Южное направление - Евгений Васильевич Шалашов

До бронепоезда я дошел пешком, отказавшись от машины, что предлагали мне товарищи из РВС. Увы, от вооруженной охраны отказаться не смог. Да и не стал, памятуя недавний инцидент.

Не думаю, что это было покушение на мою особу или на Сталина. Скорее всего, бандиты решили поживиться. Впрочем, это могла быть и польская фронтовая разведка, пытавшаяся добыть «языка». Люди в автомобиле — явно не рядовые красноармейцы, а без охраны — лакомый кусочек. Впрочем, чего мне забивать этим голову? Какая разница, кто напал? Линия фронта неподалеку, все могло быть. Надеюсь, Сталин мне сообщит, что к чему, а по приезду в Москву попрошу Артузова, тот свяжется с особистами Юго-Западного фронта. По нынешним временам Артур Христианович для Особого отдела фигура более важная, нежели член РВС.

Так я и шел в сопровождении трех парней вооруженных винтовками. Надо бы пошипеть — мол, такая охрана, что пока снимает оружие с плеч, тебя вместе с ними убьют, но уж какая есть.

Ломать голову — зачем меня вызывают в Москву, да еще срочно, тоже не стал. Здесь и козе понятно: если заключим мир с поляками, значит, накрылась медным тазом моя должность начальника ПольЧеКА. Переживать не буду. Скорее всего, для нас с Артузовым найдется работа по профилю. Там, где проходят дипломатические игры, раздолье для шпионов. Стало быть, и контрразведчикам найдутся дела.

Глава 6. Нищенка из Львова ​

Я смотрел в окно, разглядывая, как куча народа пытается поставить на рельсы железнодорожный состав. Зрелище, надо сказать, не самое радужное. Надеюсь, жертв нет.

— Не скучаешь, Владимир Иванович?

О, Татьяна Михайловна появилась. Заметно, что осталась довольна подарком.

— Таня, ты личико испачкала, — сообщил я девушке.

— Где? — всполошилась она, достала зеркальце, пробурчала что-то под нос и принялась оттирать уголки рта, носившее следы поедания шоколадки. Покончив с этим трудным делом, спросила: — Товарищ начальник, а ты есть не хочешь?

— А у нас что-нибудь есть? — встрепенулся я в надежде заполучить хотя бы сухарик и чай. Позавтракал наспех, не пообедал, а про ужин и вспоминать не хочу, за неимением оного.

Татьяна шмыгнула носом, ушла в свое купе и вернулась с котелком.

— Гречневая каша с мясом, — гордо сообщила девушка, ставя передо мной посудину и вручая ложку. Вздохнула. — Правда, уже остывшая. Подогреть?

Я только отмахнулся. Чего там греть, ее есть надо.

Посмотрев на меня, боевая подруга хмыкнула:

— Я-то надеялась, что начальника в гостях покормят, сама бы кашку за милую душу срубала.

Хотел сказать, что в устах выпускницы гимназии «срубала» звучит грубо, но рот уже наполнился слюной, и замечание где-то затерялось. Я подтянул к себе котелок, но из вежливости кивнул Таньке — мол, присоединяйся. Жеманиться та не стала, быстренько метнулась за второй ложкой, и мы принялись наперегонки уничтожать пусть и остывшую, но такую вкусную кашу.

К моему удивлению, прожорливая Татьяна Михайловна сдалась первой. Отложив ложку, грустно сказала:

— Аппетит я вашим шоколадом перебила, товарищ начальник. Ладно, пойду чайник кипятить.

Наевшись, я подобрел и уже мог поговорить и порассуждать. Например, откуда взялся такой дефицитный продукт, как гречневая каша да еще и с мясом, но Таня не дожидаясь вопроса пояснила:

— Карбунка сегодня расстарался — у армейцев паек на нас выбил. Они поначалу кочевряжились, но узнали, что мы из особого отдела, на целую неделю выдали. И крупы дали, и две бараньи туши.

Вот ведь, какой злодей, мой начпоезда. Пользуется служебным положением и правильно делает. Не начнешь пользоваться, будешь голодным сидеть.

— Чем занимались сегодня? — поинтересовался я. — В город ходили? Народ о чем болтает?

— Ходили, — кивнула Таня. — Но того, о чем болтают, половины не поняла. На базаре по-польски говорят, по-малоросски, да по-немецки. Немецкий-то еще ладно, с грехом пополам, а на остальных — полный алез, как говорит мой начальник.

Я уже перестал смущаться, оттого что мое окружение «наловило» слов-паразитов из моего лексикона.

— А из того, что разобрать удалось, о чем можешь рассказать? — настаивал я.

— Владимир Иванович, миленький, я помню, что даже сплетни могут стать информацией, но здесь, как ты сам говоришь — сплошная хрень, — сморщилась Танька, словно лимон надкусила. — Одни говорят, что русские скоро Львов оставят, венграм его отдадут. Другие, что Польша обратно все заберет. Третьи — немцы придут. А еще услышала, — хохотнула девушка, — что товарищ Троцкий собирается на Галичине еврейское государство устроить, скоро сюда из Польши да из России всех жидов перевезут. Вот такие вот слухи.

М-да… Польша заберет — ладно, правдоподобно, но Венгрия-то с какого боку? Между мадьярами и Галичиной еще Чехословакия лежит. А уж еврейское государство в Карпатах, это вообще нечто! Хотя, что-то в этом есть.

— А про погром что-нибудь говорят? — поинтересовался я.

— Так что говорить-то? — пожала плечами Татьяна. — Погром — привычное дело. Во Львове что ни год, то погром. То русские придут, то малороссы. А уж такого погрома, что поляки в восемнадцатом устроили, никогда не было — не то сто, не то тысячу жидов убили. — Посмотрев, как я скривил физиономию, девушка поправилась. — Ладно-ладно, не жидов, а евреев. А красноармейцы, говорят, всех подряд грабили, но никого не убили, а наоборот, их самих потом расстреляли. И знаешь, кто их расстреливал?

— И кто? — вяло поинтересовался я, посматривая на чайник. Отчего-то я знал ответ.

— Незаконный сын товарища Ленина их расстреливал, некто Аксенов! — сообщила Татьяна торжественным тоном.

Вона как. А ведь я только сегодня приехал во Львов, никого не расстреливал, но слухи опередили. Да, а когда я успел стать сыном Ленина? Недавно ж еще был сынком Дзержинского. Повышение, однако.

— Эх, знал бы покойный батюшка, что болтают, он бы на пару с матушкой в гробу перевернулся, — грустно произнес я.

— А ты сирота? — удивилась Татьяна.

— Ты же сама хвасталась, что мое личное дело смотрела.

— А там об этом ничего нет. И автобиографии твоей нет, только анкета.

Да, все правильно. Мое личное дело,