Замечательная жизнь людей - Владимир Звездин

Эдик втянул меня в самодеятельность. Играя на гитаре с ним в паре, я за его счет тоже был признан за гитариста. Правда, один я не играл перед слушателями. Однажды, занимаясь на досуге в КВЧ (культурно воспитательная часть) один из местных кулибиных предложил интересную идею: если в киношных колонках что-то покрутить, переключить и подцепить к радиосети, то колонки сыграют роль микрофона. Наш концерт будут слушать по всей зоне. Если снова что-то накрутить, то все радиоприемники в бараках станут микрофонами, и мы сможем сразу слушать комментарии и отзывы о нашем искусстве. Все это проделали. И всю ночь выдавали бесцензурный концерт. Одно мы упустили, что поселок находится на одном проводе. И что весь поселок, затаив дыхание, слушал все откровенно матерные стихи и песни. К тому же все распоряжения, советы и комментарии тоже сопровождались отборным русским фольклором. Самое замечательное, что никто не пришел и не остановил нас. Правда, утром всех артистов вызвали к куму. На наш вопрос, почему никто из начальников не пришел нас остановить, сказали, бабы не пустили. Побеседовав, простили и отметили только: когда играли на гавайской гитаре, не было не одного матерного слова. Вот с них берите пример.

Беглецы

В этой зоне заканчивали службу последние самоохранники. Это заключенные, которые по договоренности служили стрелками, служили рьяно, зверея их трудно было найти. Даже Вологодский конвой в сравнении был безобидным. Хоть и считался самым строгим и надежным конвоем со своим девизом. Который декламировали каждый раз, принимая под конвой колону. «Вологодский конвой шуток не понимает, шаг влево, шаг вправо, прыжок вверх, считаю, побег. Без предупреждения стреляю. Пуля не догоняет, собаку спускаю, собака не догоняет, сапоги снимаю, сам догоняю» Правда, девиз привожу в «интертрепации» и небольшой переработке зеками. Эти стрелки вооружены были винтовками и не носили военную форму. Их боялись и ненавидели. А они, зная это, не церемонились. Может, в этом и была причина, что побегов из зоны не было давно. Но вот последний самоохранник освободился.

Прибыли настоящие военные, подтянутые, с красными погонами, а не которые с автоматами. Но один из них выделялся из всех.

И ростом минимум два метра. И поведением: вечно что-то спорил, ходил вразвалочку. Свою винтовку таскал на плече, держа ее как палку за ствол. Если старший очень надоедал, посылал его открытым текстом. Чем вызывал смех в колонне. Видно, управы на него никто не мог найти. Фамилия у него была Смычек. Трудно утверждать, что подтолкнуло к активности мироедов. Вдруг как прорвало. С рабочей зоны сбежал заключенный, как – никто не знает. Просто по окончанию смены его не оказалось. Отдохнули мы три дня, пока менты прочесывали всю оцепленную зону. Дошел слух, что где-то под Соликамском его поймали. Не успели утихнуть пересуды этого случая, как два гаврика рванули на рывок через запретку. Стрельбу подняли наши охранники, словно в день победы у Рейхстага, в белый свет, как в копеечку. И не попали. Поймали их через день. В зону не запустили, увезли прямо из изолятора.

Лето у нас было хлопотное: только одних поймают, следом бегут другие. По солдатам чувствовалось, что замаялись они бегать по тайге. Очередная компания беглецов на следующий день после побега была поймана километрах в десяти нашим уважаемым солдатом Смычком. Возвращаясь с работы, у ворот мы увидели наших беглецов. Лежали они как-то неестественно. В позах угадывалось, что их расстреливали, стоящих на коленях, в упор. Обычно в зону входят надзиратели, но не охрана. Видать, это так поразило Смычка, что он пришел в зону, ходил по баракам и рассказывал, как все это случилось. Говорил, пойдет свидетелем, что виноват «кум» (начальник спец. части). Не случайно он сержант на офицерской должности, оказывается, он был разжалован за расстрелы беглецов. Сам он из местных, сын раскулаченного, сосланного сюда попа.

