Дай умереть другим - Сергей Донской

И все равно работа была бы доведена до конца, если бы не звонок замначальника. Костечкин с горем пополам уже закончил пятую страницу доклада и взялся за шестую. Тут-то подполковник его к себе в кабинет и выдернул. Тот самый Ивасюк, живой вес которого составлял восемьдесят восемь кг. Такой насядет – не слезет, пока не заездит до полусмерти.

– Есть дельце, – прогудел он, ставя пустой стакан почему-то не на поднос, возле графина с водой, а в сейф. – Был звонок от анонима, он говорит, что располагает важными сведениями о группировке Лехи Катка. Надо бы с ним перекалякать.

– Пусть приезжает, – пожал плечами Костечкин. – Я могу встретить его внизу.

– Ты дурак, лейтенант, или прикидываешься, в натуре? – мрачно поинтересовался Ивасюк. – Сказано же тебе: гражданин пожелал остаться неизвестным. Это что значит?

– Что?

– Это значит, что в нашу контору он соваться не хочет, чтобы не светиться. Предложил встретиться на нейтральной территории.

– Ясно, – кивнул Костечкин. – Где и когда? Завтра с утра я все равно еду в прокуратуру, так что могу…

– Не завтра, а сегодня! – рявкнул Ивасюк. Лехой Катком занимался он лично как по долгу службы, так и по велению души. Всякий раз, когда удавалось развалить очередное дело, возбужденное против молодого отморозка, подполковник получал щедрую премию. Оперативные сведения оплачивались по более низкой таксе, но и эти деньги на дороге не валялись. – Ступай, лейтенант, – поторопил Ивасюк подчиненного. – Стрелка-то уже забита. Негоже нам, ментам, опаздывать. Мы ж не фуфлогоны какие-нибудь.

– Но Фролов поручил мне написать доклад к завтрашнему утру, – напомнил несчастный Костечкин, у которого не было зонта и протекали туфли.

– У тебя впереди целая ночь. Справишься.

– Вы же знаете, что я живу в общаге. У нас по ночам не поработаешь. Такой дым коромыслом стоит, что…

Ивасюк, подобно гигантскому хамелеону, сменил бледно-розовую окраску на багровую.

– Речь идет о самой опасной банде города, а ты тут кочевряжишься! – заорал он. – Живо мотай на площадь Свободы и жди под памятником с газетой в руке. К тебе подойдут.

– У меня нет газеты! – заявил Костечкин, выпятив подбородок. Это был самый вызывающий демарш, который он мог себе позволить в стенах управления.

– Эх, нищета, нищета… Держи! – Ивасюк достал из стола газету и швырнул ее подчиненному.

Это была «Ночная жизнь» с голой девкой на развороте. Костечкин посмотрел на нее и мрачно подумал, что этой бляди живется в России в сто раз лучше и сытнее, чем ему, защитнику правопорядка.

– Разрешите идти? – спросил он.

– Вали! – отмахнулся Ивасюк, нетерпеливо поглядывая на сейф. – По возвращении заглянешь ко мне, доложишься.

Это означало, что придется переться обратно через весь город только для того, чтобы удовлетворить любопытство начальства.

– Есть! – вяло откликнулся Костечкин и, неуклюже развернувшись на каблуках, поплелся к выходу.

2

Вечерело. Водители включали фары и увеличивали громкость своих магнитофонов и приемников. Половина динамиков выдавала что-то отечественное, залихватское. Остальные гнали децибелы иностранной попсы. Но внутри проносящихся мимо иномарок ухало на совершенно одинаковый манер: умпа-умпа-умпа. Каждая третья машина содрогалась от этого навязчивого ритма. Присутствие в них человеческих существ обозначалось лишь сигаретными огоньками.

Захлопнув дверцу «Жигулей», Громов пересек площадь Свободы и направился к памятнику, установленному в центре. Скульптурная группа изображала мускулистого рабочего с молотом и революционного солдата с винтовкой, штык которой регулярно обламывали неизвестные вандалы. Памятник возвели в честь стачки 1917 года. В народе ему дали ласковое название «Двое третьего ждут».

У его подножия торчал щуплый паренек лет двадцати четырех. Как и было условлено, он держал свернутую в трубочку газету. Раскисшая от дождя, она уныло обвисла в его руке. Это мешало рубоповцу выглядеть таким бравым, каким он хотел казаться.

– Привет, – сказал Громов, поравнявшись с ним.

– Здорово, коли не шутишь, – солидно откликнулся молоденький опер и шмыгнул носом.

