Любовь и французы - Нина Эптон

Если Людовик был возмущен уже тем, что его жена поцеловала проститутку, то результаты проведенного расследования, касавшегося привычек этих «веселых женщин», еще больше шокировали его. Он узнал, что проститутки благоденствовали под юрисдикцией roi des ribaudes{38}, провозгласив своей покровительницей святую Марию Магдалину. Церковь на улице Жюсьен была отдана им со дня ее основания в двенадцатом веке, там женщины зажигали свечи перед витражом с изображением святой Марии Египетской, готовой сесть в лодку и приподнявшей юбки гораздо выше колен. Надпись внизу гласила: «В уплату за перевоз святая предлагает лодочнику свое тело».{39}

Людовик спешно издал ряд строгих правил, которые в конце концов пришлось смягчить. Во-первых, он приказал людям воздерживаться от сдачи домов проституткам, а затем изгнал их из города. (В результате проституток развелось вдвое больше, чем прежде, и в закон пришлось внести изменения. Отныне домовладельцы должны были платить особый налог, шедший на нужды казначейства.) Однако большинство проституток покинули Париж. Они поселились в маленьких домиках, которые назывались bards, добавление уменьшительного суффикса превратило это слово в bourdeau, или bordel — слово, сохранившееся в языке и поныне.

Париж уже тогда славился своими проститутками. Клирик Эли в своей интерпретации Искусства любви Овидия сообщает читателям, что для того, чтобы выбрать себе подходящую любовницу, второго такого места, как Париж, не найдешь, а желчный проповедник Жак де Витри осуждал городские коллежи, «где проституция трудится рука об руку с наукой; где студенты на втором этаже проходят курс теологии, а на первом — курс распутства».

Вийон говорит, что служанки встречались со студентами в погребах, пока хозяева спали, и описывает дикие оргии, происходившие там — за полночным ужином с квартами вина и сырными пирогами следовала lе jeи de l’апе[48] (осел считался чрезвычайно похотливым созданием).

Ставни борделей низшего разряда красились в зеленый цвет, ставший цветом порочной любви, в этом же значении зеленый цвет стал элементом различных эротических выражений. Tomber 1а cotte verdiere[49], например, означало «опрокинуть в траву нагую женщину».

Проститутки занимались своим ремеслом на определенных улицах, в особых домах, которые открывались с восходом солнца и закрывались на вечерней заре. (Согласно постановлению парламента Бордо, изнасилование проститутки за пределами ее «территории» каралось смертной казнью через повешение.)

Постепенно в печально известные места свиданий любовников превратились бани. Эти заведения вскоре стяжали ту же репутацию, что и хамамы арабских стран. В рыцарском романе Flamenca герой выкапывает подземный ход от своего особняка до находящейся рядом бани, которую часто посещает его возлюбленная, и появляется перед ней «в сорочке и штанах тонкого полотна, в тунике из восточного шелка, расшитой цветами, и в льняном колпаке, чтобы не запылить волосы, идя по недавно вырытому ходу». Однако на самом деле безнравственным целям служили лишь немногие бани, имевшие особое разрешение, владельцы которых должны были платить налог. Они платили меньше, если их девушки отказывались работать, как они часто делали это на Святую неделю и Пасху. Некоторые бордели на это время закрывались, тогда как в Авиньоне любой, кто был замечен в посещении борделя в Великую Пятницу или на второй день Пасхи, подлежал публичному телесному наказанию.

Кстати, сифилис, как об этом часто говорилось, был завезен в Европу из Америки матросами Христофора Колумба, а во Францию он попал через Италию с солдатами Карла VIII (во Франции он был известен под названием /е mal de Naples[50], а в Италии — /е mal Frangais[51]). Эта болезнь произвела в Европе чудовищные опустошения в начале шестнадцатого века, но была, по-видимому, известна и до этого; в архивах Муассака за 1303 год содержится запись о приговоре, вынесенном женщине из Ломбардии, которая, бранясь с соседкой, пожелала ей /е mal venerien[52].

Декрет, изданный в 1223 году в Авиньоне, запрещал проституткам и евреям трогать выставленные на продажу фрукты и хлеб, в противном случае они обязаны были купить товар. (Декрет, изданный позже, запрещал евреям часто посещать притоны разврата.) Кроме того, устав гильдии цирюльников, принятый в 1371 году, запрещал мастерам обслуживать проституток, а устав гильдии мясников 1331 года запрещал ученикам жениться на женщинах, которые ранее промышляли непотребным ремеслом.

