Нет плохих вестей из Сиккима - Геннадий Прашкевич

Горбунья на полу вздрогнула. Из-под пепельного платка сверкнул черный глаз. Жулики, жулики, – услышал я мысли соседа слева. Но доктор Григорий Лейбович только улыбнулся:

– Кто еще хочет задать вопрос?

– Но позвольте! Вы мне еще не ответили!

– Разве? – удивился доктор Лейбович и строго посмотрел на горбунью. – Мариам, вы ответили респонденту?

Пепельный платок колыхнулся согласно.

– Видите, не все так плохо.

– Но я ни слова не понял! Если и был ответ, я не понял ни слова.

– И не могли понять.

– Это почему?

– Потому, что вам ответили на халдейском.

– На мертвом языке? Но здесь его никто не знает.

– А этого и не требуется.

– Не понимаю.

– Думайте, думайте, – доктор благодушно улыбнулся. – Ответ вам дан, вот главное. А на каком языке – для интеллектуальных существ запредельного мира такие мелочи не имеют значения. Вы скажете, что такие мелочи имеет значение для вас? Не спорю. Имеют. Но система перевода сложна и требует особенной обстановки. Все нужные консультации, в том числе по точному переводу, я даю в офисе. Визитки на столе. – (Пішы яшчэ! – обрадовался сосед справа.) – К тому же у вас теперь есть «Послания Ченнелинга». Как? Вы еще не приобрели книгу? – удивился он нескольким поднятым рукам. – Как же вы собираетесь без «Посланий Ченнелинга» искать свой путь к Полям Знаний?

Сосед справа подумал, и все же не купил книжку.

– Каждый из нас несет свое особенное сообщение, – пояснил доктор Григорий Лейбович, ломая последнее сопротивление слушателей. – Но не каждый, к сожалению, относится к своей миссии с полной отдачей. Это ведь зависит от физического и душевного состояния. Помехой – (милые и тупые) – могут стать самые простые вещи. Например, запор. Или уныние. Или головная боль.

Вывучай албанскую мову!

Горбунья под пепельным платком опять что-то пробормотала.

– Обывателям – (милые и тупые) – больше всего мешают привычные представления. Обыватель вреден. Он многого не понимает, не хочет понимать. Он ленив. Он хуже клопа. Он вредит даже в космосе. Да вы сами прикиньте, – укоризненно покачал головой доктор Григорий Лейбович. – Легко ли ехать по извилистой, незнакомой, залитой дождями дороге, если руль вашего автомобиля заклинило, а очки вы забыли дома? – (Аўтар пякельны сатана, творчасьць выдатная!) – Как в таких условиях правильно и вовремя донести до адресата важное сообщение? Вы угадали, – обрадовался он, взглянув на женщину в цветастой кофте. – Нужно изучать языки! Даже мертвые. Зачем мы открываем неизвестные страны, летим на другие планеты? – спросил он с пафосом. – Зачем мы с риском для собственной жизни карабкаемся на поднебесные вершины, пересекаем мертвые ледники, опускаемся на дно океанов?

– Несем сообщения! – догадался кто-то.

Доктор Лейбович ласково улыбнулся:

– Вы поняли.

– Ну, хорошо, – негромко сказал я, и Николай Михайлович сразу ревниво задышал мне в затылок. – Ну, хорошо. Вот вы сказали, что Крайон – ваш Учитель. При этом он никогда не был человеком. Ну, ладно, пусть так. Я верю. Почему нет? Но мне хочется знать, – я всей кожей чувствовал на себе множественные неприязненные взгляды. – Мне хочется знать, несут ли какое-то сообщение привидения?

Пепельный платок заколебался, мелькнул черный глаз.

Горбунья булькала под серым платком, как закипавший чайник.

– Ответ дан.

– Но я опять ничего не понял.

– А разве вам обещали что-то такое?

Пацан сказал, пацан ответил. Доктор благожелательно развел руки. Хотите ясности, записывайтесь на прием в офис. Сябра, рэспект ды павага табе! За дополнительную плату.

В зале зашумели.

Горбунья испуганно прикрылась платком.

Николай Михайлович наклонился сзади, шепнул:

«Тебя электрик нашел?»

«Он что, опять приходил?»

«Опять приходил. И девка снова звонила».

На этот раз я обернулся:

«Какая девка?»

«Откуда я знаю? Сказала, вам надо встретиться».

«Ли́са? – изумился я. – Она опять звонила? Когда?»

«Да полчаса назад. Я как раз поднимался в библиотеку».

Ли́са? Но ее сбила машина. Как она могла звонить? Правда, она исчезла из машины скорой помощи. Что за бред?

Последний атлант не унимался:

«Я подсказал ей, что ночью ты будешь в „Кобре“.

«Сегодня я не собирался туда».

«Придется пойти».

«С чего это?»

«Она знает тебя».

Знает.

Ли́са! Меня!

Что она может знать?

Я покурил под колоннами у входа в «Кобру».

Швейцар Зосимыч – плоский, белесый, обросший зеленоватыми лишайниками по скулам и вискам, по привычке перекрестился, увидев меня, и тут же, прихрамывая, притащил пепельницу. Судя по поведению, он родился прямо в ливрее. Ходят слухи, что Зосимыч – жертва репрессий, много страдал, получает персональную премию. Но, наверное, важнее то, что он родственник хозяину «Кобры» и у него имеется казенная справка о перенесенных страданиях. Придерживая в скрюченной руке пепельницу, Зосимыч, ровесник Октябрьской революции, доверительно и льстиво подмигивал мне. «Ну, знаете этих Иванов Сергеичев, – уважительно оглядываясь и подмигивая доверительно, шепнул он. – Они с вами не раз угощались. Точно-с говорю, никакой у них белой горячки, врут-с. Просто шептались с тапочками, ну, брали их в постель. – Зосимыч подмигнул совсем доверительно. – А так ничего особенного».

Я сунул Зосимычу мелкую купюру.

Мысли швейцара читать трудно. В мутном, как запущенный аквариум, сознании что-то плавает, но пойми – что. Гегемон – руководитель гегемонии... Гегемон – носитель гегемонии... Гегемония – преобладание, руководство... Гегемония – преобладание, руководство... И вообще я, наверное, плохой передатчик. Руль заклинен, тормоза не работают, своих корней не помню. Было, было, я верил, что однажды встречу человека, знающего меня. Но время шло, надежда таяла. Самое раннее воспоминание, живущее во мне, – металлическая кровать в ожоговом центре. Кровать особой конструкции. Я не столько лежал, сколько висел на капроновых растяжках.

И ослепительная, ослепляющая боль. Постоянное, сплошное северное сияние боли.

Полярный эффект ни на минуту не прекращающихся яростных вспышек.

И вдруг Ли́са.

Знает.

Огромные зеркала.

В смутных плоскостях – зал.

Парень в жилетке на голое тело (в «Кобре» на форму не смотрят).

Курит какую-то дрянь, бесцеремонно выдыхает в мою сторону. Только наивные девушки представляют своих современников романтиками. Рядом усатый чел в мешковатой футболке с надписью на пяти языках: «Извините, что мой президент идиот, я за него не голосовал». Похоже, читает только собственную футболку. В смутных отсветах улыбки плохих девчонок – как компьютерные смайлики.