Ангел во плоти - Виктор Кувшинов

— Люсь, да я ни ухом, ни рылом!.. То есть ни одной ногой… нет, рукой! — я от волнения перепутал все их русские идиомы. — Я ж с тобой по неопытности, от избытка чувств.

— Ладно, уговорил. Где ты хоть сейчас?

— Во второй городской. Заперт в какой-то каморке с обколотым парнем.

— Ничего не понимаю, мы с тобой что, в одном здании находимся?

Вскоре выяснилось, что нас разделяет всего несколько стенок и пару бетонных перекрытий. Я рассказал всю историю и предположил, что сгоряча нес какую-то чепуху сестре в приемном отделении, но Люся сразу отвергла такое предположение, заявив, что столь хилыми симуляциями на государственные харчи у нас не проедешь. В общем, она пустилась в спасательный рейд, а я, следуя ее настоятельной рекомендации, затих, как лабораторная мышь, ожидающая своей судьбы в клетке. Но в отличие от мыши у меня все-таки был шанс выйти отсюда относительно целым. И эта мысль грела меня слабой надеждой, словно керосинка заброшенного всеми посреди льдов полярника.

Не знаю, сколько резинового времени оттикало в этом замкнутом пространстве. Мне показалось, что вечность, но если объективно, то минут двадцать. Так или иначе, но мою стагнацию прервал звук проворачивающегося замка. Входящую Люсю я уже встречал чуть не с распростертыми объятиями. Но все-таки не с распростертыми — во-первых, я все-таки помнил об обещании не распускать рук, а во-вторых, там мог быть кто угодно. Слава богу, в дверях была моя, просто ненаглядная Люся! Я чуть не подвывал от восторга. Девушка безошибочно прочувствовала мое настроение и осторожно приветствовала меня, чтобы не спровоцировать на обнимания:

— Привет, заключенный! Ну что, рассказывай, как ты сюда угодил?

— Здравствуй, моя спасительница! — я честно держал Женькины руки за спиной, сцепив их в железный замок.

А вы что думали? Знаете, как хочется бросится обниматься, когда тебя спасает такая небесная нимфа? Когда Люся вошла, у меня аж дыханье в зобу сперло, как у этой вашей вороны на елке. Такой свою знакомую я не ожидал увидеть. Белый, приталенный халат, маленькие очки в тонкой оправе и собранные в строгий пучок волосы почему-то не делали ее строже, а придавали какой-то возвышенно-отточенный вид. Как будто немного строгий ангел пришел рассудить расшалившиеся души. Казалось бы серьезный вид исчезал за ее внимательно дружелюбным взглядом. Я видел, как буквально на глазах в ее взоре таяли последние льдинки отчуждения и укора. Вскоре я догадался почему.

Выслушав мой отчет, она еще чуть-чуть подумала, уже дружелюбно улыбаясь, и выдала свой диагноз:

— Ты, Женя пострадал за свою доброту. Запомни, здесь за это наказывают!

— Как наказывают?! — моему удивлению не было предела.

— Я только сейчас поняла, что произошло: тебя первая медсестра передала сменщице, как пациента с буйным помешательством. Я так понимаю, что вы вот с тем молодым человеком идете под одной фамилией, — девушка озабоченно кивнула в сторону парня, притулившегося у стенки, и продолжила объяснение произошедшего. Ты своими жалобами так ее достал, что она тебя по второму разу приняла «на учет», а медбратья здесь тоже — какие подвернутся, вот и препроводили тебя, по бумагам…

— Так что, я значит, за этого психа прошел? Но я же… — до меня дошло, что мои долгие вспоминания собственного Ф.И.О. сыграли злую шутку — мне просто не поверили.

— Ладно, с тобой мы разобрались, — тем временем продолжила моя спасительница. — Меня больше беспокоит этот несчастный. Ты думаешь ему легче, чем тебе? — девушка подошла к парню и присела на корточки перед ним, но тот никак не отреагировал на ее появление. Тогда она провела ладонью по его волосам, как бы немного их взъерошив. Парень через силу открыл глаза и попытался что-то произнести. Люся тут же резко встала, возмущенно посмотрела на меня и воскликнула. — Господи, да как же они посмели? У него же диабетический криз!

Девушка белой фурией выскочила из комнаты. Я непонимающе воззрился на парня, который опять впал в полубессознательное состояние. Дверь осталась открытой нараспашку. Но ненадолго — вскоре там показались те же парни с каталкой и Люся с шприцом в руках.

