Странники в ночи - Андрей Быстров

Церемония началась, когда солнце склонилось над усеченной вершиной главной пирамиды Города Падающих Звезд. Агирре сидел на верхней площадке рядом с Шим-Комбалем; далеко внизу жрецы вели девушку вдоль широкой улицы, где вынужденно ликовал охваченный суеверным ужасом народ. Процессия двигалась от стадиона для игры в мяч, возглавлял её жрец в красно-черно-голубом одеянии, размахивающий жезлом, ощетинившимся хвостами гремучих змей. Били барабаны, ревели трубы, стрекотали трещотки, дым копаля струился из фигурного золотого сосуда. На поясе обнаженной красавицы светилась красная ракушка - знак девственности.

Суматошная музыка смолкла, и жрец повел девушку по девяносто одной ступени пирамиды. Когда Юма остановилась перед Агирре, ей поднесли напиток с перцем и масло из плодов какао и кукурузы. Юма сделала глоток напитка, положила маленький кусочек масла на маисовую лепешку, откусила край и проглотила. Музыка громыхнула вновь, и на площади принялись извиваться одурманенные наркотическими соками трав танцоры.

Шим-Комбаль взял кисть из перьев птицы кетсаль, окунул в лазурь, нанес извилистые полоски на грудь и бедра Юмы. Потом он надел на неё нефритовое ожерелье, браслеты с бирюзой, украсил тяжелыми серьгами уши... В таком виде юную красавицу надлежало доставить во дворец императора, а городу предстояло продолжать веселье до полуночи, когда зажгут костры у жертвенного колодца.

Агирре едва дождался конца ритуала, занятый совсем иными мыслями. Одинокий и страшный, он быстро спустился с пирамиды и двинулся ко дворцу.

Юма раскинулась на ложе в полутьме, глядя на живого бога широко открытыми глазами. Она улыбалась, но в её взгляде отчетливо читались смертельный страх и затаенная боль.

Несколько мгновений Агирре молча стоял над ней, потом безразлично произнес:

- Иди. Жертвоприношение не состоится. Колодец останется сегодня голодным. Передай жрецам, что дон Альваро отпустил тебя. Выходи замуж, рожай детей - такова моя воля. Пусть раздают людям чаши с праздничной кукурузной пеной... Повелеваю веселиться до утра.

Еще не веря в чудесное спасение (такого никогда не бывало!) девушка вскочила и осторожно попятилась к выходу, не сводя с Агирре испуганных глаз.

- Да, вот ещё что...

Юма замерла как вкопанная.

- Пусть найдут Шим-Комбаля и прикажут ему прийти сюда. Что ты стоишь? Я должен повторять дважды?

После того, как девушку будто ветром сдуло, Агирре со странной горькой улыбкой, обращенной глубоко вовнутрь, зашагал к дальним покоям дворца, где по его проекту были устроены потайные комнаты. Он привел в действие примитивную автоматику - систему противовесов вроде тех, что применялись в ловушках египетских пирамид - и каменная плита с высеченным на ней символом императора тяжело сдвинулась в сторону. С зажженным светильником в руке Агирре миновал подряд три небольших помещения, отодвигая плиты. В четвертом помещении, совсем маленькой камере, целиком вырубленной в скальном блоке, он остановился.

Здесь хранилось то, что Агирре ценил превыше всего золота Мексики рукописи Кассиуса и Ксемвла, бережно уложенные в дорожный сундучок с бронзовой ручкой. Там же лежала и золотая монета, которой Марко Кассиус нацарапал на стене подвала сакраментальное SAPIENTI SAT. Агирре и сам не знал, зачем сохранил её.

Для Агирре, периодически возвращавшегося к попыткам разгадать тайну старого алхимика, давно уже было ясно, что задачу не решить только математическими методами. Путь к ответу пролегал через постижение неких более общих истин - эзотерических или эмпирических, Агирре не мог пока сказать. Может быть, через изменение статуса сознания... Но если Агирре искал подобное изменение в искушениях власти, богатства и чувственных наслаждений (впрочем, искал ли?), тогда он жестоко ошибался. А власть, сама по себе... Неограниченная власть и её атрибуты могли иметь самодовлеющее значение для человека, скованного рамками среднего времени жизни например, для Юлия Цезаря, которому и этого времени не дали, дабы воплотить все задуманное. Альваро Агирре находился в принципиально ином положении там, где другие завершали путь, он его начинал.

Сегодня ночью он навсегда покидал Город Падающих Звезд. В заливе его ждал недавно построенный корабль с надежной командой и опытным капитаном... Нет, Агирре не бежал от надвигающейся армии дона Монтехо. Он знал, что сумел бы либо отразить нападение, либо договориться с противником... Но его больше не интересовало то, что будоражило и влекло в течение семи десятилетий. Он испытывал разочарование, опустошенность... И жажду.

Взяв сундучок, Агирре вернулся в зал, где ожидал его Шим-Комбаль.

- Я отправляюсь в дорогу, - сухо сказал император.

Субординация не позволила жрецу выразить удивление.

- Кого дон Альваро прикажет оповестить о вхождении в его свиту?

