Самый короткий путь (СИ) - "Elle D."

Уилл увидел выросшую над ним фигуру в чёрном камзоле.

– О господи, сир Норан, почему вы всё время что-нибудь роняете? – спросил Риверте, без

видимого труда поднимая доспехи и возвращая их в вертикальное положение – хотя, по

прикидкам Уилла, они весили никак не меньше полтораста фунтов.

Вопрос был, надо сказать, в высшей степени справедливый. Уилл не мог на него ответить

– он и дома всегда отличался неуклюжестью, вызывавшей раздражение отца, огорчение

мамы и насмешки Роберта. Последний говорил, что там, где находится Уилл, обязательно

что-нибудь упадёт или разобьётся.

– Я прошу прощения… я не знаю, как…

– Полагаю, вы были погружены в благочестивые размышления, – заметил Риверте,

поправляя съехавший набок шлем на несчастном рыцаре. – Скорее всего,

душеспасительные – ибо именно они способствуют наибольшему отрыву от реальности,

олицетворяемой бренным миром телесных сущностей. Не исключаю также, что именно я

стал причиной вашей глубокой задумчивости, повлекшей фатальную рассеянность. Так

что это мне следует извиниться перед вами, тем более что, по счастью, на этот раз вы

ничего не сломали.

– Простите, – снова пробормотал Уилл, окончательно сбитый с толку, и Риверте обратил

на него взгляд – подозрительно безмятежный. Да он пьян, внезапно понял Уилл. Бутылка,

стоящая на столике в другом конце галереи, была полна не более чем наполовину. Едва

перевалило за полдень, а он уже пьёт… Уилла передёрнуло.

– Вижу, вы вновь избрали для времяпровождения место, к которому неравнодушен и я, –

сменил тему Риверте, обводя галерею широким жестом. – Посему, – продолжал он

галантно, – не откажете ли мне честь разделить со мной опохмел?

– Что разделить? – опешил Уилл.

– Опохмел. Я знаю, вы вчера не пили, но я пил, увы, и больше, чем следовало, так что

ныне меня терзает жестокая жажда, к сожалению, не совсем духовная…

Не дожидаясь ответа Уилла, Риверте фамильярно приобнял его за плечи и решительно

повёл в другой конец галереи, в направлении, прямо противоположном тому, к которому

Уилл стремился всей душой. Разделять опохмел с Риверте ему хотелось меньше всего на

свете. Однако он безропотно взял бокал и столь же безропотно выпил, когда Риверте

чокнулся с ним бутылкой и, провозгласив: «За прекрасных дам, дарящих нам

незабываемые бессонные ночи!», приложился прямо к горлышку. Вино было

великолепным, а тост уместным, потому что прошлую бессонную ночь Уилл и в самом

деле вряд ли смог бы забыть.

– Вижу, – сказал Риверте, поставив бутылку на стол, – вчерашний конфуз вверг вашу душу

в смятение и хаос. Согласен, темперамент сиры Элеонор способен вызвать

замешательство даже у видавшего виды мужчины, однако поверьте мне на слово, он

сполна себя оправдывает. Так что напрасно вы вчера не остались – она была бы не против.

По правде, её несколько задело ваше поспешное бегство, и мне пришлось принести ей за

вас извинения… Скажите, Уильям, вы что, никогда не видели голую женщину?

Он говорил насмешливо, но без обычной своей едкой злости – похоже, вино смягчало его

колючие манеры и делало почти добродушным. Уилл видел, что на самом деле он вовсе

не сердится из-за случившегося недоразумения – скорее, забавляется им от души. Однако

последний вопрос Риверте заставил его торопливо отвернуться. Уилл поставил бокал на

стол и пробормотал что-то насчёт того, что не смеет больше мешать досточтимому сиру…

– Небеса всемогущие, – проговорил тот. – Что… и вправду не видели?!

– Хорошего вам дня, – собрав остатки воли, твёрдо сказал Уилл и шагнул прочь – но тут же

замер, когда железная рука метнулась вперёд и вцепилась в его плечо с такой силой, что

он едва не охнул.