— Сейчас инсулина срочно вколем и все будет в порядке! — бросила она мне, как будто разбирающемуся в болезнях коллеге, тут же подошла к парню, задрала рукав и сделала инъекцию. И только потом принялась его будить. Парень, очнувшись, довольно адекватно отвечал на ее вопросы и был препровожден куда-то в больницу. А фея в белом халате, спохватившись, обратилась ко мне. — Представляешь, у парня диабет, а они его в психушку!

— А причем тут диабет? — не понял я.

— Ах да, — догадалась Люся, что я далеко не доктор по человеческим телам. — Понимаешь, у него изо рта такой запах ацетона шел, что двух вариантов тут нет. У него же уровень кетонов зашкаливает. От этого любой с ума сойдет! Кто же из врачей на приеме тогда был? Ведь от такой ошибки недалеко и до смертельного исхода!

Девушка выглядела по-настоящему расстроенной. На самом деле и мне было не до собственной судьбы. Это просто ужасно, когда на твоих глазах молодой и полный сил парень, чуть не отправился к нам в астрал, только потому, что на приеме в больнице сидел недообученный или равнодушный медработник. Пока я обдумывал эту ужасную в своей повседневной жестокости думу, Люся, гораздо быстрее пришедшая в себя, быстренько вытолкала меня в коридор и буквально поволокла к выходу. Уже в дверях я спохватился:

— Люсенька! Я не могу этого так оставить. Ты проявила просто ангельскую заботу не только ко мне, но и к этому несчастному парню. Я преисполнен благодарности и приглашаю тебя к себе вечером, — и чувствуя, что сейчас получу заслуженный отказ, предупредил такое развитие событий. — Я, действительно восхищен красотой твоей души, и для твоей же безопасности я приглашу Федю с Катей, и клятвенно обещаю не касаться твоего прекрасного тела ни единым пальчиком! — видя, что девушка все еще сомневается, я поднажал. — Люся! Я не знаю, как тебя отблагодарить за мое спасение! Дай мне шанс!

И девушка уступила. Она вздохнула и улыбнулась с выражением лица, совершенно не соответствующим такому вздоху.

— Ну что с тобой поделаешь? Ладно, договорись! Только согласуй вечер со всеми. Я сегодня не смогу — дежурство почти до полуночи… ой, да и завтра никак… если только послезавтра.

Как я хотел, на радостях, ее обнять! Но, помня свое фиаско, снова схватил одной рукой другую за своей спиной, чтобы они самовольно не ринулись в атаку. Так мы и расстались. Я как карп, умудрившийся выскользнуть из невода, всеми жабрами вдыхал воздух свободы за стенами больницы. А впереди меня ждал реал Земли со своими ловушками и тайнами.

Пока Федя был вне досягаемости моего телефона, я не мог договориться о точном времени нашего рандеву, так что решил продолжить изучение окружающего реала. Я, конечно, не был законченным болваном и сделал долженствующие поправки в свои, слишком уж ангельские представления об окружающей среде. Прежде всего, я понял, что делая добро людям, надо быть осторожным, так как тебя могут понять превратно или вообще не понять. Затем нужно было осторожнее обращаться с собственным языком, который то и дело пытался встрять в общение с незнакомыми мне людьми и нагородить им такую кучу малу всякой ангельской чуши, что они, естественно, начинали реагировать на меня, как на больного или, по крайней мере, подозрительного типа.

Я упорно топтал мостовые, когда мне попалась старушка, стоявшая у края проезжей части и опасливо оглядываясь по сторонам. Поняв, что та попросту боится своим медленным темпом пустится в длительный переход, я подошел к ней и спросил:

— Бабушка, Вам помочь перейти улицу?

— Ой, мил человек! Очень бы помог. Зрение у меня слабое, а машины, сам знаешь, не больно пешего человека жалуют, — старушка прямо ожила.

Я подхватил ее под руку и, как галантный кавалер, повел на другую сторону дороги, на всякий случай высоко подняв руку, чтобы наиболее шустро едущие, издалека могли заметить наш неспешный поход. Но на этом наше общение не окончилось. Растроганная моим участием, старушка начала изливать мне свою душу, а когда я, сообразуясь со своими ангельскими принципами, предложил ей помочь донести сумку, то и совсем растаяла. Я слушал и понимал, насколько старый человек может быть одинок и насколько ему может требоваться простое человеческое внимание.

Оказалось, что эта маленькая сухонькая женщина прошла пару войн, похоронила сына. Самое удивительное, что она, заброшенная родными, и не очень обласканная государством, не сетовала на жизнь, а только и повторяла, что теперь-то что, бомбы не рвутся, пули не свистят, живи — не хочу! А что эти бюрократы, да грубияны вокруг — так они всегда были, а чем жизнь вольготнее, тем их больше плодится…