Чаша Одина - Сергей Танцура
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внезапно глаза норвежца, привыкшие к непроглядной тьме, различили впереди слабый, еле теплящийся свет, казавшийся разлитой в воздухе прозрачной дымкой. Однако с каждым шагом этот свет ширился и набирал силу, и Ингард понял, что видит выход, до которого уже не чаял добраться. И он бегом устремился к нему, расшибая ноги в кровь об острые обломки камней и даже не замечая этого, настолько велика была радость, охватившая его.
Ингард увидел Эльвиднир…
А потом Ингард увидел Эльвиднир, и радость угасла, как задутая ветром свеча.
Вблизи дворец Хель производил гораздо более внушительное впечатление, чем издали. Чтобы увидеть верхушку окружавшей его Фалланды Форад, Гейру приходилось до предела запрокидывать голову, но сам Эльвиднир возносился ещё выше, подпирая собой небеса. И терялся в них, растворяясь в беззвездной тьме.
Потирая затёкшую шею, Ингард опустил глаза и посмотрел на лежавший перед ним мост Гьялларбру, под которым бешено неслась река Гйолль. И хотя сумрак вокруг не стал реже, в мягком, почти тёплом сиянии, изливаемом выкованным из чистейшего золота мостом, Гейр различил в кровавых водах Гйолль мертвенно бледные тела вайтов – умертвий, не заслуживших ни забвения, ни кары и обречённых вечно плыть к берегу без малейшей надежды когда-нибудь достичь его.
Гьялларбру был не более тридцати шагов длиной, но этот путь показался Ингарду поистине бесконечным. Стоны и жалобы вайтов были отчётливо слышны даже сквозь глухой рокот, с которым Гйолль разбивалась об опоры золотого моста. Они многоголосым хором взывали о пощаде, давя физически ощутимым грузом, и викинг чувствовал себя натянутой струной, готовой вот-вот лопнуть. Он уже не знал, чего ему хочется сейчас больше всего – то ли убежать без оглядки, то ли рвануться вперёд, навстречу своей судьбе. Но что-то – быть может, остатки самоуважения – удержало его от этого выбора, и Гейр просто шёл вперёд, стискивая зубы и стараясь ни на что не обращать внимания. И когда он узрел впереди врата Нагринд, Ингард скользнул в их распахнутые настежь створки с чувством непритворного облегчения – и счастья, что этот путь неизбывной скорби, наконец, закончился.
Свет, и без того являвшийся лишь призраком самого себя, угас окончательно, и даже тьма Гнипахеллира по сравнению с этим вселенским мраком показалась норвежцу ярким солнечным днем. Он остановился, ничего не видя вокруг и даже не представляя, что перед ним находится – просторный зал или бездонная пропасть. «Об этом Форсети меня не предупреждал», – подумал Ингард, беспомощно озираясь по сторонам, хотя с таким же успехом он мог бы и просто закрыть глаза, и даже выколоть их себе вовсе.
– Пришёл… – тихо, как ветер, прошелестел вдруг бестелесный голос, и мрак исчез, растворившись, словно туман. И Гейр ощутил внезапный озноб, узнав этот голос, хотя никогда в жизни и не слышал его. Голос, принадлежащий повелительнице Нифльхейма, старшей дочери злокозненного Локи и великанши Ангрбоды. И хотя он считал себя готовым к личной встрече с нею, Ингард побледнел, увидев её воочию.
Древние легенды не лгали. Хель действительно была огромной, впятеро превосходя самого рослого человека, и даже сидя на троне из почерневших от времени черепов, она, казалось, подпирала своей головой своды гигантского зала. Левая половина её лица и туловища была красной, как сырое мясо, а правая – иссиня-чёрной, как беззвёздное небо страны вечной ночи.
– Все вы рано или поздно приходите ко мне, – продолжала между тем Хель, и её сухие, будто пергаментные губы раздвинулись в неприятной, вызывавшей невольную и неудержимую дрожь ухмылке. – Ищите то, что считаете величайшим счастьем, а находите лишь гибель. Но, не считаясь ни с чем, продолжаете лезть, карабкаться вверх по скале жизни, срывая ногти, раздирая грудь в кровь. И так будет вечно, покуда жив ваш мир… Ну, а что же ищешь ты?
Хель вперила в Ингарда испытующий взгляд, и викинг вздрогнул, ощутив пронзительную боль, словно в него ткнули раскалённым железом. Но Гейр совладал с этой болью и, твёрдо глядя в глаза Хель, повторил то, что уже говорил Модгуд:
– Чашу Одрёрира.
Дочь Локи с сожалением покачала головой и отвела глаза, позволив человеку снова дышать свободно. Затем сказала:
– Что ж… Она твоя.
