Остров пропавших душ - Ник Пиццолато

Я знаю, что для всех нас, членов группы АА, собиравшихся в пончиковой, такие откровения были возможностью разложить по полочкам наше прошлое, превратить годы вины и деградации в кубики, которые можно удобно расположить на полке, а затем иногда брать и пользоваться в безопасности.

Я, например, никогда не рассказывал свою истинную историю.

После меня Эррол рассказывает о том, как проиграл кучу денег на воскресных скачках. Мы все благодарим его.

Наконец Дикон набирается смелости и рассказывает нам о старом друге, которого встретил на работе и который предложил пойти пропустить по маленькой, и когда он, наконец, делает это признание и вытирает глаза, мы все благодарим его.

Когда все это заканчивается, все тянутся к кофе, а я вспоминаю про книжку у себя в кармане. Достав тонкую книжку в бумажном переплете, протягиваю ее Роджеру. Это книга о двух боксерах из Южной Калифорнии, которую я брал у него почитать.

Книга, кажется, заинтересовала Дикона, потому что он берет ее со стола и начинает читать отзывы на задней обложке. Роджер явно раздражен. Когда его руки по локоть покрыты мукой и сахаром, то на них почти невозможно разглядеть его морскую татуировку на левом предплечье. Сейчас же, когда руки у него чистые, на левой виднеется что-то зелено-синее, скрытое под густыми волосами и по форме отдаленно похожее на якорь.

– Нам надо запланировать поход по девочкам, – говорит Эррол. – В эту игру надо играть постоянно. Кто со мной?

– А что ты можешь сказать вот об этом? – Дикон показывает книжку Роджеру.

– Мордобой, – отвечает тот.

Эррол качает головой, натягивает свою бейсболку почти на нос и открывает газету. Он стал участвовать в этих встречах вскоре после меня, и рассказывал он в основном о переходах через песчаные равнины и о том, как он перевозил грузы через пустыни и необитаемые территории, о поездках по обледеневшим дорогам в Канаде и мотании по трассам на юго-западе. Когда он говорит с тобой, то все время грызет ногти, а глаза его все время смотрят вниз, как будто просят прощения за эту привычку. Я видел его автопоезд, но не знаю, когда он последний раз что-то на нем перевозил.

– Надо чтобы от тебя исходило чувство спокойствия и доброжелательности, – говорит Эролл, вновь закрывая газету. – И потом, надо все время показывать им, что ты их внимательно слушаешь, даже если они несут полную ахинею.

– Думаю, что так ты дойдешь до того, что в какой-то момент начнешь мечтать об одиночестве, – произносит Роджер.

Роджер был женат целых три раза, а пончиковую он купил по пьяни в самом конце своего последнего запоя, который у него случился в 92-м. Они с Эрролом начинают обсуждать новый ураган, который сформировался около Кубы несколько недель назад и теперь гуляет вдоль мексиканского побережья. Теперь каждый второй ураган получает мужское имя, поэтому этот был то ли Иван, то ли Иззи, то ли еще как-то.

– Может быть очень плохо.

– А может и пронести.

– А ты видел его в новостях?

В этот момент входит Леон, и колокольчики на входной двери весело звенят.

– Прошу прощения за опоздание, – извиняется он. – А кто здесь бегает от алиментов?

– Переверни табличку, сделай милость, – просит Роджер.

Леон оборачивается и поворачивает табличку надписью «ОТКРЫТО» наружу.

Когда он опять поворачивается лицом к прилавку, Роджер говорит ему:

– А мне казалось, что твоя бывшая вышла замуж.

– Да я не о себе. Но за кем-то из вас, ребята, точно секут.

– Что? – переспрашивает Эррол.

Леон облокачивается на прилавок и вытягивает ноги, наслаждаясь тем, что может первый сообщить нам новую информацию.

– Там какой-то чувак следит за магазином. На другой стороне парковки. Я увидел его, когда шел по дороге.

Я встаю и подхожу к окну. Сэйдж идет за мной.

– Вот что значит нечистая совесть, – замечает Леон, кивая на меня.

Выглянув из окна, я вижу одинокий черный «Ягуар», стоящий в дальнем конце парковки. Внутри него находится мужчина в очках, который явно наблюдает за пончиковой. Просто больше в это время дня здесь наблюдать не за чем.

– Ну, и что там такое? – спрашивает Роджер.

– Он прав. – Я отхожу от окна. – Какой-то парень наблюдает за твоим заведением. – Подхожу к прилавку и забираю свой мешок для крабов.

– Что это с тобой? – спрашивает Леон.

– Да ничего. Просто надо уйти пораньше, – объясняю я ему. – Босс попросил покрасить здание. – Щелчком языка я подзываю Сэйдж. Она поднимает свою игрушку с пола и весело машет хвостом у моих колен.

