Врачеватель. Олигархическая сказка - Андрей Войновский

– Ну как, хоть немного согрелась?

– Спасибо, Сереженька, согрелась. И даже немного успокоилась. Только никак не могу поверить, что вижу тебя.

Она уткнула голову ему в грудь и замерла, не шевелясь, не двигаясь и не дыша. В таком положении они находились довольно долго. Сергей не торопил ее. Неожиданно Лариса подняла голову и откинулась на спинку сиденья, глядя перед собой.

– Ненавижу! Урод! Жалкий самовлюбленный урод! Никогда я тебе этого не прощу! Тварь! Гадкая тварь! Ненавижу!

– Лариса, что с тобой? Чем я тебя обидел?

Она бросилась к нему на шею, обнимая и страстно целуя его руки, губы, волосы…

– Что ты, Сережка!.. Как ты мог подумать?! Родной ты мой! Любимый мой! Как ты мог подумать! Никогда не прощу!.. Хочешь, бери меня прямо здесь! Прямо сейчас!

Лариса судорожно начала срывать с себя соболиную шубу, однако Сергей очень деликатно, но вместе с тем движением, не терпящим возражений, остановил ее.

– Лариса, неужели ты думаешь, что я так плохо могу относиться к тебе, что позволю этому случиться в машине? Прошу тебя, успокойся. Успокойся и расскажи мне, что это вдруг на тебя нашло?

– Скажи, ты правда виделся вчера с Остроголовым?

– Да, правда. Но что случилось?

– Случилось то, что он был гнидой – гнидой и остался!

– Лариса, я прошу тебя!.. Мое отношение к тебе – это мое отношение к тебе, но Паша – это Паша. Он был моим другом, им и останется.

– Сереженька, каким, к черту, другом?! Он мне вчера сказал, что ты монах. До слез меня довел, сволочь!

– Я – монах? Ты бредишь, Лариса?

– Это не я. Это он, наверное, бредит. Но он не бредит. Он знал, что говорил. Никогда не прощу!

Сергей провел рукой по лицу.

– Подожди, Лариса. Это серьезно. Мне надо подумать. Ах, Пашка, Пашка… Почему именно монах? Я еще вчера подумал, но как-то не придал этому значения… А ты ничего странного в его поведении не замечала?

– А чего тут замечать? Он, по-моему, после того, как съездил к этому доктору, совсем свихнулся.

– К доктору? Да он же всегда был здоров, как бык.

– Был здоров, да вот заболел.

– А какой диагноз?

– В том-то и дело, что определить не могут. А тут к этому Петровичу съездил и стал стихи писать.

– Петрович – это доктор, что ли?

– Да вроде того. Не знаю, что у них там случилось, но после этого посещения он явно не в себе. Сказал, что ты сегодня утром уехал в свой монастырь.

– Да, дела… Я, конечно, сегодня улетаю, но вечером. Обратно в Париж, но в монастырь я пока не собирался. Зря ты так на Пашку ополчилась, – после небольшой паузы заметил Сергей. – Ты же понимаешь, что с ним это очень серьезно.

Лариса закрыла лицо руками.

– Господи! Ну почему? Ну почему все так? Я так ждала этой встречи, а должна говорить о том, что мой муженек сошел с ума!

– Лариса, я прошу тебя – успокойся. Сделаем так… Я не могу не улететь сегодня, но дня через три-четыре вернусь, и мы с тобой подумаем, как нам поступить в этой ситуации. Хорошо?

– Хорошо, Сереженька.

– Вот что, Лариса, я остановился в «Национале», и поскольку я пока еще не монах, хотел бы тебя пригласить пообедать со мной. Мне нравится, как там готовят. Ты не против?

– И ты еще спрашиваешь?

Ларису нисколько не удивило, что после ее слов машина плавно тронулась с места. Она, не отрываясь, смотрела на Сергея и понимала, что ей не хочется тратить время на ресторан. И она совсем не думала о том, что годы берут свое, что Сергей, конечно же, постарел. Пусть немного, но постарел, и на его лице появились морщины. Но ее воображение рапидом проматывало этот отрезок времени, прожитый без него, без Сергея, возвращая в прошлое, в полную сил и энергии бесшабашную молодость. Сейчас он виделся Ларисе таким, каким остался в ее памяти. Нет, ей не хотелось убивать эти счастливые минуты на поедание омаров и лобстеров.

Сергей смотрел на Ларису, и спокойная, еле уловимая улыбка не сходила с его губ.

– А почему тебя не удивил тот факт, что я остановился в гостинице, а не дома?

– Не знаю, Сереженька. Я как-то не подумала об этом. А действительно, почему?

– Я приобрел во Франции крупную парфюмерную компанию. В Москву приехал по делам фирмы, поэтому удобнее жить в гостинице. Здесь же и провожу свои деловые встречи. Все под боком. Плохо, что маму вижу только мельком. Зову ее к себе, а она никак не хочет. Что за поколение?

