Все равно! - Владимир Кусакин

— Всем предъявить пропуска на осмотр!

Все вынимают. Мы пошли вдоль строя. У одного пять, у другого шесть штампиков-допусков. И стоит такой замухрышистый солдатик в очках, держит пропуск. Весь уштампован!!!

— Видишь? — командир меня спрашивает, — У меня только пятнадцать, а у него сорок два! Кто ему это дал?! Загадка! Да ты посмотри на него!

Али говорил, а я лихорадочно соображал. Кто же из наших попадает под описание замухрышки в очках?

— Подожди Али! Может у этого солдатика какая-нибудь примета была? Скажем обе ноги левые, или родимое пятно во всю щёку?

Прижмурился Али, вспоминая.

— Особых не было. — наконец сказал он. — Только вот глаза…

— Что глаза?

— Складки верагута очень большие, края глаз накрывали. Я ещё тогда внимание обратил.

— Ага, знаю о ком ты говоришь.

Обычно мы работаем в одиночку, но бывают случаи, когда посылают компанию. Поэтому начальство устраивало для нас семинары, чтобы народ узнал и увидел с кем работать придётся. Вот там мы с ним и познакомились. У Виктора вид замороченного интеллигента, иногда надевает очки, чтобы спрятать свой несчастный взгляд, иногда снимает.

Преимущественно на работе, чтобы всерьёз не относились.

Он тогда уже зубром был, сотни находок. А как ножи кидает?! Вот этому он и меня научил. Подготовки у нас практически никакой. Кто-то был в армии, кто-то нет. Искать можешь? Вот и ищи! А Виктор мне своего кузнеца отдал. Берёт дорого очень, зато уж сделает…

— Ты не зацикливайся, — сказал он, — тебе не нужно десять ножей, он сделает один, но твой!

На вопрос: "Из чего делать?", ответил:

— Метеоритное железо! Самый лучший вариант. Завтра пойдём к коллекционеру, который такие штуки скупает, он продаст.

— Точно продаст?

Виктор улыбнулся.

— А куда он денется? Деньги готовь!

— Сколько?

— Тысяч десять.

— Рублей?

— Ага, рублей, только американских.

Десять тысяч — это всё что у меня было.

— Потянешь? А то могу занять.

— Нормально. Только у меня ещё никогда не было ножа, который можно поменять на машину.

Метеорит мы купили. Коллекционер долго смотрел на Виктора печальными глазами.

— Только если для работы. — наконец сказал он, и полез доставать.

Метеорит был чёрного цвета и выглядел как обычный булыжник, но с одной стороны отполирован. Там были видны серебряные точки-вкрапления, как звёздное небо ночью.

Кузнец заломил несуразную цену, а денег больше не было. Пришлось подогнать ему мой старый «Москвич», без одной рессоры.

— Утешил ты меня, Евгений Александрыч! Буду теперь на машине по селу разъезжать. — говорил он разводя огонь. — А рессора, чего ж, скуём новую. Ты посиди здесь в тенёчке, жена сейчас квасу принесёт.

Процесс ковки занял всего полчаса, не считая приготовлений, которые заняли почти целый день. И подгонки по руке, ещё час.

Нож получился большой и грубый, с отметинами молота.

— Вот, — сказал кузнец, — это он! Можешь называть произведением искусства.

Должно быть у меня была очень разочарованная физиономия. Он засмеялся.

— Ну не хочешь, не бери.

Подошёл к сундуку, открыл.

— Можешь всё забирать!

Сундук был набит холодным оружием. Кинжалы, шпаги, сабли. Я взял одну, сверкающая, украшенная инкрустацией, на лезвии клеймо "Сделано в году 1802 мастером Михеевым". Вот это да! Может этой саблей с Наполеоном воевали!

— Ну ты и жулик, Михалыч! — голос Виктора от двери заставил меня вздрогнуть.

— Брось эту железяку Жека! Он такие для музеев делает, из китайской нержавейки. Нарочно сходи в областной краеведческий, сколько там этого барахла? А, Михалыч?

Он взял из рук кузнеца мой нож.

— Смотри!

Виктор поставил лезвие на ломик, лежащий на верстаке, и ударил по нему молотком. Конец лома отвалился и запрыгал по полу.

— Такую вещь спортили. — проворчал Михалыч, впрочем вид у него был довольный.

— На! — Виктор протянул нож мне. Я взял его холодную тяжесть и провёл рукой по лезвию.

— Ничего не напоминает?

— На кремнёвый нож смахивает. В музее видел.

— Бери выше! — он вытащил из-за пояса родного брата моего тесака. — Так делали обсидиановые ножи, самые острые и тонкие лезвия на Земле. Ещё в древние времена ими делали операции, да и сейчас делают. Но обсидиан хрупкий, а это …

Он бросил свой нож на наковальню плашмя. Тот подпрыгнул, перевернулся в воздухе и воткнулся в пол.