Хель взмахнула рукой, и воздух перед норвежцем вдруг раскололся, как стекло, явив его взору стоявший на мраморном постаменте кубок. На золотых боках этого кубка серебром были выписаны руны истинного языка, забытого тысячелетия назад, чью искусную вязь прерывали крупные рубины, казалось, светившиеся собственным внутренним светом, настолько ярок и чист был их цвет.
– Возьми же её, – произнесла Хель, внимательно следившая за Ингардом, как кошка – за мышкой. И с нескрываемым злорадством добавила: – Если сможешь.
Уловивший в ее словах подвох Гейр, уже протянувший было руку за вожделенным кубком, настороженно замер – и тут же отпрянул назад, схватившись за Хрунтинг. Прямо перед ним внезапно возник, заслонив от его взора Чашу, высокий и очень худой человек… или то, что было некогда человеком. Его гнилая плоть расползалась, как ветхое платье, обнажая кости и сухожилия, и Гейр с содроганием понял, что судьба – и Хель – столкнула его с вайтом. Умертвие выпятило в жутком оскале свои почерневшие, наполовину выкрошившиеся зубы и произнесло глухим, слегка картавящим голосом:
– Здравствуй, Гейр.
Судьба столкнула его с вайтом…
Лицо вайта неуловимым образом изменилось, приняв до боли знакомые, бережно хранимые с детства черты.
– Отец!? – почти теряя сознание от внезапно нахлынувшей слабости, выдохнул Ингард, и его пальцы, сжимавшие рукоять меча, разжались сами собой.
– Да, сынок.
– Но… почему ты здесь, а не в Вальгалле?
Лик Вемунда посуровел.
– Потому что Рагнавальд сжёг меня, словно лисицу в норе, а лишь павшие в бою становятся эйнхериями. Но моя госпожа Хель добра. Она приняла меня, не дав бесследно сгинуть во мраке Нифльхейма. И теперь мы будем вместе – ты, я и Сигрид. Навсегда.
– Я… должен… взять… чашу… – еле ворочая отяжелевшим вдруг языком, прошептал норвежец, уже почти сдавшийся и готовый на всё – даже на смерть.
– Зачем? – пожал плечами Вемунд. – Разве это твоя война? Её начали эзиры, так пусть они её и заканчивают.
– Но… мир… погибнет…
– Всё рано или поздно погибает – и приходит к Хель. И это не так уж плохо, как думают люди. Иди же ко мне, и ты сам поймёшь это.
Вайт раскрыл свой рот, и в прорези полуразложившихся губ мелькнул раздвоенный язык змеи. Шипя, умертвие стало медленно клониться вперёд, всё больше и больше приближаясь к обнажённой шее норвежца. И Ингард покорно ждал его укуса, безразличный абсолютно ко всему…
И вдруг в его голове гулко, как в пустой бочке, зазвучал голос Форсети. «Бери Чашу!» – откуда-то из страшного далека крикнул старик, и незримая сила обрушилась на вайта, отшвырнув его прочь от норвежца. Ингард встряхнулся, сбрасывая морок – и, не рассуждая, прыгнул вперёд и схватил кубок, стиснув на нём пальцы так, что даже смерть не смогла бы разжать их. В ту же секунду пол под ним раскололся, и Гейр зажмурился, ослеплённый неожиданно вспыхнувшим солнцем, никогда доселе не посещавшим чертоги Эльвиднира. Лучи света, взметнувшиеся к самому небу, казались физически ощутимыми, твёрдыми, и один из них с силой проткнул норвежца насквозь. Запрокинув от удара голову назад и лишь крепче сжав Одрёрир, Ингард раскрыл рот в безмолвном крике. Но сейчас же в его сознании вспыхнул нестерпимо белый цветок и затопил его всего, без остатка. И Гейра не стало…
9. Рикнесс46
Гул.
Глухой и далекий, словно порождённый гигантским водопадом на самом краю света.
…Света?
Вокруг было темно, как в погребе, и лишь нескончаемый гул, заполнявший всю вселенную, говорил в пользу того, что он ещё не умер.
…Не умер?
Тьма, бесконечная и всеохватывающая тьма вокруг. Кто знает, может, именно это и есть смерть? Гул и тьма вокруг?
Ингард попытался шевельнуться, и где-то на другом конце необъятного космоса невнятным эхом отозвалась какая-то часть его тела. Или, быть может, он превратился в бестелесного духа, свободно плавающего в эфире небесных сфер и улавливающего далекое эхо чужих мыслей, желаний и порывов?
Прошла Вечность, прежде чем к Гейру вернулось ощущение собственного тела. Пальцы на руках и ногах, хоть и с трудом, но подчинялись его желаниям, и лишь теперь норвежец уверовал, что Смерть и на этот раз обошла его стороной. Может, и заглянула ему в глаза, но всё же обошла. Хотя Ингард готов был поклясться, что сейчас она посмотрела на него очень пристально…