Врачеватель. Олигархическая сказка - Андрей Войновский

Пал Палыч вышел из кабинета. Он обнял выбежавшую ему навстречу Нину Сергеевну, сказав ей: «Не смотри на меня так, будто я невозвращенец. Увидимся еще». Выйдя из приемной, он нежно провел рукой по Жениным волосам и вместе с последовавшей за ним охраной вошел в лифт:

И не проси меня. Не прощайМне мою неверную суть.Я на зов спешу в антирай.Грехами устлан туда путь.Там с восторгом воспримут мой стон,И с любовью меня закуют,И с любовью отвесят поклон,И мне гимн любви пропоют.

Пал Палыч сел в машину, и она немедленно тронулась в путь. Вместе с эскортом понеслась в направлении Ваганьковского кладбища на Красную Пресню:

И заслушаюсь я от любви,Когда пламя лизнет меня.Так не зови меня! Не зови!Я в любви сгорю от огня.Я в добре не нашел добра,А от зла я не стал добрей.Значит – срок мне. И мне пора.Отпусти же меня скорей!

«Мерседес» несся по запруженной автомобилями слякотной зимней Москве, а Пал Палыч, сидя в нем, творил и пел свои стихи, которые, наверное, были так сильно необходимы ему, его душе. Он чувствовал, как рифмы мощным энергетическим потоком вонзались в его голову:

Да я б навзрыд заорал тебе,Что тобою уж я не горю.И твой залог в моей судьбеТебе я просто отдаю.В тот же час, в тот же миг, теперь.Всем страданьям своим вопреки,Ты запри за мной крепче дверь.Пусть задыхаясь от тоски,

Машины въехали на территорию кладбища:

Вымети за мной сор.Выветри за мной избу.Знай, сгорел полуденный вор,Что украл твою судьбу.

Сильная возвышенная симфоническая кода звучала в его голове, когда машины, обогнув справа колумбарий Ваганьковского кладбища, остановились на узкой аллее напротив сорокового участка.

Родители Пал Палыча были похоронены недалеко от могилы Андрея Миронова. Пал Палыч стоял перед надгробиями из черного мрамора, над которыми возвышались в человеческий рост два православных креста из того же камня. Он смахнул ладонью снег с надгробий, где были высечены даты рождения и смерти его родителей. Пал Палыч подумал, что вся человеческая жизнь умещается в одном тире между этими двумя датами. Всего одно тире, а дальше только память.

– Нет, не только память, – произнес он вслух. – Еще любовь.

Он смотрел на высеченные в холодном камне буквы: «Анна Андреевна Белоцерковская. Павел Афанасьевич Остроголов».

– Привет, родные мои. Сегодня вы меня уж точно не ждали. А я к вам, как снег на голову… О! Вместе со снегом.

Не успел он это сказать, как повалил крупный и пушистый снег. Погода была на удивление безветренной, и снежинки падали на землю с завораживающей неторопливостью. Пал Палыч вытянул вперед руки ладонями вверх. На них падали снежинки и сразу же таяли.

– Такая простая истина, что лежит у тебя на ладонях. Что же вы в детстве так меня и не покрестили, а? Коммуняки вы мои любимые. Убеждения не позволяли или чего-то боялись? Боялись, наверное.

Выйдя за ограду, он еще раз посмотрел на родительские надгробия.

– Ну, прощайте. Кто знает, может, скоро увидимся. Сие только Он ведает.

Прикрыв дверцу ограды, Пал Палыч пошел по узкой тропинке между могилами.

Машины развернулись и ждали хозяина. Выйдя на аллею, Пал Палыч подошел к водительской двери «Мерседеса». Она сразу открылась, и появился его водитель.

– Гриша, ты только не обижайся… Нехорошо в таком месте раскатывать на машинах. Впрочем, я сам виноват. Надо было сказать тебе.

– Извините, Пал Палыч. Я так подумал… Когда в последний раз…

– Забудь ты, Гриша, про последние разы. Не будет их больше. Я пойду пешком, а вы езжайте вперед и за воротами меня ждите. И вы все тоже идите, – обратился он к охране. – Один дойду. Ничего со мной не случится. Ребята, ну дайте мне немного побыть одному.

Процессия из людей и машин двинулась вперед, а Пал Палыч периодически махал рукой охране, не желавшей его далеко от себя отпускать. Начинало смеркаться, и на кладбище было пустынно.

Подойдя к церкви, он остановился перед входом. Немного потоптавшись на месте, неловко перекрестился, неуклюже поклонился и, улыбнувшись, сказал: «Прости ты, Господи, раба твоего грешного». Пал Палыч закрыл глаза, поднеся руку к груди. Он почувствовал сильную резкую боль. Словно острым клинком пронзив его сердце, боль моментально ушла. Он открыл глаза. С большой, висевшей над самым входом иконы на него смотрел Сын Божий в окружении четырех ангелов.

