Хроника предсказанной смерти - Габриэль Маркес

– Ну что ж, – произнёс он – вот и я.

Он привёз чемодан с одеждой и такой же чемодан с двумя без малого тысячами писем, присланных ею. Все они были разобраны по датам, разложены в пакеты, зашитые цветными нитками, и ни одно не вскрыто.

***В течение многих лет мы не могли говорить ни о чём другом. Наше каждодневное поведение, подчинённое прежде стольким рутинным привычкам, в одночасье стало вращаться вокруг общего средоточия интересов. Рассветные петухи заставали нас за попытками упорядочить многочисленные случайности, связанные в единую цепь и приведшие к абсурдному событию, и очевидно было, что нами двигало не желание объяснить тайну: просто никто из нас не мог продолжать жить, не определив с точностью своё место и роль в трагедии, предписанные неумолимой судьбой.Многие так и не смогли этого выяснить. Кристо Бедойя, ставший известным хирургом, никогда не мог мне объяснить, что заставило его задержаться у деда и бабки на два часа, оставшихся до приезда епископа, вместо того, чтобы пойти отдыхать к родителям, которые ждали его до рассвета, чтобы предупредить. Большинство из тех, кто мог предотвратить убийство, но, однако, не сделал этого, утешали себя рассуждениями о том, что дела чести святы и неприкосновенны для посторонних. "Честь – это любовь", – говаривала моя мать. Гортензия Бауте, всего лишь видевшая окровавленные ножи, которые и окровавлены-то ещё не были, от потрясения ощутила в себе неодолимую потребность каяться, не вынесла мук совести и однажды выскочила голой на улицу. Флора Мигель, невеста Сантьяго Назара, от досады сбежала с лейтенантом-пограничником, который продавал её прелести в Вичаде батракам-каучерос. У Ауры Вильерос, повивальной бабки, с чьей помощью явилось на свет три поколения горожан, при вести об убийстве случился спазм мочевого пузыря, и до конца дней своих она была в состоянии мочиться лишь с помощью зонда. Дон Рохелио де ла Флор, добрейший супруг Клотильды Армента, бывший образцом живости в 86 лет, поднялся с постели в тот день, чтобы увидеть, как Сантьяго Назара пригвождают ножами к запертой двери собственного дома, лёг снова и больше не встал, не пережив потрясения.Пласида Линеро закрыла дверь в последний момент, но со временем освободилась от чувства вины: "Я закрыла дверь, потому что Дивина Флор поклялась, что мой сын уже вошёл внутрь, а это было не так".Двенадцать дней спустя после убийства судебный следователь оказался лицом к лицу с горожанами. Сидя в грязной конторе муниципалитетета и спасаясь кофе с ромом от жаркого марева, он затребовал вооружённого подкрепления, чтобы сдержать толпу людей, рвавшихся давать показания без вызова, жаждавших продемонстрировать важность своей роли в разыгравшейся трагедии.Следователь едва закончил ученье, всё ещё одевался в чёрный суконный мундир школы правоведения и носил золотое кольцо с эмблемой своей корпорации. Я так и не узнал его имени. Всё, что мы узнали о его характере, было почерпнуто из следственного дела, которое многие люди помогали мне искать спустя двадцать лет после убийства во дворце правосудия Риоачи. Архивы пребывали в полном беспорядке, и документация более чем за целый век была кучами свалена на полу ветхого здания колониальной постройки, бывшего в течение двух дней штаб-квартирой Фрэнсиса Дрейка. Первый этаж заливало приливом, и разрозненные тома плавали среди пустынных кабинетов. Я сам много раз пытался что-нибудь найти, стоя в воде по щиколотку, но лишь по случайности через пять лет поисков смог обнаружить 322 из 500 первоначальных страниц следственного дела.Имя следователя не упоминается ни на одной из них, но очевидно, что он был подвержен страсти сочинительства. Несомненно, он читал испанских и даже латинских классиков и хорошо знал труды Ницше, бывшего модным автором среди университетской молодёжи того времени. Заметки на полях, казалось, были написаны кровью; и не только из-за цвета чернил. Следователь был так потрясён тайной, с которой столкнула его судьба, что много раз пускался в лирические отступления, противоречившие строгим принципам его ремесла. Кроме прочего, он так и не признал, что жизнь столькими случайностями, непозволительными литературе, может послужить смерти, предсказанной и разглашённой.Однако больше всего его беспокоило, что несмотря на всё своё усердие, он так и не обнаружил ни единого, даже совершенно неправдоподобного указания на то, что Сантьяго Назар был истинным виновником бесчестья Анхелы Викарио. Её подруги, бывшие соучастницами обмана, долгое время говорили, что Анхела посвятила их в свой секрет ещё до свадьбы, но не назвала никакого имени. На следствии они показали: "На беду поплакалась, а кто виноват – не сказала. Не иначе святым духом всё произошло".Анхела Викарио, в свою очередь, была непоколебима. Когда следователь в своей косвенной манере спросил, знает ли она, кем был покойный Сантьяго Назар, она невозмутимо ответила:

– Он был мой соблазнитель.

