Этидорпа, или Край Земли - Джон Ллойд

Он не ответил.

Через некоторое время я снова спросил:

«Приятель, Вы можете мне сказать, как долго будет длиться наше путешествие? Когда мы достигнем места назначения?»

Одно молчание.

Вытянув руку, я рискнул прикоснуться к моему приятелю и обнаружил, что он был туго привязан к сиденью и задней части кабины. Кожаные ремешки прочно удерживали его в положении, и так как я размышлял о тайне, то подумал себе, что если буду их тревожить, то они без всякого колебания свяжут и меня так же уверенно. Однако оказалось, что мои надсмотрщики не следили за мной, и, тем не менее, я почувствовал, что они были уверены в моей неспособности сбежать. Если этот человек на скамейке был заключенный, то почему он так сдержан? Почему он не ответил на мои вопросы? Я пришел к выводу, что его рот был закрыт. Затем я решил определить, так ли это. Все с большей силой я стал осознавать, что мне было предназначено ужасное наказание, и я наполовину надеялся, что смогу получить от моего партнера по плену какую-нибудь информацию в отношении нашего пути назначения. Осторожно проведя вдоль его шеи и под подбородком, я собирался вытянуть кляп из его рта, когда по моему телу пробежали мурашки, так как я соприкоснулся с холодным застывшим телом. Человек был мертв и закоченел.

Судорога прошла по моим нервам. Я начал испытывать последствия тяжелого ментального напряжения, отчасти вызванного заключением и усиленного предыдущим преследованием, а отчасти и таинственностью речи, с которой ко мне обратились. Выражение «сейчас Вы отправитесь в долину смерти и познаете таинства жизни» непрерывно вертелось в моей голове, и даже тогда я сидел на той же стороне что и труп. После этого открытия я пребывал некоторое время в полуоцепенении и состоянии глубокого уныния. Как долго, не могу сказать. Затем я испытал необъяснимую перемену, такую, что мое воображение было подобно воображению осужденного человека без надежды на отмену приговора, и я стал равнодушен, как человек, который может смириться со своей судьбой. Я стал стоически ее ждать. Возможно, прошли мгновения или часы, и вскоре безразличие уступило место возрождающемуся любопытству. Я осознал, что могу умереть лишь один раз, и хладнокровно и самодовольно сменил тему размышления, думая о своей возможной участи. Как только я взглянул на мертвого человека, на таинственных агентов всемогущего суда, я изумился тому умственному состоянию, которое, в конечном счете, позволило мне находиться в спокойном положении и беззаботно дремать. Тем не менее, поступил я так после некоторого периода, продолжительность которого не в состоянии определить. Я проснулся, и вскоре после этого экипаж остановился, наши лошади спешились, после чего наша поездка возобновилась. Наконец я снова уснул, вытянувшись в углу. Внезапно меня сильно потрясли, разбудив от дремоты, и скомандовали выходить. Это было утром на рассвете, и прежде чем я успел осознать, что происходит, мои пленители перевели меня в другой экипаж, а мертвый человек был грубо затолкнут и усажен на моей стороне. Мои компаньоны говорили с ним, как будто он был жив. В самом деле, если оглянуться назад на все эти маневры, понимаешь, что по всей очевидности я был один в группе похищенных, а наши действия фактически сводились к тому, чтобы склонить стороннего наблюдателя к мысли, что мертвый человек был упрямым арестованным, а я сам был одним из его официальных охранников. Возницы экипажей не обращали на нас внимания. Они сидели и, определенно, никто из них не интересовался нашим перемещением. Второй экипаж, как и предыдущий, был надежно закрыт, и наше путешествие продолжилось. Темнота была как в башне. Это могло длиться несколько дней, я ничего не могу сказать о прошедшем времени. Мы ехали все дальше и дальше. При случае мне давали еду и питье, но мои захватчики держали свой курс. Наконец, меня забрали с коляски и препроводили в блокгауз.

Меня быстро и в тайне переместили за сотню и больше миль, возможно, в другой штат, и все следы нашего путешествия были эффективно потеряны для преследователей. Я был в руках людей, которые полностью исполняли указания своих вышестоящих правителей, которых они никогда не видели и, вероятно, не знали. Мне не нужно было долго размышлять, чтобы осознать, что я нарушил самое священное обязательство, самовольно прибегнув к хитрости, и теперь я был беспомощен перед ними. Я хорошо знал, что сам привлек наказание, каким бы оно ни было, и не мог предотвратить его исполнение. Я понимал, что оно будет суровым, и смирился с тем, что оно не будет соответствовать обычному человеческому закону.

