Психотерапия и процесс. Основы экзистенциально-гуманистического подхода - Бьюдженталь Джеймс

Важность для «реальной жизни»

Я уже сказал об этом косвенно, однако этот момент настолько важен, что я хочу сформулировать его напрямую. Психотерапия такого рода, сосредоточенная на расслаблении сопротивлений подлинному присутствию в собственной жизни, не является лечением в искусственной ситуации (как это видят некоторые авторы и терапевты), которое затем должно распространиться на «реальную жизнь» клиента. Такая экзистенциально-гуманистическая терапия, которую я описываю, работает с реальными жизненными паттернами клиента, обнажающимися во вполне реальной терапевтической конфронтации. Когда такая терапия проходит хорошо, результатом становятся изменения в самом способе структурирования клиентом своей жизни, так что в следующем шаге распространения на «реальную жизнь» нет необходимости.

Когда я говорю, что, с моей точки зрения, идеальный терапевт твёрдо предан процессу исцеления / роста, я имею в виду, что такой терапевт знает: работа должна идти с обнажённым материалом жизни клиента, и только сам клиент может и должен вносить изменения в этот хрупкий и устойчивый к воздействиям, ускользающий и вездесущий, скрытый и обнаруживающий себя живой материал. Такой терапевт знает и уважает эту фундаментальную истину и с радостью служит ей, а также знает, что присутствие самого терапевта является ключевым элементом, который должен быть привнесён в работу.

Культивированная чувствительность

Слово «чувствительность» переживает не лучшие времена. Для одних людей «тренинг чувствительности» означает своего рода промывание мозгов, для других — что-то вроде опыта группы встреч, по-видимому, утратившего свою актуальность. В иных контекстах «чувствительный» означает «слишком нежный, ранимый или сентиментальный». («Он слишком чувствительный»; «Не говори об этом в её присутствии — она чувствительна к этой теме».) Несмотря на эти негативные ассоциации, я хочу спасти это слово, чтобы мы могли использовать его здесь, поскольку оно лучше любого другого выражает именно то, что я хочу выразить.

Идеальный терапевт обладает тонкой (отточенной, развитой, тренированной) чувствительностью (использованием всех чувств, включая интуицию). Это чувствование подобно совершенному инструменту, способному улавливать такие подсказки, которые не заметил бы среднестатистический человек: нюансы смысла, интонации, тонкие изменения выражения лица или позы, колебание, оговорки и все тысячу и один способ человеческого выражения в гуще жизни. Для такого наблюдателя человеческие существа больше похожи на пламя, чем на машины: они постоянно мерцают и меняются, и внимательное чувствование за один час терапии осознаёт буквально тысячи больших и маленьких изменений, каждое из которых выражает происходящее в данный момент во внутренней жизни. Разумеется, терапевт сознательно не отмечает и не записывает их все. Развитая чувствительность делает возможным выделять наиболее значительное и улавливать паттерны, не отвлекаясь от остального происходящего. Дирижёры управляют более чем сотней одновременно играющих музыкантов и способны уловить ту степень, в которой конкретный скрипач немного отстал в темпе. Во многих сферах искусства и тонких навыков развитая чувствительность — важнейший ингредиент высочайшей компетенции. Это относится и к психотерапии.

Паттерны чувствительности

Я убеждён, что все мы рождаемся с гораздо большей способностью чувствовать человеческие переживания, чем проявляем в своей дальнейшей жизни. Значительная часть обучения в детстве — это формирование тех областей, в которых мы сохраним и сделаем тоньше своё эмпатическое чувствование, а также тех, в которых мы притупим или вовсе будем отрицать его. Таким образом, мы приходим к довольно ограниченному и частичному переживанию собственной природы и мира, в котором живём. Мы учимся улавливать первые минимальные намёки на чувства и отношения тех, кто может быть источником вознаграждения или наказания: родителей, старших братьев и сестёр, учителей, самого крутого парня на районе. Мы наращиваем толстую кожу вокруг своих чувств, связанных с болью и страданием, которые могли бы вывести нас за ощущаемые нами пределы. Интуиция ставится под сомнение, а честное считывание сигналов тех, с кем мы имеем дело, оказывается мешающим, невежливым или даже опасным. Все знают истории о маленьких детях, вслух говорящих то, что, вероятно, чувствовали, однако пытались не признавать все остальные («Почему дядя такой грустный?» — «Похоже, ты ему не нравишься».)

