Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— Да, — подтвердил я.

Германский вождь почесал грязные, не расчесанные волосы над правым ухом и пообещал лениво, как бы делая большущее одолжение:

— Ладно, мы подумаем и, может, перейдем к вам.

— Только не тяните. После победы вы уже будете не нужны, — предупредил я, после чего сообщил последние сведения, привезенные сегодня посыльной либурной: — Митридат Пергамский с армией уже в Египте. Он за один день захватил Пелусий. Теперь идет сюда.

Выход большого войска с места стоянки — событие шумное и продолжительное. При том бардаке, в каком пребывала египетская армия, мероприятие растянулось почти до вечера. Наверное, заняло бы больше времени, если бы армию не возглавлял сам царь Птолемей. Он поклялся Гаю Юлию Цезарю, что, получив свободу, сразу снимет осаду, заключит мир и отдаст долг, но, как и заведено у египтян, клятвопреступничество во имя выгоды — не преступление, а деловой подход. Уверен, что император не сомневался, что так и получится, и отпустил чахоточного именно для того, чтобы тот своим присутствием ослабил египетскую армию. Даже львиный прайд под командованием барана слабее отары под командованием льва, а в данном случае барана отправили командовать себе подобными. Первая часть египетской армии ушла еще позавчера утром, и вчера к вечеру и Птолемею, и Гаю Юлию Цезарю из разных, правда, источников, пришло известие, что Митридат Пергамский в каструме, сооруженном по всем правилам, принятым в римской армии, отбил штурм египтян, а потом контратаковал и разгромил их полностью. Теперь, как не трудно догадаться, в поход на него отправились все воины, находящиеся в подчинении царя Птолемея, а судя по тому, что к колонне пристроились и гражданские, причем не только мужчины, но и женщины с детьми, и просто все. Есть такие люди с повышенным стадным инстинктом: куда самые активные, туда и они. Даже если целесообразнее остаться, все равно пойдут. Наверное, решили, что римляне поступят с ними так же, как сами разбираются с проигравшими. Мы всегда приписываем врагам свои недостатки. То, что египтяне проиграли, уже было понятно даже самым упоротым патриотам этой бедной страны. Поход больше походил на жалкое бегство, чему способствовали и тучи красноватой пыли, которые подняла колонна, растянувшаяся на несколько километров.

Я специально приехал в царский комплекс, чтобы с крепостной стены понаблюдать за движением египетской армии и хотя бы примерно подсчитать ее численность и оценить моральный дух. Если с подсчетом были проблемы, часто сбивался, то подавленное состояние египетских вояк определил безошибочно. У воинов, идущих побеждать, походка другая. Разве что германо-кельтская конница выглядела задорно, но у нее были на это веские причины. Вчера вечером, после того, как пришло сообщение о поражении египтян от армии Митридата Пергамского, я встретился сперва с Герартом по его просьбе, потом с Гаем Юлием Цезарем и опять с германским вождем, в результате чего был заключен договор о переходе египетской конницы на нашу сторону в нужный момент. Пока пусть царь Птолемей думает, что служат ему.

Гай Юлий Цезарь стоял с Клеопатрой и многочисленной свитой на верхней площадке башни, которая была метрах в десяти от меня. Судя по улыбке, с которой он что-то говорил египетской царице, зрелище забавляло его. Клеопатра тоже улыбалась. Ее улыбка была лишена сексуальности. В то, что царица удовлетворена, не поверю, значит, действительно радуется победе.

Почувствовав, наверное, мой взгляд, Гай Юлий Цезарь повернулся в мою сторону, помахал, приветствуя, рукой и крикнул весело:

— Твое пророчество сбывается, хитрый галл!

Я не стал уточнять, что хитрый галл — это такое же недоразумение, как простодушный грек, пообещал в ответ:

— Ты победишь их!

— Теперь уже не сомневаюсь! — уверенно заявил император.

Клеопатра тоже помахала мне и, вроде бы, подмигнула. Мы с ней изредка встречаемся. Она из тех пчелок, которые опыляют сразу несколько пестиков — и все счастливы, никаких припадков ревности.

