в багатель.[89] Руки болели, словно их выворачивали невозможным образом, заставляя делать движения, к которым не приспособлено человеческое тело. Они были похожи на куски мяса, отбитые для бифштекса. Кисти казались обожженными и зудели так, будто он перемыл гору посуды и забыл про смягчающий крем. Иэн с опаской выпрямился, и взгляд его упал на зеркало заднего вида. В нем показались три фигуры, которые ночь превратила в лишенные лиц манекены. Две из них были позади машины, совсем рядом, а третья — поодаль, возле больших ворот. Они приближались — медленно, точно окостеневшие, — превосходя чернотой силуэтов окружающую тьму. И казалось, что они были… как бы точнее сказать… повреждены. Иэн попробовал сглотнуть, горло напряглось, и это движение, точно щелчком, вывело его из оцепенения.