– Приедет начальство разбираться, я скрывать не буду ничего. Эти ребята беглецы, сидели все трое на просеке, увидев меня, даже не попытались бежать. Мы компанией пошли к зоне и повстречали «кума». Он меня заставлял расстрелять их, я отказался. Какая в этом необходимость, потом тащить их отсюда. Мы пришли до узкоколейки, и здесь он их перестрелял сам, мотив – отказались подчиняться.

Чем кончилось? Чем сердце успокоилось? Все потенциальные беглецы прижались и бегать пока перестали. «Кум» как работал, так и остался. Комиссия, как всегда, не нашла ничего противозаконного. А Смычок куда-то пропал.

Серый крест

Эта поэма в свое время на меня произвела очень большое впечатление. Автор мне неизвестен. Как правило, лагерные поэты в те времена не показывали своего таланта и не кичились авторством. Пишу ее по памяти.

У реки на севере далеком, там, где расстилался темный лес,На могилке чьей-то одинокой был поставлен грубый серый крест.Кто под скрип величественной ели спит, не видя ясных летних дней?Для больших ли шел сюда он целей, или для разбойничьих идей?Жертва грабежа или же кражи, здесь нашла безвременный конец?Или же бежавший из-под стражи и в пути настигнутый беглец?Долго над могилкой одинокой размышлял охотник молодой.Тихо подошел к нему высокий старый дед с огромной бородойИ сказал охотнику сурово: «Выслушай с начала до конца.И навек запомни эту повесть о судьбе несчастной беглеца.Знаешь ли, мой друг, о заключенных там далеко в болотистом краю.По дороге Севера – Печерской есть такая станция Чебью.Осенью в глухую непогоду, когда ветер злобно завывал,С целью возвратить себе свободу арестант из лагеря бежал.Зло перекликались часовые, слышалось рычание собак.Он прополз посты сторожевые и ушел в ночной холодный мрак.В два часа начальник караула обходил секретные посты.Из-за туч луна ему сверкнула, осветив помятые кусты.И обратно спряталась за тучи, но заметил делавший обходВ проволоке ржавой и колючей аккуратно сделанный проход.И два раза выстрел прокатился, а на вахте вспыхнул яркий свет,По тревоге вахтенный явился. Это был из лагеря побег.Через час погоня побежала – пятеро подвыпивших стрелков.И по следу свежему сначала две собаки рвались с поводков.Но в пути овчарки заскулили и по следу дальше не пошли,Лишь хвостами вяло закрутили и устало на землю легли.Беглеца ужасно проклиная, двигался обратно в разнобой.Выговор начальства ожидая, возвращался к лагерю конвой.В тот же день начальнику отдела срочно позвонили из Чебью.Беглеца приметы, номер дела и его фамилию, статью.Сразу затрещали телефоны, и пошли приказы без конца.В дальние и ближние районы срочно задержите беглеца.А перед побегом как-то летом, в нашу деревушку в трех верстахПрибрела, разута и раздета, девушка с ребенком на руках.Можно было в девушку влюбиться: стройный стан волнистая коса,Длинные пушистые ресницы и большие карие глаза.Ей девятнадцать лет, зовут Ларисой, ребенку годик уж второй.Муж ее работал мотористом в городе в ремонтной мастерской.Получая скудную зарплату, он не мог с женой роскошно жить.Но зато умел он честно, свято, предано и ласково любить.Жизнь текла, ничем не омрачаясь, проходили юные года,Но однажды в двери постучались к ним несчастье, горе и беда.Как-то раз на пригородной даче ей сказал начальник мастерской,Что пора бы мужа побогаче ей найти с такою красотой.И с таким обидным предложеньем приставал он к девушке не раз,Но всегда с подчеркнутым презреньем получал решительный отказ.Стал тогда над нею надсмехаться злой и привередливый старик.На работе к мужу придираться, ни за что рабочего винить.Срезал он зарплату, стало туго, бедность одолела через край.Но работал, молча, стиснув зубы, и молчал бедняга Николай.Как-то раз директор похвалился и похабно подмигнул при том,Будто бы пришла к нему Лариса ночью подработать на пальто.Все терпел рабочий, только это оскорбленье вынести не могИ директорского кабинета перешел решительно порог.Долго с ним, конечно, не возился, в мастерской раздался дикий крик.И, ломая стулья, повалился на пол окровавленный старик.А потом свезли его в больницу, он четыре месяца лежал.Опустила девушка ресницы, на мгновенье голос задрожал.Ну а Колю? Колю осудили, а потом отправили в ЧебьюИ она заплакала, не в силах продолжать историю свою.Мы, конечно, комнатку ей дали, через день устроили в колхоз.Чем могли, конечно, помогали. Но и нам не весело жилось.Был в колхозе Хаим, председатель, все в народе звали его Хам.Не напрасно названый предатель и не просто прозванный Абрам.Он с гитарой к нам в избу ввалился, на Ларису молча посмотрел.