Разве я в тайне, находясь в моей маленькой комнате той мрачной каменной таверны, не нанёс на бумагу мистические предложения, которые никогда не выходили из-под пера и были неизвестны, за исключением тех людей, которые были посвящены в них? Разве я раньше, прежде чем эти слова были предназначены мне для хранения, в самой суровой манере не поклялся их не нарушать и держать в тайне? И разве я не нарушил самовольно эту священную клятву и предал гласности эти скрытые выражения? Моим участием на правах брата в этой организации было хранить собственность, не принадлежащую ни одному человеку, и передававшуюся от одного к другому сквозь века, сокровенно взлелеянную и доверительно защищенную людьми многих рас. Она считалась доверием, почетным долгом, и ее никогда раньше не предавали. Моё преступление было глубоким и мрачным. «Будь что будет!» – рассудил я, размышляя над своим вероломством. «Я готов к приговору, моя участь заслужена, она не более, чем справедлива».

Слова обитателя экипажа снова и снова приходили мне на ум, и одно выражение постоянно кружилось в мозгу: «Вы испытаны, осуждены, а мы те, кто должен исполнить приговор наших судей». Эти слова я не мог забыть.

Черное спокойствие моей одинокой тюремной клетки билось во мне, я мог чувствовать отсутствие звука, я ощущал унылую тягость пустоты. В своем одиночестве и отчаянии я с болью возопил к невидимому судье: «Я готов к приговору, будь это смерть или пожизненное заключение». Дальнейшие слова обитателя коляски пришли мне в голову: «Сейчас Вы отправитесь в долину тени смерти и познаете тайны жизни».

Затем я уснул, чтобы проснуться и снова заснуть. Я не замечал времени. Могли пройти дни или недели, я не мог определить. Слуга приходил с интервалами, чтобы обслужить мои потребности, всегда в плотно закрывающей лицо маске, постоянно молчалив. То, что я не был совершенно отделен от человечества, я все же с уверенностью чувствовал, и случайные звуки извне были слышны. Однажды я решил громко закричать, надеясь привлечь внимание, но люди, которые, как я был уверен, слышали меня, не обратили внимания на мой одиночный крик. Наконец, одной ночью, моя дверь резко открылась, и в нее вошли три человека.

«Не бойтесь – сказал говорящий, – мы намерены Вас защищать, держитесь уверенно, и скоро Вы будете свободным человеком».

Я молчаливо согласился сопровождать их, ибо отказываться было бессмысленно. Меня привели к лодке, в которой лежал труп – тот, с которым, как я предположил, я путешествовал. Усевшись, мы тихо отплыли на середину реки. Наш курс пролегал диагональю от берега, мертвого человека выбросили за борт, затем наша лодка повернула к безлюдному берегу.

Затолкнув меня в экипаж, который при нашем возвращении уже нас ждал, мои пленители подали сигнал, и меня увезли во тьму, такую же безмолвную, как и прежде. Наша поездка продолжилась, я думаю, не полные два дня. Снова меня поселили в другой бревенчатый домик, в котором была только одна дверь и не было окон. Мои сопровождающие были в масках, никто из них не разговаривал со мной, когда день за днем они обеспечивали мои нужды. Они не сообщали мне ни малейшей информации по любому вопросу, пока я не оставил, наконец, все надежды обрести когда-нибудь свободу.

Глава 7

Дикая ночь – я преждевременно постарел

Из глубин ночи меня разбудил шум открывающейся двери, и семь замаскированных масками человек прошагали в мою тюремную комнату. Каждый держал зажженный факел, они все обошли меня, поскольку я лежал на полу в одежде (у меня не было кровати), и выстроились в шеренгу. Я поднялся, и мне указали на стул – единственный в комнате. Развернутая полукругом шеренга жутко уязвляла меня, и, восседая на стуле, из центра комнаты, я поочередно вглядывался в семь пар сверкающих глаз, каждая из которых была направлена на меня. Поворачиваясь от одного к другому, я видел, как черные колпаки проваливались в темноте, становясь более ужасными.

«Люди или дьяволы, – закричал я – делайте ваше худшее! Если это в вашей воле, делайте меня таким же мертвым телом, рядом с которым я сидел однажды. Но прекратите ваши преследования. Я искупил свой опрометчивый поступок тысячекратно, и это положение невыносимо. Я требую знать, в чем должен заключаться мой судный день, и желаю его исполнения».