Так и стоит в деле, но без уточнения места и времени. Во время суда, который длился всего три дня, представитель обвинения делал упор на недоказанность этого утверждения. Растерянность следователя за недостатком улик против Сантьяго Назара, была так велика, что собственные старания казались ему порой бессмысленными и совершенно безнадёжными. На полях страницы 416 он собственноручно написал красными аптекарскими чернилами: "Дайте мне опору, чтобы сдвинуть это дело с мёртвой точки, и я переверну Землю". Под этой парафразой, вызванной отчаянием, уверенными линиями теми же чернилами цвета крови был сделан рисунок сердца, пронзённого стрелой. Для следователя, как и для ближайших друзей Сантьяго Назара, само поведение юноши в последние часы служило неоспоримым доказательством невиновности.

И в самом деле, утром в день своей смерти Сантьяго Назар ни на мгновение не усомнился, хотя прекрасно знал, какова расплата за вменяемое ему преступление. Людское ханжество также было ему известно, и он не мог не понимать, что близнецы по своей недалёкости не смогут пропустить мимо ушей насмешек толпы. Никто не знал как следует Байардо Сан-Романа, но Сантьяго Назар был знаком с ним достаточно, чтобы понимать: со всем своим высокомерием Байардо так же подвержен извечным предрассудкам, как и иные прочие. Будь Сантьяго так беззаботен сознательно, иначе как самоубийством назвать это было нельзя. Кроме того, когда Сантьяго узнал в последний момент, что братья Викарио поджидают его чтобы убить, панического страха он не выказал, а скорее впал в замешательство как человек несправедливо обвинённый.

Лично мне кажется, что он умер, не понимая, что умирает. Пообещав моей сестре Марго прийти позавтракать к нам, Сантьяго пошёл вдоль мола, увлекаемый под руку Кристо Бедойей и оба казались такими беззаботными, что это порождало ложное впечатление. "Они выглядели такими довольными, – говорила мне Меме Лоайза, – что я возблагодарила Бога, полагая, что всё уже утряслось". Конечно же, не все любили Сантьяго Назара. Поло Карильо, владелец электростанции, считал его спокойствие признаком не чистой совести, но цинизма. "Он думал, что деньги делают его неуязвимым". Фауста Лопес, его жена, добавила "Как все эти арабы". Едва Идалесио Пардо зашёл в лавку Клотильды Армента, близнецы заявили ему, что как только епископ уедет, они убьют Сантьяго Назара. Идалесио, как и многие другие подумал, что братья несут чушь спросонья, но Клотильда Армента убедила его, что это правда и попросила найти и предупредить Сантьяго.

– Даже не трудись, – сказал Педро Викарио, – он всё равно что мёртв.

Это был слишком уж очевидный вызов. Близнецы знали о родстве Идалесио Пардо с Сантьяго и, очевидно, думали, что это как раз тот человек, который мог бы помешать убийству, так чтобы им было не зазорно. Но Идалесио встретил Сантьяго, идущим под руку с Кристо Бедойей, и не осмелился его предупредить: "У меня духу не хватило", – говорил мне он. Он хлопнул обоих друзей по плечам и позволил пройти мимо. Те едва его заметили, с головой уйдя в подсчёты свадебных расходов.

Народ подтягивался к площади, все шли в одном направлении. Шли плотной толпой, но Эсколастике Сиснерос показалось, что вокруг друзей было свободное пространство, потому что люди знали, что Сантьяго Назар должен умереть и не осмеливались к нему прикасаться. Кристо Бедойя тоже вспоминал странное поведение окружающих: "На нас смотрели как на меченых", – говорил мне Кристо. Более того: Сара Норьега как раз открывала свою обувную лавку, когда они проходили мимо, и перепугалась бледности Сантьяго. Тот её успокоил:

– Да вы только представьте себе, нинья Сара, – бросил он на ходу, – столько красоток, очуметь можно!

Селесте Дагон сидел на крылечке в пижаме, посмеиваясь над теми, кто оставался при параде из-за несостоявшейся встречи с епископом. Он пригласил Сантьяго выпить кофе. "Я хотел выиграть время, пока не соображу, что делать", – сказал мне Селесте. Но Сантьяго отвечал, что срочно должен переодеться, чтобы позавтракать с моей сестрой. "Он шутил и дурачился, – объяснял мне Селесте Дагон, – и мне показалось, что его не смогут убить, потому что он так уверен в том, что собирается сделать". Ямиль Шайум был единственным, кто сделал всё как следует. Едва узнав новость, он подошёл к дверям своей мануфактурной лавки и стал дожидаться Сантьяго, чтобы предупредить его. Он был одним из последних арабов, приплывших с Ибрагимом Назаром, его неизменным партнёром в карты при жизни и душеприказчиком после смерти. Никто кроме него не имел таких полномочий, чтобы предупредить Сантьяго. Однако Ямиль подумал, что если слух ложный, он вызовет лишь бесполезную тревогу у Сантьяго, и предпочёл для начала поговорить с Кристо, на случай, если тот лучше осведомлён. Он подозвал проходившего мимо Кристо. Тот хлопнул Сантьяго Назара по спине уже на углу площади и подошёл на зов Ямиля Шайума.