Моментально по уши влюбился и романсы нежные запел.«Я куплю вам платья дорогие, светлый плащ и газовую шаль.И поверьте, денежки любые для такой красавицы не жаль.Вспыхнет искра в вашем нежном взгляде, заблистает золотом браслет.Но в таком изношенном наряде трудно жить вам в девятнадцать лет».

Но Лариса молвила спокойно: «Пусть я бедна, это не беда.Лучше бедной быть, зато свободной, чем рабой богатого жида».Заскрипел зубами молча Хаим, но не выдал ярости своей.Только стал угрюм он, словно Каин, и жаден, словно сказочный Кощей.Заставлял он часто ее в поле вывозить со скотника навозИ работать так, что поневоле проклинала девушка колхоз.А малыш с утра до поздней ночи ожидал измученную мать,Посидит, заплачет, есть захочет, но с пустым желудком трудно спать.Сцен таких она не выносила, в русском сердце жалость велика.И она украдкой приносила для ребенка с фермы молока.Осенью случилось несчастье, заболел ребеночек у ней.Требуется срочное леченье, а лекарство стоит сто рублей.Мы тогда с женой потолковали, обошли знакомых и друзейИ к вечеру достали для ребенка тридцать шесть рублей.Но этих денег на лекарство было мало, а у знакомых денег больше нет.Ничего Лариса не сказала и пошла на утро в сельсовет.В тот день выше названый Иуда получил из лагеря приказ,Что недавно вор бежал оттуда и в районе, кажется, у вас.Уж давным-давно мечтал он счастье на чужом несчастии сыскать.В тот же день в колхозе на облаву стал Абрам желающих искать.Заносил желающих он в списки, отвечал сердито в телефон.А когда вошла к нему Лариса, Хаим был ужасно удивлен.Но она спокойно затворила створки толстых, крашеных дверейИ в рассрочку тихо попросила на лекарство семьдесят рублей.Со слезами жалобно смотрела, умоляя взглядом подлеца.В сердце что-то Хаима толкнуло, он сказал: «Я дам за беглеца.Сто рублей, если его поймаешь или же застрелишь на пути.В общем, сына вылечить желаешь – на облаву следует идти!».Никогда б Лариса не решилась, но ребенка надо ей спасать.И на злое дело согласилась против сердца собственного мать.Постаяв недолго у кроватки, она поцеловала малыша.Две слезинки вытерла украдкой и пошла в засаду не спеша.Ночью бушевала непогода, кое-где местами выпал снег.А когда на утро рассветало, на дорогу вышел человек.Он шагал несмело, то и дело дико озирался, словно волк.Вздрогнула Лариса, побледнела и нажала пальцем на курок.Человек свалился на дорогу, струйка крови в шапку потекла.Поборов внезапную тревогу к беглецу Лариса подошла.Подошла, увидела, узнала, задрожали руки, отнялись.«Коля, милый, Коля, – прошептала, – Коля, ненаглядный, отзовись».Но холодный труп ей не ответил, мирным сном, бедняга, тихо спал.Лишь шевелил лохмотья злобный ветер, да осенний мелкий дождь стучал.И она свалилась на дорогу, из груди раздался тихий стон.Неужели в Сталинской державе, есть такой безжалостный закон.Через день Абрам прислал по почте из колхоза деньги сто рублей.Но ребенок бедный умер ночью, не дождавшись матери своей.И тогда на деньги те решили всем селом три гроба заказать.И в одну могилку положили беглеца, ребеночка и мать.И под ветра злобный вой, унылый, с топором пошел я в темный лес.И над этой скромною могилкой сам поставил грубый серый крест.Вот так, мой друг, и нас с тобою такая участь ожидает.Но крест над нашей головой едва ли кто поставит».

Трудовые будни