– Я теперь поняла, Сережа. Остроголов не сумасшедший. Он просто испугался тебя. Но он не знает, что, если бы ты только захотел, я бы голой побежала за тобой на край света. Но ты не захочешь. Да и ладно. Значит, не судьба. Только я сейчас смотрю на тебя и уже счастлива. Уже могу сказать, что моя жизнь не полная бессмыслица.

Сергей не ответил, а машина тем временем остановилась. По внутренней связи послышался приятный женский голос шофера: «Сергей Александрович, машина у подъезда. Какие будут распоряжения по поводу моих дальнейших действий?» Все это было сказано на английском языке.

– Спасибо, голубушка, мы выходим, – ответил Сергей по-русски.

От площади Маяковского до гостиницы «Националь» ехать по прямой, никуда не сворачивая. Но все же, учитывая интенсивность движения, надо было как-то преодолеть это расстояние. Непонятно, как они смогли добраться до цели меньше чем за минуту.

Сначала открылась дверь со стороны Сергея. Он вышел и, обойдя «Роллс-Ройс», встал у задней двери с противоположенной стороны. Затем то же самое случилось и с Ларисиной дверью. Выйдя из машины, она остановила свой взгляд на женщине в форме. Та по-прежнему была в черных очках и очень ей шедшей фуражке с загнутым книзу козырьком.

– Я могу чем-нибудь вам помочь, мисс? – по-английски обратилась она к Ларисе.

– Нет, благодарю вас. Вы замечательно водите машину.

– Спасибо вам за добрые слова, леди. Это моя профессия, – обнажив свои идеальные белые зубы, учтиво ответила водитель «Роллс-Ройса».

Лариса повернулась к стоящему за спиной Сергею и обомлела. Он держал в руках огромный букет черных роз. Спокойно отдав их Ларисе, Сергей снова взял ее под руку, и они направились в гостиницу.

Поднимаясь по «золотой» лестнице, когда-то воспетой известным композитором, Лариса остановилась и взяла Сергея за руку.

– Сережка, любовь моя, я не хочу в ресторан. Пожалуйста, пригласи меня к себе в номер.

– Неужели мне так и не суждено в этом городе нормально поесть? Но твое желание для меня закон.

Если бы Совет директоров проходил в самом глубоком изолированном бункере, об этом все равно бы узнали. Со временем узнали бы и то, что там происходило и о чем говорилось. Такова уж наша российская ментальность, и ничего ты с этим не поделаешь. Мы, наверное, такими родились и по-другому не умеем. Для нашего человека всегда было важным, чтобы в его жизни свершалось как можно больше событий, а уж какого они рода и какие влекут за собою последствия – дело десятое.

Вот и то, что случилось на Совете директоров, уже два часа как открыто обсуждалось рядовым составом в курилках на всех без исключения этажах, так и келейно за закрытыми дверями кабинетов сотрудниками рангом повыше. Обстановка в офисе напоминала кипящий котел, где много пузырей и не меньше пара. Беспорядочная беготня клерков и секретарш по коридорам, из комнаты в комнату, с этажа на этаж создавала невообразимую толчею на лестницах и в лифтах. Каждый из сотрудников первым пытался донести до товарища по работе пока еще одному ему известную информацию, и каждый, естественно, интерпретировал ее по-своему. Кто-то бил себя в грудь и кричал ничего не слышащему из-за общего гула соседу о неизбежности грядущих перемен; кто-то, нервно докуривая пятую сигарету, доказывал оппоненту неправильность поведения государства по отношению к крупному капиталу, а кто-то уже подумывал о предстоящей зарплате, которую могут и не заплатить. Происходящее было похоже на старый анекдот, в начале которого Пушкин объяснился в любви госпоже Керн, а закончилось все тем, что – не без помощи вездесущего поручика Ржевского – Гоголь сидел на суку дуба и страшно матерился. Только при всей этой бессмысленной нервной суматохе все единодушно сходились в одном: «Хозяин-то какой-то не такой, каким был раньше!»

А хозяин в это время нервно ерзал в своем кресле.

– Семен Аркадьевич, дорогой мой, ты понимаешь, что я больше не могу. Битый час ты тянешь из меня жилы, сам до конца не понимая, чего хочешь. Вот клянусь тебе, если бы не наши давние отношения, давно бы уже послал тебя куда подальше. Какая же ты зануда, ей-Богу! Твои соратники по борьбе с новыми идеями куда последовательнее. Поорали, да разъехались.

– Эти кретины думают только о своих карманах.

– «Браво, Суржиков! Еще одну песню!» Потрясающая мысль! И что интересно, подкупает своей новизной. Прости, Сеня, а ты у нас сегодня о чем подумал?

– Я? О перспективе, если хочешь.

– Да ты что? И не жалко тебе упущенной доли от продажи?

– Если честно, то да, жалко. Но я человек небедный и на мой век хватит.