– Это воз-му-ти-тель-но, – раздельно повторил Риверте, глядя на него блестящими от

выпитого глазами – Уиллу хотелось верить, что только от выпитого. – Чтобы молодой

человек вашего возраста, вашего положения, вашей внешности, в конце концов – и такое

упущение! Вижу, вас многому предстоит научить. Идёмте!

– Куда? – испугался Уилл; на миг он всерьёз подумал, что Риверте сейчас потащит его в

одну из тайных комнат, о существовании которых в его замках ходило множество слухов,

и швырнёт Уилла в живое море из обнажённых женских тел. От этой мысли у Уилла

затряслись колени, и в своей слабости он позволил Риверте проволочь себя по коридору в

соседнюю галерею.

Это оказалась оружейная – огромный, очень длинный зал, все стены которого были

увешаны полотнищами с гербами графов Риверте. К полотнищам было прикреплено

бесчисленное и разнообразнейшее оружие, зловеще поблескивавшее в дневном свете, едва

проникавшем сюда сквозь опущенные портьеры. Риверте отпустил плечо Уилла, подошёл

к ближайшему полотнищу и снял со стены две шпаги

– Держите! – небрежно сказал он и бросил Уиллу одну из них.

Уиллу пришлось вскинуть обе руки – и выронить зажатую под мышкой книгу, но шпагу

он всё-таки поймал. Нравоучения Святого Альберта с глухим стуком упали на пол. Уилл

хотел поднять их, но Риверте коротко бросил ему: «Защищайтесь!» – и немедленно

перешёл в атаку, столь стремительную, что Святой Альберт вместе со всеми его

нравоучениями мигом вылетел у Уилла из головы.

В первый миг он ощутил ужас. Он слишком хорошо помнил, как этот человек, этот

кошмарный, непостижимый и непредсказуемый человек выводил пляску смерти с его

отцом на поле под Тэйнхайлом – и знал, что сам не сможет поддерживать этот танец и

секунды. Но умирать Уиллу не хотелось, несмотря на всё, что было, и всё, что ещё

предстояло выдержать, поэтому он сцепил зубы и каким-то чудом сумел отразить первый

выпад. Это ободрило его, он выровнял дыхание и взял себя в руки. Он умел драться, хотя,

конечно, не мог сравниться в этом с Робертом, однако если оружие попадало ему в руки,

он мог выбросить из головы все мысли и, как учил его их мастер фехтования, стать

собственной рукой, которая, в свою очередь, становилась шпагой. Это звучало просто для

Уилла, читавшего много умных книг и привыкшего оперировать ещё более мудрёными

абстракциями. Поэтому он, как и всегда в таких случаях, стал своей рукой, а рука его

стала шпагой.

Какое-то время – Уилл даже приблизительно не смог бы сказать, сколь долго – в

оружейной стоял лишь лязг железа. Уилл был жив, что удивительно, и до сих пор не

обезоружен, что удивляло ещё больше. Наконец Риверте остановился, так же внезапно,

как и кинулся на него. Он не улыбался, но его лицо выражало некое подобие

удовлетворения.

– Неплохо, – сказал он и забрал у Уилла шпагу.

Тот растерянно смотрел, как Риверте идёт к стене и водворяет оружие на место. Лишь

теперь вспомнив про оброненную книгу, Уилл заозирался – и понял, что они

переместились по залу довольно далеко от того места, где начали схватку. Вернувшись к

двери, Уилл поднял книгу и отёр с неё пыль рукавом.

– Неплохо, – прозвучало у него за спиной снова, – но много хуже, чем я мог ожидать от

сына Бранда Норана. Вами что, совсем не занимались?

Уилл выпрямился и обернулся. Он отдавал себе отчёт в своём сомнительном воинском

мастерстве, но тон, которым Риверте констатировал его неумелость, был оскорбителен.

– Отчего же, – холодно отозвался Уилл. – Занимались. Но не так, как вы, видимо,

полагаете. Война – не единственное из искусств.

– Да, есть ещё искусство ублажения плоти, – задумчиво ответил Риверте. – Но в нём вы,

как я могу предположить, также далеко не виртуоз…

– Ещё есть искусство постижения духа, – довольно грубо перебил его Уилл, в новом

порыве гнева и смущения забыв о своей принципиальной подчёркнутой вежливости.

– О, – после паузы коротко сказал Риверте. – В самом деле. О духе я вечно забываю. Так