— Мы можем ударить по хвосту колонны и отсечь его, — предложил я.

— Не надо, — отмахнулся Гай Юлий Цезарь. — Теперь уже не надо…

Зря. Наверняка гражданские везут с собой все ценное, и мы бы взяли богатую добычу.

— Лучше приготовься к походу. Ночью пойдем вслед за ними, — приказал император.

Его дурная манера гонять подчиненных по ночам раздражала меня. Ладно бы в жаркое время года, но сейчас зима, как по мне, самое приятное время года в этой стране.

— Мы готовы выступить в любое время, только прикажи, — сказал я.

И поторопился. К моему возвращению на Фарос там не осталось почти никого из подчиненных, включая недавно перешедших на нашу сторону легионеров. Как мне рассказали рабы, узнав об исходе египетской армии, воины дружной толпой отправились грабить город. Самое интересное, что зашли через Западные ворота, которые раньше охранялись большим отрядом. Начальник караула этих ворот заключил с моими людьми договор: он открывает ворота — они не грабят дома стражников. Все остались довольны, но вернулись германцы на остров к полуночи, когда половина римской армии уже покинула Александрию.

Обычно у рек из-за вращения планеты западный берег высокий, а восточный низкий. Нам попалось исключение. По крайней мере, на этом участке оба берега у безымянного притока Нила были высокие, хотя, вроде бы, протекал не между скал. Доблестные легионеры сразу приступили к наведению плавучего моста, благо ширина речушки была от силы метров тридцать, а глубина посередине метра полтора или чуть больше. От обоих берегов начали делать насыпи, чтобы соединить их стволами срубленных неподалеку и наскоро обтесанных пальм. Я со своими германцами спустился ниже по течению и нашел место помельче, где мы переправились, лишь замочив лошадям брюхо.

К тому времени, когда вернулись к почти достроенному мосту, со стороны египетского лагеря, который был километрах в десяти от нас, выдвинулся большой отряд конницы и пехоты, в основном лучников и пращников. Видимо, послали их, чтобы помешали римлянам переправиться через речушку. Я приказал своим подчиненным неспешно вернуться к тому месту, где мы переправлялись. Якобы мы испугались такого большого вражеского отряда. Египетская конница заметила наш маневр и поскакала на нас, но тоже не очень быстро. Догнала как раз в то время, когда египетские лучники и пращники достаточно близко подошли к речушке и первые две римские когорты переправились через нее и построились для боя.

Дальше случилось то, чему удивились не только вражеские, но и наши пехотинцы. Вместо того, чтобы заняться уничтожением друг друга, конные отряды слились в один и вместе понеслись на пращников и лучников. Я скакал во главе, справа от меня и чуть сзади — Сигимар, слева — Герарт. В последнее время к пращникам у меня выработалось особое отношение, я бы даже сказал, интимное, поэтому сек их саблей с завидной быстротой. Именно саблей, потому что при ударе пикой чувство злорадного торжества как-то притупляется. Убивать стрелков было легко. В египетской армии они не носят никаких доспехов, даже кожаных. На голове соломенная шляпа с узкими полями или что-то вроде тюбетейки из треугольных лоскутов разного цвета, из одежды только набедренная повязка и через плечо висит сумка с камнями или колчан со стрелами. Кстати, луки у многих двухсоставные, как в старину. Все босые, причем ступни и голени намного темнее загорелой кожи на туловище, почти черного цвета. Когда у меня была возможность, рубил пращников наискось от левого плеча вправо вниз, вдоль ремня сумки. С лучниками обращался гуманнее — рассекал шляпу вместе с головой. Не знаю, сколько их было, может, пара тысяч, может, больше, но в лагерь не вернулся никто. Наверное, кто-нибудь умудрился ускользнуть, всегда находятся везунчики, но вряд ли захотят еще раз попасть под раздачу, удерут домой. Остальные лежали в разных позах на сухой и твердой земле, которая жадно впитывала кровь, текущую из ран, и словно бы именно поэтому приобретала красноватый оттенок.