Счастье где-то рядом - Элен Алекс

— Его имя на запотевшем стекле написать не хочется, — сказала я.

— Это почему же не хочется? — даже расстроилась бабушка Урсула.

Всем влюбленным, понимаете ли, хочется, а мне, видите ли, — нет.

— Потому, что я не знаю его имени! — сказала я.

И слезы вновь потекли по моим щекам.

— Ничего страшного, — утешила меня бабушка Урсула, — вот познакомитесь поближе, и узнаешь.

— Я не познакомлюсь с ним поближе, — сказала я.

— Почему ты не познакомишься с ним поближе? Все люди когда-то знакомятся поближе.

— Потому, что я не знаю, кто он такой.

— Как это ты не знаешь, кто он такой?

— Я вообще не знаю, кто он, — печально сказала я и горько-горько вздохнула.

— Ты просто увидела его на улице?

Я отрицательно помотала головой.

— Ты видела его гораздо ближе?

Куда уж ближе. Сначала я с ним целовалась, а потом мы просто лежали рядом на большой кровати.

Но можно говорить ли это все бабушке Урсуле? Или мне потом придется ей сердечные капли на язык капать?

— Давай, — сказала бабушка Урсула, — рассказывай, что там с тобой приключилось.

Я исподлобья смотрела на нее. Она хотела помочь. Она была моя бабушка и все знала про любовь. Она уже была достаточно близко знакома с этим чувством и могла мне что-нибудь подсказать.

Я вновь горько вздохнула.

— Ну, — сказала я, — сначала я с ним целовалась. А потом мы просто лежали рядом на большой кровати.

— Что-что? — сказала бабушка Урсула.

Утром я позвонила маме. Мама уже знала, что я вчера горько плакалась на коленях у бабушки Урсулы, и была страшно рада, что я сейчас и с ней поделюсь своей радостью или печалью.

Но я только спросила у нее, а сколько надо делать костюмов, чем поставила ее в тупик.

— Каких костюмов? — растерянно переспросила она.

— Ну тех оборотней, или вампиров, или злобных троллей, — сказала я.

— Каких троллей?

— Которые тебе костюмы заказали!

— Мне никакие тролли костюмы не заказывали! — возмутилась мама.

— К тебе молодой человек из театра приходил и костюмы заказывал, помнишь?

Мама совсем обиделась. Она думала, что мы с ней о моей личной жизни сейчас сплетничать будем, а мы, понимаешь ли, о ее работе говорим.

— Конечно, помню, — сказала она. — Я еще не совсем из ума выжила.

— Это хорошо, — похвалила я.

Мама обиженно молчала.

— Так сколько их?

— Кого?

— Костюмов.

— Ну два, три, четыре.

— Как два, три, четыре?

— Два — для спектакля, один про запас и потом еще один про запас.

— Ясно, значит, два для спектакля и два про запас, — сказала я.

— Нет — один и один про запас.

Ну вот, еще только утро началось, а я уже совсем вымоталась.

— Хорошо, — устало сказала я маме, — как скажешь. Если один и один — это не два, то тогда пусть остается просто один и один.

— Он сказал, что нужен только один костюм про запас, — стояла на своем она, — а потом подумал и сказал, что можно и еще один, ну это совсем на крайний случай. Поэтому я так и считаю.

— А, понятно. Тогда все в порядке. А я-то думаю, что это у тебя за счет такой странный.

— А ты мне ничего не хочешь сказать? — спросила мама.

Я пожала плечами.

— Нет. Разве что я на работу крупно опаздываю.

— И больше ничего? Как дочка маме?

— Ну целую, люблю и так далее, — сказала я и срочно положила трубку.

Вечером все равно ведь придет выпытывать, чего с утра-то душу мотать? Моя душа и так с некоторого времени не в порядке.

Вечером мы сидели в баре у Джессики и подсчитывали. Один, потом еще один, потом еще один, а потом еще один, совсем про запас. Это значит четыре? Или просто три и один совсем про запас?

Так сколько там их, этих Лимбарди, прибыло в наш город смущать мою душу?

Я так ничего и не рассказала бабушке Урсуле, я не решилась. А что я могла ей рассказать? Что со мной и правда происходит то, чего я еще и сама пока не понимаю?

Что мне и правда хочется и смеяться и плакать. Просыпаться вместе с птицами и ловить губами холодные капли дождя. Хочется написать на запотевшем стекле его имя, но я не знаю его имени.

Бабушка Урсула меня поняла и особо бередить мои раны не стала. Она знала, что придет время, и я сама ей обо всем расскажу во всех подробностях. У нас с ней всегда были доверительные отношения.

Бабушка Урсула напоила меня чаем и накормила горячими пирожками, которые у нее, как и всякой обыкновенной бабушки, как раз оказались под рукой. А потом она уложила меня спать.

И я еще долго слышала, как они с моей мамой совещалась по телефону о том, что ребенок, видимо, просто немного переутомился. И ребенку наверное, пора либо глобально менять место работы, либо его нужно просто отправить куда-нибудь путешествовать.

Я и Джессике-то своей ничего толком не рассказала. Ну да, ходила опять в театр. Нет, на этот раз не целовались. Просто полежали рядом на большой кровати.

Джессика сидела на высоком стуле, вытаращив глаза и ловя ртом воздух.

— И это ты называешь — ничего такого необычного не происходило?

— Конечно, — ответила я, потягивая банановый коктейль. — Должны же мы с ним были где-то разместиться.

— А кроме кровати там негде было разместиться? — недоверчиво спросила Джессика.

Я покачала головой.

— Нет, — сказала я, — там кругом была только эта большая кровать.

Джессику обуревали странные чувства — от полного разочарования до полного восторга.

— Только с тобой все эта история могла случиться, — сказала она.

— Это почему?

— Потому, что ты такая инертная.

— Не скажи, — не согласилась с ней я, — я вон и эскизы делала, и в театр сама пришла. Какая же я инертная, если я что-то делаю?

— Мало ты делаешь.

— А что надо было делать?

— Надо было снять с него очки! На худой конец — бороду оторвать!

— Как?

— Наброситься на него и оторвать! — сказала Джессика.

— Джессика! Это было бы невежливо!

— Вежливая ты моя! — возмущалась Джессика. — А теперь нас любопытство тут разбирает! И у нас благодаря тебе ни одной зацепки нет!

— Ну почему же, — сказала я, — я его одеколон знаю. И голос. И смех серебряный.

— И ты все это в следующий раз узнаешь? — с подозрением спросила она.

Я тяжело вздохнула.

— Не уверена.

Джессика смотрела на меня с сожалением.

— Ну хорошо, — сказала она, — давай пойдем методом исключения. Это был Луи?

— Я не знаю, — сказала я.

Джессика горько вздохнула.

— Хорошо, пойдем дальше. Это был не Луи?

— Этого я тоже не знаю.