Хроники Нарнии - Клайв Льюис

Что же до мыслей и чувств Юстейса, то о них вы можете узнать от него самого, поскольку на следующее утро, получив назад сухую одежду, он первым делом вытащил из кармана черную записную книжку и карандаш. С этой книженцией Юстейс не расставался и заносил туда свои отметки по разным предметам. Предметы, изучавшиеся в школе, сами по себе его ничуть не занимали, но отметки он ценил высоко и вечно цеплялся к одноклассникам с одним и тем же вопросом: «Тебе сколько поставили? А вот мне…» Но на борту корабля на оценки рассчитывать не приходилось, и ему пришло в голову вести дневник. Вот первая запись:

«7 августа. Если мне только это не снится, я уже целых 24 часа плыву на какой-то паршивой скорлупке. Бушует ужасный шторм (хорошо еще, что я не подвержен морской болезни). На нос этой утлой посудины без конца обрушиваются огромные волны, и остается лишь удивляться тому, что мы до сих пор не пошли ко дну. А все вокруг прикидываются, будто ничего не замечают, то ли из бахвальства, то ли оттого, что, как точно подметил Гарольд, простофилям свойственно трусливо закрывать глаза на очевидные факты. Так или иначе было сущим безумием выходить в открытое море на этом суденышке, которое разве что малость побольше обыкновенной шлюпки и лишено вдобавок элементарных удобств — ни тебе салона, ни радио, ни душевых, ни даже шезлонгов. Вчера меня весь вечер таскали по этому плавучему сараю, а Каспиан похвалялся так, словно это лайнер «Куин Мэри». Я пытался объяснить ему, что такое настоящие корабли, но без толку. Э. и Л., само собой, меня не поддержали. С Л. и спрашивать нечего, еще мелюзга, а Э. попросту подлизывается к К. Здесь к нему все подлизываются и даже называют королем. Я ему прямо заявил, что являюсь республиканцем, так он возьми и спроси, что это такое. Полнейший невежда! Конечно же, меня запихнули в самую гадкую каюту на всем корыте, больше похожую на тюремную камеру. И это в то время, как Люси отвели отдельную большущую каюту на палубе, по сравнению с остальными, можно сказать, что и неплохую. Послушать К., так это потому, что она, видите ли, девочка! Я пытался втолковать ему, что, как говорит Альберта, такое отношение только унижает женщин, но разве этот тупица поймет? Хоть бы до него дошло, что мне нельзя оставаться в такой дыре, а то, чего доброго, заболею. Э. говорит, мне нечего ворчать, потому как К. уступил свою каюту Л. и живет теперь с нами. Но мне-то что с этого за радость, у нас стало еще теснее. Да, чуть не забыл: здесь отирается какой-то нахальный зверь, вроде здоровенной мыши. Ко всем пристает с какими-то глупостями, но уж я-то, конечно, мышиной наглости не потерплю. Пусть только сунется, живо хвост оторву. А уж кормежка здесь — хуже не бывает».

Первое столкновение Юстейса с Рипичипом произошло даже раньше, чем можно было ожидать. На второй день, когда все уже сидели за столом, настроившись пообедать (на море всегда великолепный аппетит), Юстейс опрометью влетел в каюту, тряся рукой и визжа, словно его режут.

— Ваш мерзкий грызун едва меня не убил! Требую, чтобы зверя держали в клетке. Иначе я подам жалобу и добьюсь его ликвидации!

За ним по пятам в каюте объявился и Рипичип. Усы его воинственно топорщились, в лапе сверкала обнаженная шпага, но он, как всегда, оставался безукоризненно учтив.

— Приношу глубочайшие извинения всем, — промолвил он, — в первую очередь их величествам. Я не знал, что обеспокою вас за трапезой, иначе выбрал бы более подходящее время, чтобы преподать урок этому невеже…

— Да что такое случилось? — спросил Эдмунд.

А случилось следующее. Нетерпеливый Рипичип, которому всегда казалось, что корабль плывет слишком уж медленно, частенько сиживал на борту рядом с драконьей головой и тихонько напевал ту самую памятную колыбельную, которую сочинила дриада. Любая качка была ему нипочем, и он никогда ни за что не держался, возможно, благодаря помогавшему сохранять равновесие длиннющему хвосту. В команде корабля все об этой привычке знали, и никто не имел ничего против, — моряки на вахте были только рады компании. Чего ради Юстейс, еще не освоившийся с качкой, шатаясь, ковыляя и хватаясь за все, что подвернется под руку, забрался на полубак, история умалчивает. То ли он хотел взглянуть, не появилась ли на горизонте земля, то ли просто отирался возле камбуза с намерением что-нибудь стянуть. Так или иначе он углядел свисавший с борта хвост, — зрелище и впрямь довольно забавное, — и решил, что еще забавнее будет, если он этот хвост ухватит, крутанет несколько раз Рипичипа вокруг себя и убежит, чтобы от души посмеяться. Поначалу все сулило этому плану полный успех, ведь предводитель мышиного воинства весил ненамного больше крупного кота. Юстейс мигом сдернул его с перил и расхохотался, глядя на разинутый рот Рипичипа и беспомощно машущие в воздухе лапки. Впрочем, очень скоро мальчику стало не до смеха. Участник многих сражений, бывавший и не в таких переделках, Рипичип никогда не терял самообладания. Выхватить шпагу, когда вас крутят-вертят, ухватив за хвост, — задача нелегкая, но Рипичип с нею справился. А потом незамедлительно огрел обидчика клинком по руке. Раз, другой… Юстейс взвизгнул, выпустил хвост, мыш упал на палубу, подскочил словно мячик, и в следующее мгновение в опасной близости от живота незадачливого шутника сверкнуло отточенное острие.

— Эй, кончай сейчас же! — завопил не на шутку перепуганный Юстейс. — Убери свою железяку! Она острая. Такими нельзя тыкаться, это опасно. Перестань, тебе говорят! Я пожалуюсь Каспиану! Тебя на цепь посадят и намордник наденут!

— Почему ты не обнажаешь шпагу, ничтожный трус? — послышался в ответ грозный писк. — Защищайся, не то я просто тебя поколочу.

— Нет у меня никакой шпаги! Я пацифист. Ни оружия, ни поединков не признаю.

— Должен ли я понимать твои слова в том смысле, что ты отказываешься дать мне удовлетворение? — спросил Рипичип. Шпагу он опустил, но голос его звучал сурово.

— О чем ты вообще толкуешь? — пробормотал Юстейс, держась за поврежденную руку. — Шуток, что ли, не понимаешь? Чего ты от меня хочешь?

— Я хочу, — с расстановкой произнес Рипичип, — научить тебя хорошим манерам. Чтобы ты относился с надлежащим уважением к рыцарям, к мышам и к мышиным хвостам, — и каждая пауза между словами сопровождалась хлестким ударом шпагой плашмя, а гибкий, гномьей закалки клинок бил получше любой розги.

Юстейс, само собой, ходил в школу современную, где не применялись телесные наказания. Родители его находили такой способ воздействия на ребенка непедагогичным, и потому ощущения, которые он испытал, были для него совершенно новыми. И весьма неприятными. Так и получилось, что, несмотря на неумение ходить в качку, он мигом проскочил всю палубу и влетел в каюту, преследуемый разгоряченным Рипичипом. Стоит отметить, что такой же горячей, прямо-таки раскаленной, перепуганному беглецу казалась и проклятая шпага.