Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны) - Алексей Тарновицкий

— Завидуете, да? Мы вот сейчас уедем, а вы-то останетесь. Сами виноваты. Всего-то делов — сходить к Сергею Иванычу…

Свисток. Пора. Пора вверх, на взлет, с земли на небеса. А то, может, остаться? Какой острый восторг поднимается в душе от одной этой мысли! Не собственно от желания остаться, нет, — от самой возможности выбора. От свободы! Потому что выбор — это свобода, а свобода — это восторг. Ну что, останемся? Вот уже вздохнули тормоза, стукнули буфера вагонов… Нет уж, ребята, вы оставайтесь, а мне в вагон, танцевать дальше. У меня в этом вагоне, кстати, и ребеночек спит, свет очей, звать Павликом…

Ну и, конечно, попутчики, заведомо необязательные знакомства. Они не такие мимолетные, как в городской очереди, когда нет времени присматриваться к случайному соседу и, уж тем более, выкладывать ему историю своей жизни: только разгонишься, глядь — очередь подошла, прости-прощай, собеседник. Нет-нет, железнодорожные заезды на длинные дистанции тем и замечательны, что уж за двое-то суток любой темнила проявит себя в достаточной степени. Отсюда и доверительность этого неспешного, обстоятельного общения.

Хорошо и то, что знаешь: не на веки вечные связала вас судьба, а на весьма конкретный, заранее ограниченный интервал. Не нравится какой-то сосед?.. — не беда: завтра в два часа дня согласно расписанию ты навсегда сделаешь ему ручкой. Нравится другой?.. — никто не мешает вам обменяться адресами. И неважно, что назавтра жизнь может вплотную столкнуть тебя с первым и никогда не свести со вторым — важно, что в поезде ты уверен в полной свободе своего выбора. А свобода, как уже установлено, — восторг.

В ту первую поездку в Евпаторию Аньке сильно повезло с попутчиками. Хотя, возможно, тут проявилось вовсе не везение, а умный расчет доброго волшебника Сергея Иваныча, потому что соседка по плацкарту Элла, добывая билеты, тоже воспользовалась его магической силой. Как и Анька, Элла везла на юг сына, восьмилетнего Петю. А впрочем, еще неизвестно, кто кого вез: в этой странной паре все определял именно Петя. Его мать на первый взгляд принадлежала к породе существ, которым назначено было родиться цветами, но по нелепой ошибке небесной канцелярии они явились в этот мир в людском обличье. В народе их еще называют «божьими одуванчиками».

Вообще говоря, это название предполагает заведомую кратковременность жизни людей-цветов: мол, стоит господу-богу слегка дунуть, и осыплется божий одуванчик, исчезнет, разлетится по ветру мелкими парашютными семечками. И, действительно, они постоянно забывают сделать самые необходимые дела, по ошибке выбрасывают самые нужные вещи и теряют все, что только можно потерять. Посмотрите, как они, любуясь облаками и не обращая внимания на мчащиеся грузовики, переходят улицу: поистине, каждый раз приходится удивляться тому, что им удалось в целости и сохранности добраться до противоположного тротуара. Удалось сегодня; возможно, удастся и завтра, но уж никак не на протяжении месяца, ибо этого не потерпит никакая теория вероятностей.

Все это так; тем поразительней тот факт, что в реальности божьи одуванчики живут долго и счастливо. А все почему? А все потому, что они непостижимым образом ухитряются найти того, кто ежедневно переводит их через улицу, а также не дает им потеряться, упасть со стула или сунуть палец, руку, ногу, голову туда, где все это может отрезать, например, в соковыжималку или в стиральную машину. Иными словами, эти бедные недотепы не так уж и глупы, если могут позволить себе ангела-хранителя, который круглосуточно следит за тем, чтобы с ними не произошло ничего дурного. Что ж, цветку, в том числе, и человеку-цветку, не зазорно провести всю жизнь в чьей-либо петлице.

Петлицей и ангелом-хранителем Эллы был ее сын Петя. Трудно сказать, как это получилось. Возможно, Эллу не устроил прежний вариант, и она, не найдя никого другого, решила сама родить нового ангела. Ясно одно: парень вынужден был с грудного возраста заботиться не только о себе, но и о маме. Скорее всего, ему пришлось учить ее всему, включая кормление и смену пеленок. Так или иначе, к восьми Петиным годам, когда случай в лице Сергея Иваныча свел эту пару с Анькой и Павликом, божий одуванчик Элла уже крепко сидела в сыновней петлице.