Чувствительность растёт и становится более тонкой и надёжной при регулярном её использовании, доверии ей и последующей её внимательной корректировке. Сознательные и бессознательные ограничения чувствительности снижают её остроту и запутывают наше общение и отношения с другими. Эффективные психотерапевты признают потребность постоянно развивать свою интуицию, эмпатию и чувствование человеческих переживаний, бдительно обнаруживают и устраняют слепые пятна, а также знают области, в которых способны посылать клиентам искажённые или пристрастные послания.

Каждый терапевт обладает уникальным паттерном областей открытой восприимчивости, областей частичного восприятия, из которых переживания клиента доходят с большим трудом, а также областей относительной или абсолютной слепоты. Я тоже изучил свои паттерны: я бдителен к указаниям на грусть, конфликт и чувственность. Я без труда улавливаю тёплые чувства, которые испытывает ко мне Джоэл, ощущение беспокойности в теле Лоис, тревогу Пита, связанную с концом и смертью, а также нежелание Нелл иметь дело с глубокой жаждой найти в своей жизни способ дать выход творческой энергии. Однако когда Нелл начинает ощущать ярость в отношении своего мужа, когда Пит раздражается и хочет взбунтоваться против меня, когда Лоис нужно поговорить о страхе старения или когда Джоэл намерен вытащить на поверхность ускользающее воспоминание из раннего детства, мне обычно нужны более ясные сигналы, чтобы вызвать чувствительную восприимчивость.

Разумеется, я не могу с уверенностью говорить о том, каковы мои слепые пятна, ведь если бы я их осознавал, они перестали бы быть таковыми. Однако я вполне убеждён, что они существуют, и ценю обратную связь от клиентов и коллег, которая может помочь мне осознать их, хотя я и сопротивляюсь ей. Кроме того, с некоторыми клиентами я обнаруживаю у себя определённые паттерны позитивных и негативных ответов. Я стараюсь осознавать их в меру своих возможностей, прорабатывая те, которые исходят главным образом из моих потребностей, и давая волю тем, которые, как кажется, поддерживают внутренний поиск клиента.

Одно из препятствий чувствительности терапевта, которое может быть трудно осознать его носителю, — это преданность определённой теории терапии. Я стараюсь быть бдительным к этой тенденции в себе самом, однако снова и снова с досадой обнаруживаю, что слушаю клиента через свою прочно стоящую на месте антибихевиористскую, антипсихоаналитическую, проэкзистенциальную и прогуманистическую систему фильтров. Периодически я ставлю себе задачу быть внимательным к конкретной и непосредственной презентации клиента и стараюсь ясно услышать её. Разумеется, это никогда не бывает возможным в полной мере. Как в терапии, так и вне её мы всегда слышим свои разговорные паттерны, где действуют определённые ожидания. Однако полезно и желательно продолжать осознавать эти предварительные установки и время от времени намеренно расслаблять создаваемые ими ограничения.

Другие тенденции к настоящей чувствительности — это попытки слишком вслушиваться в содержание сказанного клиентом, упуская то, как это сказано. То, как клиент говорит, измерение «процесса» в противоположность содержанию, — богатый источник информации и важнейший путь к работе с присутствием или недостатком присутствия клиента. Приведённые мной ранее примеры клиентов, не полностью присутствовавших во время разговора, иллюстрируют то, что может быть упущено, если слушать исключительно содержание слов.