Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Поняв, что пожар уже никто не потушит, тем более, что желающих сделать это не наблюдалось, я приказал двигаться дальше. По дамбе, которая была такой ширины, чтобы свободно разъехались две арбы, мы перебрались на остров Фарос, к маяку. Там уже приготовились к бою: ворота были закрыты, а на стенах стояли вооруженные охранники и прислуга. Центурион Тит Геганий был на надвратной башне. Узнал меня не сразу, только после того, как я снял шлем.

— Тит, неужели ты хочешь погибнуть за египтян, напавших на римского императора?! — иронично крикнул я. — Ты думаешь, они отблагодарят тебя за это?! Сомневаюсь! Опыт мне подсказывает, что, справившись с Цезарем, они уничтожат и остальных римлян, чтобы избавиться от чужаков и заодно поживиться за их счет.

— Не знаю, посмотрим… — неуверенно произнес он.

— Смотреть некогда. Предлагаю на выбор: или переходите на нашу сторону, и тогда после победы это теплое местечко останется за вами, или складываете оружие и убираетесь на все четыре стороны, — сказал я. — Если откажетесь, мы начнем штурм, и пощады тогда не будет.

— Нам надо посоветоваться… — все так же неуверенно молвил он.

— Тит, не валяй дурака! Ты римлянин и должен быть на стороне римской армии, а не ее врагов. Так что открывай ворота и вливайся в наши ряды, — предложил я. — Заодно молодость вспомнишь, а то, как вижу, ты закис тут!

Центурион коротко переговорил с легионерами, старыми вояками, которые стояли рядом с ним, после чего объявил:

— Хорошо, мы с вами, но несколько человек хотят уйти.

— Пусть идут, мы их не тронем, клянусь богами! — пообещал я.

Через полчаса в карауле на Фаросском маяке и на дамбе, где дополнительно соорудили баррикаду, стояли германцы. Свободные от службы расположились кто в помещениях маяка, кто рядом с ним в шатрах и палатках, кто в домах местных жителей. Наши лошади со спутанными передними ногами перемещались по острову в поисках травы, которую до них съели козы. Пшеничную солому, которую им принесли с сеновала маяка, пока не хотят есть. Ничего, голод не тетка.

Именно из-за этой соломы и я предложил Гаю Юлию Цезарю послать нас на захват острова. Он хотел поручить это двум когортам. В дворцовом комплексе ни сена, ни соломы уже не было. Мы перебивались тем, что добывали во время рейдов по окрестностям Александрии. Если бы остались там, то лошадей пришлось бы порезать и потому, что кормить их нечем, и потому, что армию нечем будет кормить, если осада затянется надолго. Здесь же, как я заметил во время экскурсии, были нетронутые запасы соломы, приготовленной на зиму для вьючного скота, обслуживающего маяк. На этих волов и мулов мы, само собой, тратиться не будем, забьем и съедим их, а фураж отдадим своим лошадям.

Осада затянулась надолго. Александрию разделили на две части: юго-восточный угол, улица до Портовых ворот, сам порт и остров Фарос оказались под римлянами, а остальным владели египтяне. Там, где проходила линия фронта, теперь уже с обеих сторон соорудили высоченные, метров по двадцать-тридцать, баррикады. Нападать египтяне, точнее, германцы и кельты на службе в египетской армии не собирались, надеялись взять измором. Римлянам тоже не было особой нужды прорывать осаду. Время работало на нас, потому что из Сирии ускоренным маршем шли на помощь легионы под командованием Митридата Пергамского, как его называли, чтобы не путать с уже покойным Митридатом Шестым Понтийским, умершим лет пятнадцать назад. Старший долго и славно воевал с римлянами, а младший, называвший себя его сыном потому, что его мать сперва была наложницей царя, и потому, что при царском дворе получил воспитание и образование, стал лучшим другом Гая Юлия Цезаря еще в те времена, когда тот был в провинции Азия в свите наместника Марка Минуция Терма. Теперь вот шел спасать друга. И я знал, что у него получится.

