И солнце взойдет. Она - Варвара Оськина

– Что? Откуда?!

Эту часть прошлого не знал никто! Даже дедушка не смог добиться окончательной правды.

– Нож, – просто ответил Ланг. – Ты пыталась ударить им Дюссо точно так же, как описал судмедэксперт. Я, конечно, не специалист во французском, но латынь, слава всему, всегда остаётся латынью.

Со всей силы зажмурившись, Рене резко оттолкнулась от каменной стены и быстро зашагала обратно. Господи, как бы она хотела снова сбежать от всего этого!

– Эй! – Энтони нагнал её за два шага и попробовал взять за руку, чтобы она не поскользнулась, но Рене вырвалась.

– Если ты знал причины, то почему до сих пор считаешь, будто я восторженная первокурсница из медицинского колледжа? – зло спросила она.

– Я прочитал о случившемся, но там отчего-то никто не написал, что это значило именно для тебя. – Сарказм Тони отдавал едкой горечью, а внутри Рене будто сдулось что-то неведомое. Разумеется, газеты в Женеве свято чтили личную жизнь. – Они… что-то сделали вам?

– Не мне. Виктории. Мучили, насиловали, избивали и снимали это на плёнку, чтобы получить выкуп. Не за неё. Вик была никому не нужна! Только за меня. Поэтому я их убила. Всех. Даже того мёртвого исколотила ножом… На всякий случай.

Наверное, её слова звучали ужасно, совершенно отталкивающе. От девочки в дурацких платьях не ждёшь подобной жестокости, но Энтони, кажется, не удивился. Надо же. Рене пнула какой-то куст и шмыгнула носом. От быстрой ходьбы теперь стало жарко. Втянув морозный воздух, она вдруг зачем-то сказала:

– Не переживай, девственности я лишилась стандартным способом, где в комплекте шло три коктейля, старшекурсник и неловкость наутро. Как у всех. Меня никто не насиловал.

Она ядовито усмехнулась, но вышагивающий рядом Энтони оставался серьёзен.

– Сколько тебе было?

– Мне было, и этого достаточно, – оборвала его Рене, не поддержав очередной намёк на возраст. – Что-то ещё? Или мы закончим на этом вечер допросов?

Видимо, Энтони всё же решил прекратить неудобный всем разговор, потому что остальной путь они проделали молча. И только уже под конец Рене вдруг осознала, куда несли её ноги – квартира наверняка распереживавшейся Энн мерцала пёстрой иллюминацией на весь переулок. Несколько шагов, и всё. Они пришли.

– Когда теперь возобновятся слушания? – спросила Рене. Замерев около припорошенной снегом лестницы, она один за другим нервно обрывала листья обвивавшего перила остролиста.

– Послезавтра, – немедленно откликнулся Тони.

– И чем всё закончится?

– Я заплачу восхитительный штраф, а к тебе приставят надсмотрщика. Следить, как бы никто из нас опять не начудил, потому что следующий раз может стать для тебя последним.

– Ясно, – коротко откликнулась она, немного помедлила, а потом быстро кивнула и поспешила вверх по скользкой лестнице.

– Рене, – напряжённый голос Энтони застал её на верхней ступеньке, и она обернулась. – Ты ведь знаешь, её было уже не спасти. Что бы ты ни делала, как бы быстро ни бежала из того подвала за помощью.

– Да… – прошептала она. Святые угодники, Ланг действительно читал. В тот же день, как оказался связан с ненужной ему девчонкой, или после ночи в запертой раздевалке – неважно. Энтони хотел знать и потому нашёл даже то, что она хотела бы навсегда скрыть.

– Сейчас ты живёшь мыслью сделать смерть подруги ненапрасной. Стремишься спасти каждого встречного, хотя знаешь – это её не вернёт. Но что будет, когда ты наконец смиришься? Любое топливо веры однажды заканчивается. И как жить тогда? В безысходности шагнёшь из окна или прыгнешь под поезд? – Энтони подошёл ближе и заглянул растерянной Рене в глаза. – Я не считаю тебя ребёнком. Ни до и уж точно ни после того, как поцеловал. Мало того, мне хотелось бы оставить тебя такой, со всеми твоими небесными целями и сверкающими убеждениями, но так нельзя. Когда придёт осознание, тебе понадобится хорошая причина, чтобы снова взять в руки скальпель.

– Ты ошибаешься, – холодно сказала Рене. – Я не собираюсь спасать всех во имя Виктории. Единственное, чего я хочу, – остаться хорошим человеком. Не обычным, не знаменательным, не известным. Просто хорошим. Однако мне действительно нужна причина, чтобы однажды не потеряться среди своих мертвецов. Я думала, ты сможешь ею стать. Но теперь не уверена. Я вообще не понимаю, что происходит вокруг. Господи, Тони! Я даже не знаю, кто ты такой!

– Не знаешь? – тихо спросил Ланг после недолгой паузы, и почему-то в его голосе Рене померещилась обида. – Три месяца бок о бок, а ты так и не знаешь?

– Твоих загадок хватит на целую пирамиду! Один обман. Чёрт возьми, даже Филдс сказал мне больше правды, чем ты за все эти недели. Я понятия не имею, что ты такое, Энтони Ланг. И уже не уверена, что хочу знать, – зло повторила Рене, а он вдруг усмехнулся и отступил.

– Я это я, Рене, – сказал Тони, и от его тона внутри словно что-то оборвалось. Слишком тихими были слова. Слишком много смысла он в них вложил. – Я не моё имя, не мои родители и не моё прошлое. И мне очень жаль, если ты этого так и не поняла.

Бросив последнюю фразу, он почему-то виновато улыбнулся, мазнул взглядом по мерцавшим огнями окнам и зашагал прочь. Ну а Рене ещё долго растерянно стояла на пороге, прежде чем нырнула в сухое тепло старого подъезда. Дурацкий получился разговор, не стоило и начинать.

Энн встретила ожидаемым криком. Она безостановочно носилась по комнатам, кидалась вещами и причитала до тех пор, пока всё же не выдохлась. Замерев, наконец, около не спешившей снимать верхнюю одежду подруги, медсестра упёрлась рукой в дверной косяк и строго спросила:

– Ну?

– Я возвращаюсь в Монреаль, – коротко ответила Рене. – Зашла попрощаться.

– Что? – На лице Энн было написано искреннее непонимание. – Какой Монреаль? Какое, мать твою, попрощаться? Мы же договаривались! Собирались встретить Рождество вместе на площади. Да и куда ты попрёшься на ночь глядя? Половина девятого вечера. Рене, ты сдурела? Опять поднялась температура?

– Возможно. – Она облизала пересохшие губы. – Но мне надо домой.

– Зачем? Откуда такая срочность? – воскликнула Энн, а потом вдруг осеклась и усмехнулась. – Это из-за него? Дело в мужчине, с которым ты торчала у входа?

– Нет.

– Значит, да, – отрезала подруга и вздохнула. – Что произошло?

– Ничего. – Рене снова накинула капюшон и взялась за дверную ручку. Вслед полетел стон и раздосадованный смешок.

– Что ему сказать, если придёт?

– Он не придёт.

– Уверена? – Медсестра бросила хмурый взгляд в сторону окон и вздохнула. – Туфельку хоть оставь, Золушка!

Но Рене лишь прикрыла за собой дверь.

Разумеется, никакой обуви или иных хрустальных элементов разбрасывать за собой