Теперь уже все они наблюдают за мной.

– Через несколько дней сюда может прийти ураган, – удивляется Эррол, – а он хочет покрасить дом?

Я пожимаю плечами и прохожу мимо прилавка прямо на кухню. Голова моя раскалывается, и я не могу думать ни о чем, кроме записки Сесила.

– Ты куда? – спрашивает Роджер.

Но я уже, как рысь, проскочил через вращающуюся дверь.

– Хочу выйти через заднюю дверь, – отвечаю я куда-то в пустоту.

С колотящимся сердцем я прохожу по аллее за «Файнест Донатс» и начинаю взбираться на песчаный гребень на границе с бизнес-парком. Я тяжело дышу. Вспоминаю о том, как двадцать лет назад вылетел из «Логова Стэна» и бежал по полю, слыша крики преследователей и чуть не проглотив собственный язык. Конечно, я могу сказать себе, что у человека в «Ягуаре» нет никаких причин преследовать меня, но оглянуться через плечо я все-таки боюсь.

Я так и не решил, что делать с этой паранойей. Бежать или оставаться. Из-за Рокки мне хочется остаться.

Часть III

После того как города остались позади, Техас превратился в зеленую пустыню, созданную для того, чтобы раздавить вас своей необъятностью, в громадное пространство, заполненное только небом. Девочки смотрели на пейзаж широко открытыми глазами, как на шоу фейерверков.

Шоссе № 45 идет на юг вдоль северной части острова: вся акватория забита лодками, раскрашенными во все цвета радуги, сети свисают с рыбачьих траулеров, как мох с кипарисов. Бомжи прячутся в тени пальм и фонарных столбов. Листья с пальм во многих местах были обрезаны, поэтому они выглядели как обглоданные ребра, воткнутые в грязь. Худющая собака со свалявшейся шерстью рысью бежала вдоль тротуара, направляясь, возможно, на остров Пеликанов. Девочки-тинейджеры в узеньких бикини восседали на сложенных мягких крышах автомобилей – солнце сверкало на их зубах, на хромовой отделке кузовов, на бутылочных пробках, прикрепленных к колпакам колес, и на расплющенных пивных банках, вдавленных в асфальт. Ребята постарше толпились вокруг них, передавая по кругу банки с «Хай-Лайф»[35] или «Лоун Стар»[36].

Залив был темно-синим, а солнечная дорожка в милю шириной выглядела на нем как полоса, выжженная напалмом. Воздух, казалось, обладал свойством усиливать яркость солнечного света, разделяя его на отдельные лучи. Отражающееся в стеклах солнечных очков прохожих, солнце выглядело как сверкающие монетки.

Девушки в купальниках катались на роликах вдоль променада, проходившего по дамбе; группа скейтбордистов взбиралась на все отбойники и препятствия на своем пути и рикошетом отлетала от них. В тени больших туристических комплексов, расположенных вдоль линии прибоя, взлетали в воздух мячи – там играли в пляжный волейбол. Можно было почувствовать запахи открытых рыбных рынков, корзин с креветками и кипящих котлов, в которых варились перченые крабы и где местные бездомные собаки подбирали под столами остатки еды.

То тут, то там виднелись свидетельства славной истории острова: старые испанские соборы, провяленные на солнце, – из белого камня и розового кирпича, глинобитные и оштукатуренные. Рядом, в Морском музее, раздувалось от непонятной спеси трехмачтовое судно XIX века. Здесь можно было стать посредником между настоящим и будущим. Или утопить свои воспоминания в белом от жары заливе, чтобы они исчезли, как сухие листья в пламени костра.

Руками малышка держалась за раму окна, рот ее был широко открыт. Шепотом, как будто это был большой секрет, она спросила:

– Что это?

– Это океан, детка, – на ушко ответила ей Рокки.

– А что это такое?

– Вода, милая. Много, много воды.

На коричневых пляжах, вдоль полосы прибоя, лежали выжженные солнцем добела водоросли. Рокки смотрела на людей, которые колдовали над дымящимися грилями, и на почти голых мальчишек и девчонок, окружавших их, как стаи голодных собак. Было видно, что она думает о жизни. Многие в ее возрасте уверены, что будут жить вечно, и рассматривают жизнь как дар небес, гарантирующий им бесконечное и непрекращающееся веселье.

Я никогда не воспринимал жизнь так и знал, что девушке это тоже было не свойственно. Время от времени казалось, что она обеспокоена своим будущим, как и некоторые другие молодые люди, и тогда ее глаза становились задумчивыми. Лицо, о котором она совсем забывала, переставало играть ту роль, которую ему отводила ее сельская гордость, не терпевшая замешательств или угрызений совести. И об этом я тоже кое-что знал.