Десант в настоящее - Владимир Яценко

Но сначала необходимо выбраться наверх и согреться.

Я по-прежнему боюсь переохлаждения; пожалуй, даже больше, чем шаров.

Первым на вздувшуюся над мешком траву взбираюсь я, потом, кряхтя и что-то нашёптывая, карабкается Василий. Пытаюсь ему помочь, но это лишнее. Несмотря на вес и размеры, он достаточно ловок и проворен для такой физкультуры.

Усаживаюсь на скрещенные ноги, разворачиваю плечи и чуть приподнимаю голову. Теперь ничто не препятствует вентиляции лёгких. Закрываю глаза и концентрируюсь на дыхании, стараюсь отвлечься от холода и сырости, выпросить у своего тела ещё толику калорий, чтобы согреться. Долгий изучающий взгляд Василия мешает, не даёт сосредоточиться. Он всегда наблюдает за мной, но я не столько замечаю, сколько чувствую его внимание. Приятно, что он ни разу не пожаловался на наш скудный рацион. А ведь "греть" ему нужно куда большую массу, чем мне.

— Как тебе удаётся хранить спокойствие духа? — неожиданно спрашивает Василий. — Положение безвыходное: сыро, гадко, мерзко… А ты всю дорогу улыбаешься!

— Выдумки всё это, — так и отвечаю: не открывая глаз. — Безвыходных положений не бывает. Но случается, что человек безуспешно ищет выход, вместо того, чтобы приспособиться.

— Не понимаю, — признаётся Василий.

— Очень просто: "безвыходное положение" — это ситуация, из которой нет выхода в рамках представлений о прежней жизни. Но если положение "безвыходное", значит, изменились условия. Изменилась жизнь. Теперь нужно принять новые условия, и по ним жить. То, что для тебя "сыро, гадко, мерзко" — моя жизнь. Я принял это. Значит, ситуация для меня перестала быть критической. Мне не нужно искать "выход", мне и здесь хорошо…

Чуть-чуть, совсем немного, приоткрываю глаза и вижу, что он сидит так же, как и я: на скрещенных ногах, развернув плечи… Ну и славно. Отто плохому не научит. Добро пожаловать в школу выживания Пельтца! Мы восстанавливаем дыхание, потом, словно по команде, поворачиваем головы к цели нашего пути. То ли дождь поредел, то ли мы подошли к острову вплотную, но в той стороне и в самом деле что-то темнеет. Мне опять становится не по себе. Если там притаился наш враг, невозможно понять, почему мы до сих пор не уничтожены.

II

Мы лежим у основания огромного, по самую макушку заросшего мхом мегалита, возвышающегося над нами тёмной, почти неразличимой в ночи массой. Я пытаюсь что-то разглядеть в прибор ночного видения. Сильно сдали глаза, непрерывно болят и слезятся. Думаю, это из-за болотной воды, в которой наверняка много паразитов. Нашёл в аптечке глазные капли, но улучшения не заметил. Каламбур! Ха-ха…

Василий сопит за спиной, и от его дыхания становится спокойнее. Я всё время чувствую его необъяснимую заинтересованность и бесконечное терпение.

Осторожно прочищаю салфеткой глаза, и, превозмогая боль, всматриваюсь в пространство перед собой. Чёрное пятно топливных мешков с набросанной на них ветошью резко выделяется на фоне серой воды, дальше идёт сверкающая серебристая пустыня, простирающаяся до самого горизонта. Так выглядит пустошь в инфракрасных лучах. Второй мешок забросить на первый не получилось: не хватило сил, и помешала осторожность — как бы не повредить прочный на разрыв, но чувствительный к проколам материал, из которого мешки сделаны. Но оно и к лучшему: поджигать следует, конечно же, первый, прогретый мешок. Когда ткань мешка прогорит под костром из сучьев, через отверстие на свободу вырвутся пары бензина, образовавшаяся бензино-воздушная смесь немедленно воспламенится. Пропорции, конечно, будут произвольными, но я рассчитываю на какое-то подобие объёмного взрыва…

Отчётливо светятся нагретые за день валуны двух оазисов, в полукилометре от нас, один на юге, оттуда мы вели наблюдение за островом, другой градусов сорок восточнее, там мы тоже побывали.

Здесь мы находимся уже сутки. Дождь почти перестал, но днём темень от туч такая, что не покидает ощущение, будто мир отказался от солнца решительно и навсегда. А может, это солнцу надоели бесплодные попытки согреть это хмурое, неприветливое место…

Скоро мы поняли, что шары возникают не на самом острове, а выскакивают из-под воды метрах в двух от береговой линии. Удаляясь от острова, они становятся всё более "плотными", приобретают характерный золотистый цвет и быстро теряются на фоне ядовитой зелени согры.

На самом острове царит такая же безмятежная тишь, как и на всём болоте. Ни щебета птиц, ни звона насекомых. Нервы, поначалу натянутые до предела, понемногу расслабились. Мы перестали перемещаться ползком или короткими перебежками. Речь стала плавной, ноги в коленях выпрямились и перестали дрожать.

Теперь-то я точно знаю, что мы давно обнаружены.

Потому что чудес не бывает. Проще предположить наличие неизвестных причин, в соответствии с которыми наше присутствие на острове игнорируется, чем представить себе такую беспечность охраны объекта. Тем более что я уже успел познакомиться с решительностью, с которой противник "улаживает" свои проблемы.

"Что ж, — подумал я, когда пришёл к таким выводам. — Это напоминает шахматы: игроки готовят кучу неприятностей, но позиция складывается так, что они не только попустительствуют друг другу в этих приготовлениях, но, до поры до времени, вынуждены сотрудничать".

Монитор настаивает на положении маяка в метрах трёх от нас. Как раз за моей спиной, внутри замшелого валуна. Поначалу ошибка прибора беспокоила, но потом, поразмыслив, мы пришли к выводу, что удивляться нечему: прибор показывает лишь географические координаты маяка, но указать его положение относительно уровня моря не может. Так что, судя по всему, база противника находится под островом.

Этот вывод, к сожалению, не содержит инструкций, как нам туда пробраться.

Василий начинает посмеиваться. Я оставляю осмотр окрестностей и вопросительно поворачиваю к нему голову.

Он охотно откликается:

— Представь себе: стимулы взрослого человека сводятся к получению того, чего он был лишён в детстве. Мои родители были бы поражены, узнав, сколько усердия за последние дни я приложил для того, чтобы всего лишь побаловаться с огнём. Сколько лет прошло…

— Тебе не разрешали играть со спичками? — изображаю сочувствие. — Какая трагедия!

— Трагедия в избранном тобою пути, — немедленно отвечает он.

Что и говорить — загадка, конечно. То ли он о пройденной дороге, с мешками топлива на привязи. То ли о чём-то другом. За последние дни "глубина" высказываемых им истин заметно прибавила. Наверное, он ждёт от меня уточняющих вопросов, просьбы разъяснить… Не дождётся. Мне не хочется спрашивать. Я боюсь его "глубины". Боюсь утонуть.

Возвращаюсь к наблюдению.

— Ты всегда идёшь к цели такими громоздкими путями? — спрашивает Василий.

Молчу. Вопрос риторический. Свою теорию стопроцентных решений я давно ему изложил. Если он такой умный, и вдобавок миллионер, чем зубоскалить, взял бы, да и предложил что-нибудь полегче.

— Я просто к тому, что дрожь берёт, как представлю, что мы с тобой проделали. Твою бы энергию, да в мирных целях…

Вспоминаю раскопки в подвале Калимы. Такое чувство, будто это было тысячу лет назад.

— Расскажи мне о ней, — просит Василий.

Я откладываю прибор ночного видения в сторону и разворачиваюсь к нему. Может, он ещё и мысли читает?

— Расскажи о своей последней работе, — уточняет он.

— Её звали Калима. Неделю назад исполнилось тридцать лет. У неё была мужская походка, много денег и вздорный характер.

Неожиданно на ум приходит один из дней, когда она пригласила меня к себе в кабинет. За письменным столом сидела дородная тётка с крашеными в чёрный цвет волосами и тёмным гримом на лице. У тётки была огромная грудь и тёмно-коричневые контактные линзы, которые придавали лицу черты мрачной значительности. Она плавно раскладывала карты и длинными замысловатыми фразами певуче излагала моей хозяйке её счастливое будущее.

Калима предложила погадать на меня.

Та с готовностью перетасовала карты и тут же выдала свой сценарий вечной любви. Главные роли, разумеется, достались нам с Калимой.

— Вы всегда были вместе, — сообщила "цыганка". — Вы — это одно. Никогда ещё не видела столь тесно связанных судеб. По-сути, одна линия и тянется очень далеко, лет двести на двоих, не меньше. Сама не понимаю…

Мне этот способ заработка никогда не нравился.

Несколько уроков психоанализа, немного внимания, и вы всегда сумеете угадать, что от вас хотят услышать. Но на Калиму этот сеанс почему-то произвёл впечатление.

— Ты спасёшь меня? — спросила она той же ночью.

— Разумеется, — ответил я. — Позвони в офис, измени условия сделки, и буду тебя спасать хоть до второго пришествия…

— Как странно, — вторгается в мои воспоминания голос Василия. — Каких-то сто лет назад просьба женщины о защите наполняла жизнь мужчины смыслом, была предметом его гордости и лютой зависти окружающих. А ведь принято считать те времена куда менее цивилизованными, чем сегодняшнее настоящее…