Замечательная жизнь людей - Владимир Звездин

Поход в Сибирь

Пока происходили все эти события, заканчивался 1955 год. В Омске началось строительство нефтеперегонного завода. Вот и насобирали нас целый эшелон. В ожидании отправления на стройку, в четырехместной камере нас было набито до полутора десятка человек. Тяжко было, не хватало воздуха. Не хочется мне писать о грустном. Расскажу об интересном эпизоде. Все ребята молодые, как было принято говорить. «Все по указу, по первому разу, по 15–20 лет сразу». Все питерские, кроме одного, один из Пскова, по-народному «Скобарь». Он был постарше нас, с рябым лицом, и о себе говорил, что он красивый «просто не выкати кати». Так и прилипло к нему это прозвище, и я его так и помню, без имени и фамилии. И, между прочим, сообщил, что он в законе. Никто ему не поверил, блатных в камере не было, а спорить с ним себе дороже.

Я в их глазах с двумя судимостями, побывавший в лагере, на пересылках, о котором интересовались из других камер, как у меня дела и настроение. Представлял знаменитую фигуру и пользовался их уважением. Завязался у нас такой общий разговор о том, что нас ждет в будущем. Чтобы придать разговору больше юмора, я сказал, что мне можно не говорить, что я из Питера. Я жил в Рязани, Моршанске, даже в Киргизии. Потому что когда приходит этап, то в лагерях говорят: если из Москвы минетчики, из Питера педерасты. Посмеялись, не придали этому значение и забыли.

Но продолжение этого эпизода было еще смешнее. Этап был действительно большой. Целый эшелон. Это было новое для меня, в «Пульманах» я еще не ездил. Вагон товарный, как известно, не утепляется. А на носу новый год 1956. От дверей вправо и влево поставили буржуйки, за ними до стены сплошные двух этажные нары. Обеспечили нас углем, и в путь. Между собой организовали постоянное дежурство, на каждую буржуйку по два кочегара. В напарники мне попал «не выкати кати». Новый год мы встретили на горке Свердловск – Сортировочный. Я еще не знал, что в районе сортировок живет мой отец. Что где-то тут бегает голоногая девчонка тринадцати лет, будущая моя жена.

Мой «не выкати кати» сел играть в карты прямо у печки. Я предложил ему между делом брось пару совков, а я пойду спать. А закончишь играть, меня толкнешь, кочегарить буду я. И залез на нары спать. Проснулся от шума и холода. Разбираются, кто дежурные, одного нашли, на меня показывают: вон тот, что у стенки. Дернули меня за ноги, а я примерз бушлатом к стене. Тут давай все ржать, ну, как он мог кочегарить, когда бедолага примерз к стенке. Казалось, что напряжение спало, и все успокоились.

Но этот «скобарь», чудо в перьях, растапливая печь, на какое то замечание выдал на весь вагон: «Все вы здесь педерасты». Ой, что тут было, лупили его, как Сидорову козу, все, кому не лень. А самое интересное, лезет ко мне на нары, весь в крови.

– Ну, тебя почему они не тронули, когда ты их обзывал.

– Неужели ты не соображаешь, почему? Нужно думать, когда говоришь, кому, что, где и как. Это тебе урок.

Когда прибыли в Омск, человек сто загремели на штрафняк. К моему удовольствию попал туда я, Женя Питерский, несколько ребят знакомых и «не выкати кати».

Прощай, любовь

Вот интересное наблюдение, столько лет город носил в названии имя Ленина. А блатные упорно называли его Питер. И еще вся страна была безбожная, носили соответственно возраста октябрятскую звездочку, пионерский галстук, комсомольский значок, партийный билет, а блатные открыто носили крестик. Как будто знали и ждали, что все это временно и скоро все вернется.

По всему было видно, что мое поведение на судебном заседании добавило отрицательных черт к моей характеристике. И я не удивился, что оказался вновь на строгом режиме. И хотя с Женькой какое-то время мы теряли друг друга и в эшелоне были в разных вагонах, но здесь на штрафнике встретились вновь. Первое, о чем он спросил, написал ли я письмо домой. Конечно, не моргнув глазом, соврал я. Правда, в тот же день отправил письмо. Ответ получил, но в нем про Галю не было ни слова. В отместку я написал домой грозное письмо. Если они мне про нее не напишут, писать им больше не буду вообще.

Признаться, при всем моем бесшабашном поведении, у меня в голове что только не ворочалось: и тоска, и страх и не известность, когда это все кончится и кончится ли вообще. И мысли о Гале. Воспоминание о ней растревожили меня. Что мне еще надо было? «Лицом к лицу, лица не увидать. Большое, видится на расстоянии». Золотые слова. Вспомнилось из детского стиха слова мужика: «Такая корова нужна самому». Я уж подумал: зря я решил отдать ее Женьке. Но письмо, полученное мной, расставило все точки. Мой брат Валерий морочил мне голову в письме, всячески оправдываясь, рассказывая мне, что девиц разных на свободе много. Главное тебе вернуться. Наконец, приписал, – Галя вышла замуж за милиционера. И адреса они не знают.

