Не искушай меня - Сильвия Дэй

– Ведьма, – пробурчал Саймон.

Лизетт, вздохнув про себя, положила ноги на грубо сколоченный табурет. Есть ли у нее семья? Есть ли у нее хоть кто-то, кто бы думал о ней, скучал по ней? Есть ли люди, которым она дорога, которые задумываются о том, почему и как она исчезла из их жизни? Она понятия не имела, что движет такими, как Саймон? Какие извилистые жизненные тропы привели его к тому, что он стал наемником? Однако она знала, что движет ею, – желание узнать, кто она такая. Для того чтобы узнать об этом, нужны были деньги и прочие ресурсы, и еще мастерство, умение лишить жизни всякого, кто встанет у нее на пути, кто встанет между ней и разгадкой тайны.

Когда Лизетт отправилась в Англию вместе с Саймоном, она рассчитывала вернуться при совершенно иных обстоятельствах. Виконт Дежардан пообещал дать ей свободу и открыть ей тайну ее прошлой жизни в обмен за информацию о шпионской сети Саймона во Франции. Но она возвращалась в Париж как пленница.

– Ешьте, – приказал Саймон, кивнув на стол.

Лизетт хотела было огрызнуться, но решила, что не стоит его злить. Ей не хотелось провести последнюю ночь в ссоре с человеком, который, единственный из всех, кого она знала, ей нравился.

Поэтому она приступила к еде, выбросив из головы все мысли о завтрашнем дне.

Глава 3

Высокие напольные часы в кабинете парижского дома Саймона Куинна пробили одиннадцать раз, когда раздался стук во входную дверь. Высокие напольные часы маскировали потайную дверь. Несколько лет назад, купив этот дом, Саймон позаботился о том, чтобы в случае возникновения непредвиденной ситуации он мог уйти из дома незамеченным.

Саймон прислушивался к обмену репликами между визитером и дворецким. Голоса приближались. Саймон встал с кресла. Только утром он сошел с трапа корабля и по прибытии в Париж весь день провел в хлопотах, в том числе и для того, чтобы организовать вот эту самую встречу, которая должна поставить точку на его службе. С завтрашнего дня он начнет новую жизнь. Он послал сообщение Дежардану сразу по приезде. В этом сообщении он потребовал разрешить ему встретиться с его людьми для того, чтобы убедиться в том, что все они живы и здоровы. Если все они живы и здоровы, тогда обмен может состояться уже следующим утром.

Саймон был одет в костюм для верховой езды. Плащ висел на спинке кожаного кресла у двери. В сапог он засунул кинжал, на поясе висела маленькая шпага. Не то чтобы он собирался ею воспользоваться, но он всегда носил ее с собой, рассматривая скорее не как настоящее оружие, а как талисман – она придавала ему уверенность в себе. Если даже и придется вытащить шпагу, то, скорее, чтобы отвлечь противника – лучшим оружием Саймона были кулаки. Ими он владел мастерски, что неудивительно – на них он всегда мог положиться, еще с отрочества.

Саймон всесторонне подготовился к грядущей миссии. Он был профессионалом и знал свое дело. Он сошел с корабля и вернулся домой не один. Рядом с ним был некто в бесформенном плаще с капюшоном. Через час после приезда к нему домой Лизетт, одетую так, чтобы узнать ее было невозможно, перевезли из его дома в другое надежное место. Таким образом, Саймон Куинн лишал своего противника возможности сорвать обмен.

– Добрый вечер, мистер Куинн.

Саймон пристально смотрел на человека, стоявшего в дверях. Худой и мускулистый, с грубыми чертами лица, этот человек походил на работягу. Трудно было поверить в то, что такой мужлан мог быть на короткой ноге с утонченным и обходительным Дежарданом. Тем не менее, этого человека действительно послал Дежардан. Иначе его бы здесь просто не было.

– Я готов, – сказал Саймон.

Он шагнул к двери и взял плащ с кресла, при этом ни на мгновение не отводя взгляда от гостя.

Своим обликом сподручный Дежардана заметно выделялся на фоне изящного убранства дома Саймона Куинна. Несмотря на то, что Куинн рос беспризорником, освоив сначала уличную жизнь Дублина, потом Лондона, и, несмотря на то что и еду, и место для ночлега ему приходилось добывать с боем, выбился в люди он не только благодаря крепким кулакам и завидной живучести. Добрую службу сослужили ему его выдающиеся внешние данные – его редкая мужественная красота. Несколько лет он прожил в любовниках у красивой и богатой леди Уинтер. Мария многому его научила, в том числе и тому, какую важную роль играет внешность человека. Благодаря этой славной женщине Саймон научился одеваться с неброской элегантностью, понимая, что ходить щеголем человеку его происхождения не стоит. Тонкий вкус и чувство меры отличало все, чем он владел: от обстановки дома до упряжи лошадей. Никому не пришло бы в голову сомневаться в его богатстве, и в его вкусе тоже.

– Едем? – спросил визитер.

У него был аристократический выговор с прононсом.

– Я готов, – повторил Саймон.

Они вышли из дома и оседлали коней. Посланец Дежардана прибыл в сопровождении еще двух слуг, но, окинув их быстрым взглядом, Саймон решил, что без труда сможет справиться с ними, если потребуется. Кроме того, если Лизетт, по мнению Дежардана, стоила дюжины его людей, то опасаться было нечего.

Что создавало совершенно новую дилемму.

Виконт готов был немедленно освободить двенадцать человек ради одной Лизетт, что оставляло иллюминатов,[1] группу, с которой работал Дежардан, фактически без рычагов влияния, делая неосуществимым требование по возвращению Жако и Картланда – двух французов, которых все еще удерживал в заключении в Англии лорд Эддингтон, бывший руководитель Саймона. Что-то тут не сходилось.

Тем не менее, более не в его, Саймона, компетенции было решать подобные загадки, а любопытство можно и подавить. Куинн стремился как можно быстрее покончить с двойной жизнью, которую ему пришлось вести так долго. Недавний визит в Англию и краткая, без намека на романтическую ностальгию, встреча с Марией, которая сейчас уже была замужем, напомнила ему о временах, когда он был доволен своей судьбой. Время, проведенное им с Марией, Саймон вспоминал как время сплошного безмятежного счастья по сравнению с последними несколькими годами постоянной нервотрепки. Настала пора кардинально менять свою жизнь. Хорошо это или плохо, но служить дальше Саймон Куинн не мог и не хотел.

Копыта коней отбивали веселую дробь по каменной мостовой, и легкий ночной ветерок приятно холодил щеки. Парижские улицы продолжали жить полной жизнью – вокруг торопились куда-то прохожие, время от времени проезжали экипажи. Саймон скорее по привычке замечал все и всех вокруг. Его жизнь так сильно зависела от умения оценить обстановку, что постоянная настороженность и предельное внимание к деталям стали его второй натурой.