- Никого. Я возьму только маленький отряд из двадцати воинов Хорлона. Мы идем к побережью, потом я отплыву на корабле.

- Когда дон Альваро прикажет готовиться к его возращению?

- Никогда. Я не вернусь.

Вот теперь на лице Шим-Комбаля отразилась сложнейшая гамма чувств - от подлинного потрясения до страха. Да, любой правитель мог умереть, быть низвергнутым, отречься от трона, уйти в изгнание, скрыться от врагов... Любой, но не дон Альваро, бессмертный живой бог! Он олицетворял Вечность, и неожиданно для Шим-Комбаля Вечность подошла к концу.

- Но как же... - растерянно пробормотал молодой жрец.

- А, дон Монтехо? - Агирре пожал плечами. - Как хочешь. Я назначаю тебя своим преемником, вот и действуй. Можешь сразиться с ним или присоединиться к владениям испанской короны. Правда, во втором случае тебе самостоятельно править недолго, но не думаю, чтобы дон Монтехо особенно тебя притеснял. Без тебя ему не справиться, не удержать народ в узде. А тебе в конце концов какая разница, как зовут того, кто отдает приказы - дон Альваро или наместник дон Монтехо Вильяс...

Покидая город, Агирре понимал, что оставляет за собой шлейф легенды о загадочном человеко-боге доне Альваро, правившем семьдесят лет и причудливо соединившем католицизм с индейскими ритуалами. Он понимал, что историки будут тщетно ломать себе головы над преданиями о нем, напишут десятки толстенных книг и даже не приоткроют завесу... И он понимал также, что это произойдет много позже, когда его будут рассматривать как мифологическую фигуру наподобие Кецалькоатля. Эти мысли забавляли его, но проносились мельком и рассеивались без следа, как дымок копаля над веселящимся Городом Падающих Звезд. По - настоящему Альваро Агирре занимало совсем другое начало его нового пути.

10.

МАЙ 1984 ГОДА

(ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Случилось так, что после тучи в квартире Ани Даниловой оказались не трое, а четверо, включая хозяйку. Возле гастронома Юра, Олег и Аня встретили Максима Долинского, общего знакомого, уехавшего учиться в Москву и теперь изредка наезжавшего в родной город. Аня недолюбливала Максима, считая его отчасти занудой, отчасти циником, отчасти самозванным ментором. Однако соскучившийся по приятелям Долинский, что называется, плотно сел на хвост и отделаться от него было невозможно.

Как Юра, так и Максим неоднократно навещали Аню и раньше, а вот Олег попал к ней домой впервые и с любопытством оглядывал её комнату, расположенную в углу обширной квартиры с высокими потолками. Такие квартиры - просторные, основательные, удобные - имелись по преимуществу в домах постройки тридцатых годов, именуемых сталинскими, к которым относился и дом, где жила Аня с родителями.

В комнате девушки внимание главным образом привлекал письменный стол громоздкий и старомодный, соломенного цвета, с множеством ящиков различных размеров. Стол выглядел так, словно был намного старше приютившего его дома - возможно, так дело и обстояло. На столе лежало несколько тетрадей, одну из них Аня поспешно сунула в ящик.

Возле другой стены возвышалось солидное зеркало с низким подзеркальным столиком. На столике Олег увидел перламутровую вазочку с голубем, фарфоровую статуэтку (мальчик с гроздью винограда), зеленый флакон духов с крышкой-розой, серебряную пудреницу, разрисованную эмалевыми васильками. В резной деревянной шкатулочке Аня держала всевозможные шпильки, заколки и прочие совершенно необходимые вещи, а пуговицы жили рядом в плоской круглой шкатулке. Итальянский косметический набор "Пупо", подарок дяди ко дню рождения, соседствовал с разноцветными футлярчиками губной помады, один из них был даже французским, но судя по их виду, Аня пользовалась ими редко. За цветастым забором помад сидели у зеркала на краю столика две маленькие мягкие игрушки: серая собачка с висячими ушами и забавным взглядом косых глаз и желтая черепашка, неразлучные друзья. Собачку Аня окрестила в честь популярного сладкоголосого певца - игрушечный щенок получил имя Хулио Иглесиас, сокращенно Хуль. Черепашку звали Зямка, и у этого имени была интересная история. Когда-то, возвращаясь с дачи в электричке, Аня играла с отцом в игру под названием "балда". Суть игры заключалась в том, чтобы к заданной букве прибавлять по очереди другие, спереди или сзади. Проигрывал тот, кто был вынужден закончить осмысленное слово. Начали с буквы М. Аня смело сказала "ЯМ" - в полной уверенности, что отцу придется завершить слово "ЯМА", а он неожиданно ответил "ЗЯМ". "Что за зям такой?" - изумилась Аня. "Имя есть такое, - пояснил отец, - уменьшительное от Зиновий, Зяма. Актера Гердта знаешь? Вот его так зовут". Аня рассмеялась. Они ещё долго дискутировали по поводу того, кто выиграл раунд "балды" и подтрунивали друг над другом. Потом имя Зяма (Зямка, Зямочка, Зямушка, Зямчик) было подарено игрушечной черепашке.