Тень Сохатого - Фридрих Незнанский

Олег Иванович Юркин, тот самый депутат Госдумы, который послал депутатский запрос относительно «криминальной» деятельности бизнесмена Боровского, а позже и Ласточкина, сидел перед Турецким и неприязненно поблескивал глазами из-под насупленных бровей. Он был весь какой-то всклокоченный и нахохленный, этот Юркин. Всклокоченные седоватые волосы, встопорщенный пиджак, явно не подогнанный по фигуре, даже косматые брови и те грозно топорщились в разные стороны, как крылья лохматой птицы. Да и кабинет у него был какой-то неуютный. Слишком функциональный, что ли. Ни тебе картинки на стене (кроме портрета любимого президента), ни фотографии жены и детей на столе — ничего такого.

Турецкий заговорил с ним предельно вежливым и мягким тоном:

— Скажите, Олег Иванович, вы послали этот депутатский запрос по своей инициативе?

Юркин фыркнул:

— Что это за вопрос такой? Ну, конечно, по своей! По чьей же еще? — Он хищно прищурился на Турецкого. — А что вы вообще имеете в виду?

Турецкий вежливо улыбнулся:

— Олег Иванович, не стоит принимать мои вопросы в штыки. Мы с вами просто разговариваем.

Юркин грозно нахмурил брови:

— Вот именно. Но я хочу знать, что вы имели в виду, когда задавали этот вопрос?

— Что я имел в виду? — Турецкий задумчиво потеребил пальцами плохо выбритый подбородок. — Ничего особенного. Просто я подумал, вдруг вам кто-нибудь позвонил и попросил это сделать? Всякое ведь бывает в жизни. Допустим, идея у вас созрела давно, но не было… как бы это сказать… толчка извне. Знаете, как у художников и поэтов? Замысел они вынашивают годами, а потом р-раз — сели и написали гениальную вещь.

— Какой еще толчок? — скрипуче и подозрительно вопросил Юркин. — На что это вы намекаете? Не было никакого толчка! Я просто выполнил свой депутатский долг, вот и все. И нечего разводить здесь инсинуации!

Турецкий вздохнул.

— Хорошо, — сказал он, — я понял. Значит, запрос вы написали просто по вдохновению. Решили — и написали. Так?

Юркин кивнул:

— Так. Если называть «вдохновением» долг перед своим народом.

— Но почему вдруг вы решили выполнить свой долг именно таким образом?

— Как это почему?! — вновь взвился депутат. — Неужели такие вещи нуждаются в объяснении? Депутат — это выразитель чаяний народа. Когда одни жируют и воруют, а другие прозябают в нищете — разве это справедливо? — Юркин яростно усмехнулся и покачал головой: — Нет! Люди вправе знать, куда и на что тратятся богатства их земли. А значит, и их собственные богатства. — Он подозрительно прищурился на Турецкого: — А сами-то вы что, с этим не согласны, так я понимаю?

— Ну почему же, — пожал плечами Александр Борисович. — В принципе, вы абсолютно верно рассуждаете. Вот только…

— