Маленькие истории, возвращающие нас в детство - Павел Петрович Мухортов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А друзья улыбались, рассказывали новые анекдоты и под дружный раскатистый смех трепали за плечо.
– А с тебя причитается, – вдруг сказал вечно сияющий, неунывающий тезка Владимира и достал из спортивной сумки фирменную кассету, – что ты и просил, "Юнона"…
– Спасибо, братья, спасибо, тезка. Насколько велики мои познания в мифологии, Юнона – римское имя царицы богов Геры, супруги Зевса, в римской мифологии – Юпитера. Ежегодным омовением я Канафосском ключе в Аргалидс богиня возвращала свою девственность.
– Ладно, Володька, развел тут философию. Заводи свой "трактор".
– Извините, ребята, но мне сейчас некогда. Соберемся завтра, а?..
– Нет, у тебя явно что-то случилось, – не угомонялся тезка.
– Что ты? Все нормально.
– Тогда пойдем дальше, гонят так гонят. Но если что нужно, кулаками там подсобить, или еще что, не стесняйся.
Было муторно на душе, тоскливо, и оттого, что не мог сказать им о Лехе, и оттого, что понимал неуместность своего равнодушия к гостям, а тезка смотрел на него с сочувственно-скорбным укором, заглушая прорывающуюся обиду, и медлил с уходом, словно хотел убедиться, точнее уверить себя в том, что Яковлев изменился.
"Почему он так смотрит на меня? Осуждает что ли? – думал Яковлев. – Откуда ему знать, что мы с Лехой расходимся, как корабль от причала. И я ему лгу, потому что жалею Леху и потому, что сказать напрямик об этом просто невозможно", – и тягостно вспомнив о Лехе, который проспавшись, сейчас, вероятно, с тупой головной болью, голодный бестолково шатается где-нибудь по улицам, чувствуя, что противоречит себе, подхваченный неведомой силой, нажал клавишу магнитофона, и когда из колонки в углу комнаты вылетел вопль, и поплыл, надрываясь, хард-рок, чувствуя испарину на лбу, Яковлев сказал:
– Дела отменяются!
И тут сквозь звуки металлической музыки до него нечетко долетела прерывистая трель неурочного звонка и, уловив участившееся биение сердца, подумал: «Кто бы это?»
– Ты нас помнишь, надеемся?! – встретил его угрожающий вопрос в передней, когда приоткрыл дверь. Это были очередные гости, с «волчьими глазами», опять двое. – Какие еще наркотики у тебя? Гони аптечку! – И видя, что Яковлев не реагирует, и глаза его, расширенные, удивленные растерянно блуждают по их лицам, нагло полезли в квартиру.
– Пошли вон! – не сдерживаясь, закричал Володька и ногой подпер дверь.
– Кто там? – раздалось из комнаты.
Голоса отрезвили наглецов, они отступили:
– Мы еще поговорим.
Отношения между Володькой и Лехой стали холодными, правда, одно время они еще виделись и то, только ради Оксаны. Дня через три после того скверного вечера в баре, в воскресенье, Яковлев уговорил Куницына сходить к ней и отдать долг. И после того, как открылась дверь и даже не дверь, а словно крышка сказочного ларца, и Оксана, чуть пахнущая душистой пудрой и сладкими духами, в легком халатике с желтыми ромашками, с разлетевшимися, еще неприбранными по утру волосами, с зардевшимися пухлыми и бархатистыми щеками, показавшимися Володьке очень милыми, и синевато-ясными глазами, смущаясь, пригласила в комнату, и после того, как Лехой была произнесена пространная в добрых интонациях, но весьма сумбурная речь, и после ее нежного голоса, грудного, поющего, который, мнилось, обласкал теплой волной, Яковлеву почудилось, что он как будто и раньше знал эту девушку, бывал н этой просторной, светлой комнате с фортепиано, плюшевым медведем, диваном, полкой для книг и фотообоями, изображавшими райский уголок природы, и в душе от нахлынувшего представления возникло удивительно сильное желание; пусть все это – и неподдельная радость, и встреча, и восторг, и снисходительный ее тон, и голос нерешительного Лехи – никогда не прервется, пусть повторится тот вечер знакомства и тот конфуз, если не удастся отыскать предлог, чтобы побывать здесь снова. Он чувствовал, что что-то новое, прекрасное, безумно волнующее, но прежде неизведанное и томительное захватывает его целиком, поглощает и увлекает стремительно в мир, непостижимо связанный с величавой рекой, с облитым июньским солнцем в пышной зелени пологими берегами, с шалашом, слепленным на скорую руку из молодой поросли и около него мерцающим в вечерние часы крохотным костром, где провел, когда-то запоминающийся месяц.
"Почему в тот зимний день я вспомнил лето?" – думал потом Володька. – Видимо, причиной всему Оксана, к которой я остался неравнодушен, также, как Леха. Но время шуток прошло, поделить ее мы вряд ли сумеем; а раздоры продолжаются. Что же делать? Ни встречаться? Или бросить Леху? Нет, право, лучше первое, потому что друг, какой бы он ни был, всегда друг, а бросить его – значит, предать".
И вот после этого заключения минула неделя; на подоконнике тоненько зазвенела весенняя капель, в парках и скверах оседал, обнажая черную, устланную прошлогодней листвой землю, ноздреватый снег.
Весна, любимое время года для Яковлева, не предвещала ничего хорошего матери. Володька часто видел, как мучается она с больным сердцем в душную погоду, поэтому летом ему приходилось составлять ей компанию в путешествии на север страны я излюбленные места – леса Карелии. Володька больше всего боялся ее приступов, и когда беда снова внезапно настигла мать (бледнея она медленно опустилась в кресло, попросила воды), и когда отец ринулся к шкафу за чемоданчиком с лекарствами и потом, перебирая дрожащими, ватными руками его содержимое, нервничал, искал, но не находил и все спрашивал неустойчивым, убивающим голосом: "Их здесь нет, где еще посмотреть?" – Володьку пронзила ужасающая догадка, что таблетки забрали те двое, с "волчьими глазами", и когда приехала скорая, и маму унесли, Володька чуть не плакал от сознания своей вины перед ней.
Куницына он нашел на следующий день.
– Какие лекарства унесли тогда эти подонки? Отвечай!
– Ну, Володя, не кипятись, – как всегда Леха не отпирался, говорил спокойно и уверенно. – Я знаю, что тебе не хватит денег для их приобретения, если ты и продашь свои диски. Их негде купить. На-а, держи, – он порылся в карманах брюк и вытащил смятую пригоршню рублевок.
– Так ты все знал и молчал?! – Володька с ненавистью посмотрел на протянутые деньги. – И ты на это хотел купить?.. Он не договорил, какой-то удушливый обруч вплотную подступивший к горлу сжал его.
– Ну, Володь. Да, не дуйся ты, это было так давно.
– Да, это было давно, зато потом я тебя видел не часто, – Владимир представил те немногие дни, что провел с Лехой.
– К чему ты это, Володь?
– А к тому, Леха, что ты