На Петю Анька подивилась еще в Ленинграде на платформе, когда садилась в поезд. Муж Слава к тому времени уже уехал в Коми на халтуру, провожать было некому, и по этой причине Аньке пришлось нести свой крест в одиночку: на спине рюкзак, на шее сумка, в одной руке чемодан, в другой — испуганный Павлик. Подтащив все это к вагону, она поставила чемодан и полезла в сумочку за билетами. Рядом здоровенный носильщик в фартуке объяснял что-то худенькому серьезному мальчику. Разговор шел на повышенных тонах.

— Тебе же говорят, пацанчик, все дают! — горячился фартук. — Такса таксой, а рубль на чай — это само собой.

— Много, — невозмутимо отвечал мальчик.

Глаза его приходились примерно на уровень фартучного пупа — туда парень и глядел, отчего создавалось странное впечатление, будто сверху вниз смотрит он, а не двухметровый здоровяк.

— Чего много?

— Рубля много, — тем же тоном пояснил паренек. — Тут всего два чемодана. Если бы вы занесли их в вагон, тогда еще можно было бы о чем-то говорить. Но никак не о рубле.

— Не о рубле… — потрясенно повторил носильщик. — Слушай, пацаненок, где твоя мама?

Похоже, он и сам не верил, что эта невозможная история происходит с ним, а не с кем-то другим.

— Да, не о рубле, — подтвердил мальчик. — И моя мама скажет вам то же самое.

Взгляд его двинулся вверх и, безразлично скользнув по лицу носильщика, остановился на навесе перрона — не иначе, прейскурант привокзальных услуг помещался именно там.

— Ну, скажем, двадцать копеек, — с некоторым сомнением произнес он, и взгляд его столь же неторопливо проделал обратный путь от навеса к фартучному пупу, без малейшего намека на промежуточную остановку.

Носильщик не ответил по очевидной причине: он попросту лишился дара речи. Стоявшая рядом проводница усмехнулась:

— Молодец, пацан. Молодой, да ранний.

— Все так говорят, — равнодушно отозвался мальчуган. — Так что вы решили?

Из горла двухметрового великана просочился тоненький писк; затем носильщик шумно выдохнул, развернул тележку и быстрым шагом двинулся прочь.

— Ну и ладно, — процедил мальчик, презрительно глядя в удаляющуюся огромную спину. — Не больно-то и хотелось. Мир не без добрых людей. Помогут и за так.

Он повернулся и оценивающе посмотрел на Аньку и ее багаж. Увиденное лишь укрепило его уверенность в правильности сделанного выбора.

— А вы, оказывается, соседи, — сказала проводница, разобравшись с билетами.

Мальчик удовлетворенно кивнул:

— Ну вот, тем более, — он протянул Аньке руку. — Будем знакомы. Петя.

Рукопожатие детской кисти оказалось на удивление энергичным.

— Аня, — ответила Анька и тут же поправилась: — Тетя Аня. А это Павлик.

— Очень приятно, — сказал мальчуган. — Тогда сделаем так, тетя Аня. Я провожу вас на место. Там уже сидит моя мама. Она останется с Павликом, а мы с вами вернемся и занесем вещи. Светлана Матвеевна, не могли бы вы пока приглядеть за нашими…

— Пригляжу, пригляжу… — милостиво согласилась хозяйка вагона. — Как тебе такому откажешь?

Мама Элла понравилась Аньке сразу — тоненькая, голубоглазая, с одуванчиковой копной мелко вьющихся волос и взглядом заблудившейся ромашки. По человеческим меркам ей было порядка тридцати, но люди-цветы живут в ином, цветочном, временном измерении. Во всяком случае, старшинство своего восьмилетнего сына Элла признавала безоговорочно. В этой паре всеми практическими вопросами заправлял Петя. Разместив совместно с Анькой багаж — особо ценные вещи под лавку, менее значимые наверх — он смахнул со лба трудовой пот, уселся рядом с матерью, болтанул не достающими до пола ногами в летних сандаликах и произнес совершенно по-взрослому:

— Ну вот, теперь можно ехать.

Элла радостно кивнула: судя по всему, она нисколько не сомневалась, что без этого разрешения поезд просто не осмелится тронуться в путь. Впрочем, Анька к тому моменту уже почти разделяла эту уверенность.

Петя обустраивал их дорожную жизнь обстоятельно и надежно. Прежде всего, он свел близкое знакомство с проводницей, установив с ней доброжелательные, но принципиально деловые отношения, без тени заискивания и панибратства. Их фундамент был заложен с самого начала, едва лишь остались позади ленинградские пригороды, и проводница стала обходить пассажиров, собирая и рассовывая по кармашкам планшета картонные билетики.

— Светлана Матвеевна, — сказал Петя, — если можно, я хотел бы сразу попросить вас о двух вещах.

— Интересно, о каких же? — поинтересовалась та, поглядывая на парня с улыбкой, в которой сквозила некоторая опаска.