Прежде чем назначить эту встречу, Громов всерьез обдумывал другой, более надежный, но и более рискованный вариант разжиться информацией о Лехе Бреславцеве. Перехватить на входе в РУБОП любого гражданина, вызванного на собеседование, выманить или отобрать у него повестку и проникнуть в управление вместо него. Любой тамошний сотрудник обладал исчерпывающими сведениями о группировке Катка и ее местонахождении. Громов сумел бы раздобыть необходимую информацию, в этом не было никакого сомнения. Но что делать с допрошенным рубоповцем после? Единственный напрашивающийся ответ не устраивал Громова, и он, поразмыслив, решил действовать иначе. Переговоры с оперативником на нейтральной территории облегчали расставание с ним без лишних эксцессов. Правда, на встречу мог явиться какой-нибудь желторотый новичок, плохо разбирающийся в криминогенной ситуации. И внешний вид щуплого милиционера настроил Громова на весьма скептический лад.

– С кем имею честь? – спросил он.

– Лейтенант Костечкин, сотрудник оперативного отдела. Начальство сказало, что ты обладаешь какой-то важной информацией.

– Что-то в этом роде, – согласился Громов.

– А кто ты такой будешь?

– Называй меня Олегом.

– Отчество имеется? – вопрос был пронизан специфическим милицейским любопытством.

Громов покачал головой.

– Обойдемся без отчества. Ты ведь все равно со мной на «ты», лейтенант.

Костечкин оказался парнем покладистым.

– Ладно, – сказал он, – пусть будет так. Выкладывай, Олег, что ты там надыбал?

– Ну не здесь же? – усмехнулся Громов. – Мы с тобой не на гармошке собрались играть, у прохожих на виду.

– Конспирируешься? – в простуженном голосе Костечкина прорезалась ирония.

– По мере сил и возможностей. Идем ко мне в машину.

– Идем, – обрадовался промокший Костечкин.

Приблизившись к «семерке», он, не скрывая подозрений, обошел ее вокруг, проверяя, не прячется ли кто в салоне, а потом строго спросил:

– Почему тачка без номеров?

Громов поморщился:

– К чему эти глупые вопросы, лейтенант? Полезай внутрь, пошепчемся на более интересные темы.

Нескольких минут общения хватило Громову, чтобы составить для себя психологический портрет собеседника. Несмотря на несолидный возраст и почти мальчишескую внешность, парень принадлежал к числу тех людей, у которых есть некий стержень, не позволяющий гнуть их, как заблагорассудится. На испуг Костечкина не очень-то возьмешь. Правда, окажись перед Громовым настоящий враг, а не этот молоденький милиционер, он все равно сумел бы сломать его, но в данном случае крайние меры исключались. К Костечкину следовало искать иной подход, гуманный, не представляющий угрозы для здоровья. И первое, что сказал Громов, когда они уселись в машину плечом к плечу, это:

– У меня к тебе просьба, лейтенант. Не хватайся за табельное оружие, даже если тебе не понравится то, что ты от меня услышишь. Договорились?

– Там видно будет, – ответил Костечкин. Его куртка была предусмотрительно расстегнута на груди.

– Чтобы запустить руку за пазуху и достать пистолет из наплечной кобуры, тебе потребуется не менее трех секунд, – заговорил Громов, глядя в окно перед собой. – Плюс время на взведение курка и на снятие оружия с предохранителя. Это уже в два раза больше. – Он помолчал, давая оперативнику обдумать услышанное, а потом добавил: – Я уж не говорю о том, что не так просто направить ствол на человека, который расположился к тебе вплотную. Тесновато тут для стрельбы, не находишь?

– Вот что, гражданин, угрожать мне бесполезно. Вам от этого, вместо пользы, один сплошной вред может быть, предупреждаю! – На протяжении всей этой тирады Костечкин ни разу не позволил себе шмыгнуть носом, и теперь его кончик влажно блестел в полумраке салона.

– Мы ведь, кажется, договаривались, что ты будешь звать меня Олегом, – напомнил Громов примирительным тоном.

– А ты меня не пугай! – Восклицание, преисполненное обидчивых ноток, прозвучало очень по-детски.

– Никто тебя не пугает, лейтенант, что ты! Это была лишь констатация факта. Урок на будущее, если хочешь.

– Я и без тебя ученый! – отрезал Костечкин. – Выкладывай, что там у тебя, и давай разбегаться. Мне еще в управление возвращаться. Своим ходом, между прочим.

– Я подброшу, – пообещал Громов.

– Разберемся. Говори.

Снаружи сгущался мрак. Стоило Громову представить себе, каково сейчас Анечке, которая всегда панически боялась темноты, и желание миндальничать с милиционером пропало. В конце концов, это он и ему подобные довели страну до того, что законопослушные граждане превратились для уголовного мира в беззащитных овец. Нельзя только воровать по мелочам да убивать собутыльников по пьяни. Все остальное дозволено. Преступники, о которых милиция знает всю подноготную, творят что хотят: взрывают машины среди бела дня, отстреливают неугодных им людей, похищают маленьких девочек. А управу на бандитов имеют исключительно сами бандиты. Милиция лишь облагает их данью, служа им своеобразной «крышей». Заказное убийство имеет одну цену, а его нераскрытие – другую. Но суть одна: подмена закона уголовными понятиями.