– Скажи мне, Господи, неужели мы так устроены, что приходим к чему-то разумному только через боль и страдания?

Пал Палычу показалось, что Он тоже улыбнулся.

Ровно в шестнадцать ноль-ноль за домом под номером «десять» бронированный «Брабус» свернул с Кутузовского проспекта и, проехав около пятидесяти метров, остановился возле дома под номером «двенадцать», стоящим в некотором углублении. Высадив хозяина с телохранителем, не торопясь поехал на охраняемую стоянку для машин посетителей ресторана в сопровождении «Гелентвагена», также освободившегося от бремени тяжеловесных охранников.

Поднявшись на второй этаж по ступенькам лестницы, ведущей ко входу в ресторан «Грин», Пал Палыч оказался в фойе, где столкнулся лицом к лицу с выходившим из зала управляющим, которого хорошо знал.

– Добрый день, Пал Палыч! Давненько вы нас не навещали.

Они обменялись рукопожатием.

– Здравствуй, Алеша. Извини, дела замучили.

– Бывает. Все равно искренне вам рады, – сказал управляющий, помогая Пал Палычу снять пальто.

– Спасибо. Ну а вы как? Все матереете?

– Признаюсь, да, – не без гордости ответил Алексей. – Сейчас под этим же названием открываем первый русский ресторан в Женеве. Чтобы уже не так за державу было обидно.

Пал Палыч улыбнулся.

– А вот это ты, Алеша, правильно сказал.

В сопровождении управляющего Пал Палыч вошел в ресторан. Надо сказать, что это был один из немногих в Москве ресторанов с великолепной кухней, куда ездили специально для того, чтобы вкусно поесть и спокойно пообщаться. Поражала изысканная скромность интерьера, без малейшего намека на безвкусную, кричащую роскошь. Все было выдержано в безупречных тонах и отличном стиле.

Пал Палыч обвел взглядом посетителей и, не найдя среди них Скрипченко, хотел, было, обратиться с вопросом к Алексею, но тот, мгновенно разобравшись в ситуации, сказал:

– Пал Палыч, вероятно, тот, кого вы ищите, ждет вас в «Пиано» баре. Дальний угловой столик за роялем. Вас проводить?

– Спасибо, Алеша, я найду.

Пройдя наискосок через зал, Пал Палыч оказался в «Пиано» баре – комнате немногим поменьше, так же, как и зал, стилизованной под «маракеш». Розовые стены, на которых висели симпатичные творения художника Тимошкина, вместе с приглушенным освещением создавали приятную атмосферу уединенности.

Сидящий за столиком в самом дальнем углу Скрипченко сразу увидел Пал Палыча и помахал ему рукой. Пал Палыч направился к уже что-то поедавшему Игорю Олеговичу. Усадив охрану за ближайший к выходу столик, он по пути бросил бармену: «Пусть мои ребята что-нибудь себе закажут. Скажи им, что я так сказал». Не вставая, Игорь Олегович протянул руку Пал Палычу.

– Еще раз здравствуй, дорогой.

Пал Палыч не торопясь сел напротив Скрипченко и только тогда протянул ему свою.

– И ты еще раз здравствуй, Игорь Олегович.

Настроение у Скрипченко было приподнятым. Он с аппетитом поглощал модный в наши дни салат «Руккола» с черри, пармезаном и оливковым маслом.

– Ты, Пал Палыч, очень верно поступил, что напомнил мне про этот ресторан. Замечательная кухня. Помнишь, как мы с тобой пожирали здесь бычьи хвосты? Неординарное блюдо. Или, как сейчас говорят, прикольное. И ведь вкусное, зараза!

– Помню, Игорь Олегович, помню.

Появился официант, держа в руках меню:

– Добрый день, Пал Палыч. Что будете заказывать?

– Меню не надо. Спасибо. Бутылку «Перье» без газа.

Учтиво кивнув головой, официант удалился.

– Ты что, действительно, не будешь ничего есть?

– Именно так, Игорь. Иногда очень полезно посидеть на одной воде.

Скрипченко внимательно посмотрел на излучавшего спокойствие Пал Палыча.

– Хозяин – барин. А я вот с удовольствием. Проголодался, понимаешь ли.

Игорь Олегович закинул в себя очередную порцию салата.

– Знаешь, а я ведь уже наслышан. Доложили, так сказать.

– И что же тебе доложили?

– Сказали, что ты очень энергично начал наводить порядок на своей кухне. А от себя могу добавить, что делаешь все по-умному и своевременно. Многое меняется в этой жизни, и главное – надо это понять в нужный момент. А ты – умница. Уважаю.

– Ты имеешь в виду отделение мух от котлет? На моей кухне всегда был идеальный порядок. Конечно, в зависимости от того, как на это посмотреть, но за добрые слова тем не менее спасибо.

– Не за что, мой дорогой. Пока не за что.