— Видишь? Сам втыкается! А почему? Михалыч не говорит. Ты знаешь Жека, что все кузнецы с чёртом братовья? Давай клей, чёртов брат, сейчас ручку сделаем.

Он опустил рукоятку в банку с клеем, который варил кузнец, дал стечь всё лишнее. Посмотрел, похмыкал.

— И верёвку, старый барсук! У тебя ещё должно с прошлого раза остаться.

Эти верёвки плетут на Мадагаскаре. — продолжал он обматывая рукоятку. — Дал я этому кулаку бухту, так он её быстренько растранжирил. Продаёт он её, что-ли? Если красоту захочешь, у него ещё проволока есть специальная, сам тянет.

— Нет, красоты не надо. — отказался я, уже начиная любить своё новое оружие.

— Сейчас подогреем его, чтобы клей встал намертво, и всё. Пользуйся! Только сначала научись попадать в цель!

И я научился.

— Виктор Васильевич Карасёв, на брови маленький шрам, вот такой! — я показал.

Али обрадовался.

— Точно, а я уже подзабыл. Так ты его знаешь?

— Больше года не видел.

— Встретишь, скажи что я с ним хотел бы встретиться. — Али зашевелился от переполнявших его чувств.

— Найди его по своим каналам.

— Нельзя, как потом объяснить такое внимание? Вы же все под колпаком.

— А как же я?

— Тебя встречают те, кому можно.

В Шереметьево у трапа нас встречал Араб и его команда.

— Рад что всё обошлось, Евгений Александрович! — сказал он и осёкся.

Я заметил как Али наступил на его блестящий ботинок, и повернул каблук.

— Поговорим в машине? Или …

— Или …

— Тогда поехали.

За всю дорогу Араб позволил себе только одно замечание.

— Ваши действия вызвали громадный резонанс в некоторых кругах, сейчас они пытаются потушить пожар в собственном доме, но не исключаю, что он может перекинуться на нас. От вас, вернее вашей подачи, Евгений Александрович, будет зависеть очень многое.

— Сделаю всё что смогу! — ответил я.

Видимо удовлетворённый моим ответом, Араб качнул головой и закрыл глаза.

Остальной путь мы проделали молча.

Целую неделю после этого, меня тренировали. Как глядеть в глаза, как отвечать на вопросы. Гипс не снимали.

— Походи так, — сказал Араб, — Пусть китайцы видят, что не одни они пострадали в этой схватке.

Ожидали проверяющего из Пекина. Он должен был решить дальнейшую судьбу нашего отдела. И его хозяев тоже.

— Их арестуют?

— Нет смысла делать это сейчас. Что им могут предъявить?

— Ну-у… — я задумался. — Измену Родине, например.

— Евгений Александрович! Измену можно повесить на меня, на вас. И можете не сомневаться, что так оно и будет. Лучше ответьте, не хотели бы вы, пока суть да дело, пройти курс молодого бойца?

— Молодого бойца?

— Хотите, назовём его курсом неуловимого мстителя. Только так! — он сжал сигарету в пальцах, — Заниматься будете, когда у нас найдётся время. Поэтому вы должны быть готовы днём и ночью. Согласны?

А что я должен был ответить?

После этого время стало двигаться скачками. Спортзал, кроссы, класс теории, стрельбище, обычно под утро приезжал Араб. Объяснял основы и разглядывал меня клюющего носом. Я всё время находился на острие, а люди не могут так жить.

— Могут! — сказал Араб. — Люди могут! Собачка помрёт. Поэтому мы учим не собачку, а тебя.

И всё покатилось дальше.

Примерно через полгода, приехал Араб и сказал:

— Хватит! Два дня на то чтобы утряслось! Потом экзамен. Если не сдадите, до конца своей жизни будете звать меня "Ваше сиятельство".

— Я сдам!

— Если так, то я начну вас звать Жекой. Вы знаете перевод вашего имени с китайского?

— Это нечестно! — сказал я чувствуя, что где-то здесь подвох, но никак не мог его увидеть.

— Да, и Алишер приезжает завтра. Он собирается учить вас летать, а то один самолёт вы у него уже разбили. Так он опасается за другой.

Всё решили за меня, потому что мной двигала месть, а они собирались направить её в нужное русло.

— Ты сгоришь на этом пути! — сказал Али однажды.

Араб сидевший у камина, с интересом глянул на нас поверх газеты.

— Не беспокойся за него, он постарается гореть потише. — ехидно усмехнулся он.

Начинался бесконечный спор о психометрике, который они заводили почти каждый вечер. Али был за то, что все люди разные, нельзя ко всем подходить с аршином Араба. Другой же считал, что психическая энергия является некоей константой, примерно такой же как складной метр.