По -видимому, эти декреты были приняты из страха перед заразой.

Дополнительный ряд строгих правил, постоянно нарушавшихся, касался нарядов «веселых дам». Им нельзя было носить одежду, в которой их можно было бы принять за порядочных женщин, в том числе предметы роскоши и украшения, как-то: меховые воротники, драгоценности, длинные шлейфы и золотые кушаки. Некоторые женщины выходили замуж с единственной целью — получить возможность носить шлейф и надувать полицию.

Провести в жизнь законы относительно одежды во все времена было делом непростым. Время от времени проституток арестовывали и делали им публичное внушение, на страх остальным и к удовольствию насмешливой черни. В 1427 году, например, Жаннету Малышку увезли в тюрьму Шатле, где на глазах многочисленной толпы насмешников срезали ей меховой воротник, изрезали рукава, отороченные мехом, и укоротили шлейф. Но долговременного эффекта подобные меры не производили никогда. (Иногда проституток и неверных жен обязывали носить над локтем повязку.)

Конфискованные у столичных проституток запрещенные наряды и драгоценности присваивал прево{40} Парижа, но когда в 1424 году город оказался в руках Генриха Плантагенета, то по приказу последнего доходы, полученные из этого недостойного источника, шли на пополнение его королевской казны. Поскольку проституткам не дозволялись обычные драгоценности, упрямицы украшали себя предметами благочестивыми, и очень скоро их четки, медали, освященные кольца, кресты невозможно было отличить от прочих украшений. Спустя некоторое время им было отказано в этом утешении, и по воскресеньям полицейские сержанты ждали нарушительниц за дверями церкви, готовые наброситься на них, чтобы препроводить в Шатле.

У девушек была одна любопытная привилегия: они могли, предложив себя в жены преступнику, сохранить ему жизнь. В 1429 году так был спасен молодой красавец бандит двадцати пяти лет, которого вот-вот должны были казнить за налеты, совершенные им в Париже и его окрестностях. Девица с Галле[53] дерзко заявила, что берет его себе в мужья. Заключенного освободили, и вскоре они сыграли свадьбу.

Симпатичные девушки, известные под именем vilotieres[54], продававшие на Галле овощи и фрукты, славились своей веселостью и хлесткими репликами, пересыпанными английскими словечками, подхваченными от солдат, ходивших к ним во время оккупации Парижа в годы Столетней войны.

Эти vilotieres питали слабость ко всему блестящему и ко всякому кавалеру, игравшему бриллиантами перед их весело блестевшими глазами, как писал Клеман Маро:

Коль отыщется смельчак,

Что сверканием камней

Разожжет глазенки ей —

Вмиг подымет белый флаг

И в постель на спину — бряк!

Что касается сексуальных отклонений, которым я не намерена уделять много внимания, поскольку ими занимается история медицины, я лишь вскользь упомяну о предшественнике маркиза де Сада, жившем в пятнадцатом столетии, по имени Жиль де Ретц, маршале Франции и влиятельном бретонском дворянине, сражавшемся под знаменем Карла VI с войсками Плантагенета. Этот извращенец похищал и мучил детей. Погреба его замка Шантосе были полны детских скелетов. Подробности его сексуальных преступлений слишком отвратительны, чтобы приводить их здесь. В 1440 году он был заживо сожжен на костре; в архивах Нанта хранится список выдвинутых против него обвинений.{41}

Глава 9. Церковные законы и непокорные любовники

В эпоху средних веков церковь энергично занималась разработкой новых брачных законов, но в то же время не была уверена, как много она может позаимствовать из старого римского кодекса в том, что касается взаимоотношений сторон. Первым делом были безжалостно запрещены все браки между родственниками до шестого колена. Из-за этого устройство браков представителей знати и членов царствующих семейств стало делом чрезвычайно сложным, и в конце концов все они оказались связанными друг с другом не допустимым для брачных уз родством. Иннокентию IV пришлось дать разрешение на брак племянникам герцога Бургундского, поскольку они не могли найти себе невест, которые бы не приходились им родственницами.