– Вот видишь, – написал я ему. – Какая пара: один ловит, другая судит. Симфония.

А сам отреагировал так, что стыдно до сих пор. Умнее не придумал, как написать письмо на адрес суда:

Настал конец жилой глупейшей сцены.Союза двух пылающих сердец.Я с нетерпеньем ждал изменыИ говорю с восторгом наконец.Мне сожаленья пошлого не надо.И было б глупо вспоминать с тоской.Я выпил сок из кисти винограда,А кожуру пускай жует другой.

Я искал ее потом, мне страшно хотелось извиниться перед ней. Но потом я решил, что письмо это она могла не получить благодаря цензуре. И успокоился. Но это все было потом.

Между прочим, в те времена к приговорам добавлялись нагрузки, в народе говорили «по рогам и по ногам» Имеется в виду поражение в правах, и 101 километр проживание от крупных (режимных) городов. Поражение озвучивали при чтении приговора. А вот про 101 километр умалчивалось. При освобождении это было сюрпризом. Мне нельзя было подъезжать к Ленинграду ближе, чем на 101 километр. Правда, мне было предоставлено место поближе – город Мга. За нарушение сажали обратно с удовольствием.

Захламино

Лагерь, видно, был приготовлен на скорую руку. Просто от огромного лагеря «фашистов». З/к ст. 58, враги народа, предатели, полицаи. Отгородили два барака. Корм привозили от них, столовой как таково не было. Была раздача. Так что рассчитывать на добавку не приходилось. Но зато прямо на улице у дверей стеллажами были сложены ящики с соленой килькой. Она была ржавая, но мужики все же брали ее на обед, вымачивали и жарили на лопатах над костром. Какая это было гадость, но выбора не было.

В баню водили тоже к ним. Процедура выглядела так. До ворот вели под конвоем, а дальше под надзором, что давало возможность убежать и общаться с врагами, что-нибудь продать или купить. Когда из бани возвращались, эти торговцы забегали в колонну. Если их ловили, они получали пять суток изолятора. Если проходило нормально, предприниматели имели 30 % от выручки. Торг не уместен, цены были стабильные, двадцать пять рублей. Все подряд: и телогрейка и сапоги и роба. Мы с новым корешем, Эдиком, решили подзаработать на этом деле. Обзавелись товаром и, дождавшись банного дня, осуществили затею, но она не удалась. Мы рванули не первыми, охрана как-то, подозрительно вяло реагировала. Мы, не разбегаясь друг от друга, забегаем за барак, а там колами полируют наших торговцев.

Увидев нас, группа товарищей (фашистов) отделилась и устремилась к нам. Ну, мы, долго не раздумывая, рванули, что есть мочи, в баню. Там в дверях менты умирают со смеху. «Бегите, – кричат, – скорей, а то они вас догонят». Тогда я и понял, что такое рыночные отношения, зарекся лезть в торговлю. Этот случай поставил под угрозу наши отношения с соседями. У воров был сходняк. Выяснили, что в предыдущий банный день один гусь свистнул у соседей хромовые сапоги. Их вернули, конфликт уладили. А Женьку выбрали «Паханом».

Сам Омск я не видел. На слуху было название района «Захламино». А строить мы будем нефтеперегонный завод. Выглядело это так. В поле огорожен участок колючей проволокой. Земля промерзла почти до двух метров. Разметили направления. Сформировали звенья по четыре человека. Выдали кирки, лопаты, ломы, клинья, кувалды. Поставили задачу, определили норму и вперед. Костры не разжигать, если увидят, так согреют, что потеть будешь очень долго, даже могут быть осложнения со здоровьем. А ветер свищет, пронизывая насквозь, одно спасение – это зарыться в землю. А для этого, ой, как нужно пахать. Но другого спасения от ветра нет.

Когда мы врубились до отметки, пришел бригадир, принес малюсенькую печурку с игрушечной трубой. Преимущество ее в том, что топить ее можно щепочками, обрывками бумаги, просто мусором, за что не карают. Я, правда, подумал, что это положено по технике безопасности, чтобы люди не обмораживались. Побродил по территории, смотрю, это чудо только у нас. Я, конечно, догадался, что это Женькина проделка. Обычно приходил я к нему редко. Когда совсем проголодаюсь или уговорят друзья, чтобы сходил в гости. Все недоеденное Женька велел мне забирать с собой. А это устраивало и радовало мою компанию. Пока не был назначен шнырь (дневальный), составили список дежурных по два человека.