Врачеватель. Олигархическая сказка - Андрей Войновский

– У вас, Пал Палыч, в одной только Европе недвижимости на миллиарды! – Степан Данилыч уже плохо понимал происходящее.

Пал Палыч посмотрел в недобрые глаза Линькова и во весь голос расхохотался. Он смеялся долго, откинувшись в своем кресле.

За это время Степану Даниловичу хватило ума полностью разобраться в ситуации. Теперь уже миндальничать было незачем.

– Вы можете сколько угодно оскорблять заслуженного человека, но лить грязь на мою партию я вам не позволю! Людей, которые все эти годы лоббировали ваши же интересы в законодательном собрании, и это вам с рук не сойдет! Людей, кристальная честность которых…

Пал Палыч буквально взлетел со своего кресла. От его веселости не осталось и следа. Глаза его горели.

– Ты с кем разговариваешь, чмо болтливое?! А ну-ка встань, как учили!

В первую секунду, от изумления подпрыгнув в третий раз, во вторую Степан Данилович окаменел, но Пал Палыч не унимался.

– Кого пугать вздумал? Ты, пулемет «Максим»! Кому угрожаешь, демагог языкастый? Трибун заспиртованный! Да я вас сам, паразитов, так пролоббирую, пропассирую, проглазирую и прочелюстирую, что вы у меня всю оставшуюся жизнь будете бегать с голыми жопами на свои внеочередные съезды! Понял?

Это раньше «кандратий» Степана Даниловча был не за горами, но сейчас он стоял во весь рост прямо перед ним и мило улыбался. И только вера в светлые идеалы достроить третий загородный дом для дочки от второго брака помешала ему окончательно сдаться и допустить к своей нервной системе улыбающегося «кандратия».

– Так вот, комрад Степан Данилыч, резюме мое на сей счет! Вердикт, говоря простыми словами. Финансирование монолитной партии Николая Николаевича я сворачиваю, ваш счет в своем банке закрываю, но даю напоследок дружеский совет, который, надеюсь, поможет вам поднять рейтинг вашей партии, не набравшей на последних выборах и двух десятых процента: смените название, родной мой. Поскольку Мир, слава Богу, вам не принадлежит, первую часть мы, само собой, опускаем, а вот касательно второй части… Здесь есть очень интересный вариант. «Возрождение» сменить на «вырождение». Во всяком случае, созвучно. Пару стыренных процентов от электората Жириновского я вам гарантирую. Такого рода советы стоят денег. И немалых. А я вам их даю бесплатно. По старой дружбе, так сказать.

– Ваше поведение, Пал Палыч, недопустимо. Я буду вынужден…

– Идите-ка вы с миром, любезный Степан Данилович! Да и с возрождением туда же. И вот еще. Николаю Николаевичу, тузику, от меня поклон нижайший.

Политик умудрился раствориться так, что позавидовала бы сама баронесса. Когда Пал Палыч дошел до входных дверей своего кабинета, второе лицо партии было уже как минимум на полдороге к первому с подробным отчетом о произошедшем.

Пал Палыч открыл дверь и увидел возле селектора две женские фигуры: Нины Сергеевны и той, которую он встретил на входе в приемную, приняв за новую сотрудницу. Согнув руки в локтях и сжав в кулачки, женщины синхронно подняли их вверх, сказав при этом: «Yes!»

Девушка подбежала к Пал Палычу.

– Пал Палыч, а вы клевый! Можно я вас поцелую?

– А чем я хуже других? Конечно, можно.

Крепко обняв, она поцеловала его в щеку.

– Как звать-то тебя, «новенькая»?

– Женя.

– И ты Женя?

– И я Женя. Но в отпуск можете меня не отправлять. Мне и здесь с вами очень интересно.

– Постой, а ты откуда знаешь? Мать, – обратился он к Нине Сергеевне. – Что происходит? У нас солидное учреждение или рассадник для сплетен?

– И то, и другое, как везде, – невозмутимо ответила ему одноклассница. – Ты знаешь, Пашка, я потому всю жизнь с тобой ношусь, что ты самый гениальный двоечник на свете.

Забавная картина предстала перед нами. В центре приемной две женщины с солидной разницей в возрасте обнимали своего шефа, положив свои головы ему на плечи. Быть может, в учреждениях подобного рода такая мизансцена и является обычной, но нам, во всяком случае, ничего такого видеть не приходилось.

Когда Пал Палыч взялся за ручку двери, чтобы войти в свой кабинет, его окликнула Нина Сергеевна.

– Пал Палыч, я заказала вам на субботу билеты.

Согнув в локте и сжав в кулак, он поднял руку вверх, сказав при этом:

– Yes! Тогда уж соедини меня с Баторинском.

– С директором?

– Нет. Судя по всему, он круглый идиот. С главным инженером. Только перед тем, как соединять, скажи мне, как его зовут. А то неудобно.

Оставшись вдвоем, Женя спросила Нину Сергеевну:

– А «Тузик» – это что, партийная кличка?