Всё, на что хватило египтян — это испортить питьевую воду римлянам. Александрия находится на широкой полосе суши между Средиземным морем и большим озером, которое греки назвали Мареотидой. Раньше озеро было соленым, скорее всего, отделившимся от моря лиманом, но потом к нему рядом с городом прорыли канал из Нила. Речная вода сильно опреснила озерную, в ней даже стал водиться нильский окунь. Горожане нарыли подземных каналов, по которым вода подходила к каждому дому. Поскольку была мутна и слегка солоновата, давали отстояться, после чего и употребляли, хотя бедняки пили и не отстоявшуюся, а у богатых во дворах имелись глубокие колодцы с более хорошей водой. Впрочем, и колодезная была не лучшего качества, солоноватая, из-за чего у нас, не привыкших к ней с детства, на губах выскакивали болячки, похожие на тонюсенькую пластинку соли в форме неправильного овала. Александрийцы перекрыли доступ озерной воды в северо-восточную часть города и начали закачивать в каналы морскую. Римлянам приходилось подвозить пресную воду морем.

Придумал затею с водой евнух Ганимед, воспитатель принцессы Арсинои, единокровной сестры Птолемея и Клеопатры, глуповатой капризной девчонки лет пятнадцати. Они смогли удрать из дворцового комплекса. Наверное, кто-то из римских легионеров сильно разбогател, благодаря этой парочке. Арсиноя, точнее, Ганимед от ее имени, сразу возглавил армию, казнив Ахиллу. Это была непоправимая ошибка. Ахилла был назначен Птолемеем, то есть Потином, и солдаты верили его обещаниям щедрой награды после освобождения царя и казны, а у Арсинои карманы были пусты. Наполнятся они только в том случае, если захватит трон, а для этого надо одолеть старших брата и сестру. Затем Гай Юлий Цезарь казнил Потина за тайные сношения с врагом — и обещания последнего тоже потеряли силу. В итоге малоактивная, немотивированная, разложившаяся армия и вовсе перестала выполнять приказы. Повального дезертирства пока не наблюдалось, потому что надеялись на богатую добычу в случае захвата дворцового комплекса, но в бой никто не рвался. Пехота грабила и горожан, и крестьян из ближних деревень, а конница, состоявшая в основном из германцев и кельтов, еще и из дальних. Самое забавное, что во время этих рейдов она встречалась с отрядами моих подчиненных, занимавшихся тем же самым, но не нападала на них. Германцы из враждующих армией мудро разделили территорию на две зоны: одну грабит египетская, другую — римская.

Однажды ко мне, а я жил в шатре, поставленном рядом с маяком, зашел Сигимар и сообщил:

— Вождь германцев из египетской армии хочет поговорить с тобой.

— Собираются перейти на нашу сторону? — спросил я.

— Пока нет, но, может быть, позже, — ответил он.

Хороший признак. Значит, в египетской армии уже не уверены, что победят римлян.

— Почему бы не поговорить?! — согласился я.

Встретились мы на материке неподалеку от дамбы. Вождь «египетских» германцев, которого звали Герарт, был внешне похож на Сигимара и вонял так же агрессивно, только безрукавку носил из львиной шкуры. Если бы поменялись безрукавками, я бы наверняка перепутал их. Смотрел на меня с интересом. Я подумал, что Сигимар рассказал ему много невероятного обо мне, в том числе, что этот кельт храбр и отважен, как германец. Судя по первому вопросу, мои военные подвиги интересовали германского вождя в последнюю очередь.

— Ты умеешь предсказывать будущее? — начал разговор Герарт.

— Нет, это враги клевещут на меня! — ответил я шутливо. — Просто великий друид рассказал мне кое-что, вот все и приписывают его способности мне.

— И что он рассказал тебе о нас? — задал он следующий вопрос.

— О вас — ничего, — признался я, хотя так и подмывало придумать какую-нибудь смешную ерунду. — Он рассказал, что Цезарь победит всех своих явных врагов, и что басилевсом Египта станет Клеопатра.

Оба германца ухмыльнулись и обменялись понимающими взглядами.

Видимо, я сильно недооцениваю темпераметр этой женщины.

— Эта страна достойна такого правителя! — иронично произнес Герарт, после чего спросил: — Если мы перейдем на сторону Цезаря, воевать будем под твоим командованием?