– В данном случае – это порода, Женечка.

Лариса Дмитриевна посмотрела на часы, висевшие на стене ее гардеробной. По мнению Ларисы, циферблат сошел с ума: стрелки имели наглость неумолимо двигаться вперед, показывая уже пятнадцать минут одиннадцатого. Если предположить, что за час при нынешних пробках она доберется до площади Маяковского, у нее для окончательного выбора верхней одежды оставалось всего сорок пять минут. С нескрываемым раздражением она отвергла очередную примеренную шубу из каракульчи и принялась за изделия из меха, пока, наконец, не остановила свой выбор на голубом соболе. В сочетании соболь и Лариса Дмитриевна были неподражаемы. Постояв возле зеркала, Лариса направилась в спальню, где лежал ее мобильный телефон. Взяв его, набрала номер, но затем, вероятно, передумав, отключила кнопку соединения с абонентом. Она сидела на кровати, держа в руках свой телефон, и, глядя на него, о чем-то напряженно думала, пока снова не набрала номер. На противоположном конце связи услышала спокойный голос мужа.

– Да, Лариса. Что-нибудь случилось?

– Нет, все в порядке. Просто решила тебе позвонить.

– Ну и молодец. А у меня для тебя новость. Думаю, что хорошая. Я заказал билеты в Лондон на субботу.

Лариса молчала.

– Я что-то сделал не так?

– Нет, Паша, ты все сделал правильно. Ты вообще в последнее время все делаешь правильно.

– Я стараюсь, Лариса.

– Ладно, не буду тебя отвлекать. Позвоню позже.

Выйдя из спальни и пройдя через холл третьего этажа, она спустилась по широкой, отделанной мрамором лестнице вниз к центральному входу. Уже в гараже, заведя свой красный «Корвет», Лариса не решалась нажать на педаль акселератора.

– «Женитьба Фигаро»… Ты помнишь, как я незаметно взяла тебя за руку, а ты, боясь меня обидеть, весь спектакль просидел не дыша. А потом полгода избегал со мною встречи.

Она нажала на педаль и выехала из гаража.

На рабочем столе Пал Палыча снова загорелась лампочка.

– Пал Палыч, к тебе Шлыков. Бьет копытами.

– Сильно бьет?

– Не то слово. На дыбы встает. Фильтруем?

– Как раз наоборот. Загоняй ретивого. И обмотай ему копыта, не то весь пол попортит.

– Нет уж, Пашенька, уволь. Я необъезженных боюсь.

В кабинет Пал Палыча вошел Антон Григорьевич Шлыков, глава крупной риэлтерской фирмы под скромным названием «Шлыков», по моде подстриженный, набриолиненный, с большим рубином на среднем пальце правой руки и кричащих расцветок галстуком на шее. Он бодренько подбежал к столу Пал Палыча и протянул ему руку.

– Палыч, ну наконец-то. Мы все уже тебя заждались. Кстати, как ты себя?

– Великолепно.

– Это радует, – не спрашивая разрешения, он сел в ближайшее кресло за длинным столом поближе к Пал Палычу.

– Рассказываю… Надеюсь, у тебя найдется с червонец минуток для старого товарища? Думаю, уложимся.

– Для тебя, Антоша, у меня и с полтинник минуток находилось. А бывало, и пятихаточку просиживали, но сегодня, извини, действительно, ограничимся червонцем.

– О'кей. Основное. Итальяшки ждут только тебя. Все необходимые бумаги уже давно подготовлены. Макаронники готовы чуть ли не на этой неделе прилететь на подписание. И с глаз долой этот комбинат. Пускай сами это дерьмо разгребают.

– Понятно, Антоша. А скажи, этот Баторинский комбинат?.. И сам этот Баторинск?.. Что они из себя представляют?

– Да что они могут из себя представлять, Паша? Занюханный городишко. Правда, церквей много. И очень красивых. Да там вся жизнь только вокруг этого комбината и вертится. Продадим басурманам – и вымрут, как мамонты.

– А не жалко, Антоша?

– Кого?

– Людей.

– Людей? Смотря каких людей. Ты там был? А я там был. Это не народ. Это население. А если сказать точно – «уродонаселение». Притом поголовно пьющее.

– Так, может, потому и пьют, что заняться нечем. Стимула-то нету. Предприятие банкрот, доходов никаких, громадные долги перед нами. Безысходность.

– Палыч, – насторожился Шлыков, – я что-то не пойму, куда ты клонишь? Я, что ли, его банкротил? Твоя идея, твоя схема… Да чем ты так озаботился? В первый раз, что ли?

Пал Палыч встал со своего кресла и, обойдя рабочий стол, сел напротив Шлыкова.

– Сколько тебе итальянцы пообещали за сделку?

– Прости, Паша, но тебе-то что за дело? Я выполняю свою работу. И делаю это профессионально. Кстати сказать, по твоему заказу. Не кто иной, как ты мне поручил найти покупателя, а кто он именно, чукча или турок, в контракте не прописано. Скажи прямо, куда ты клонишь?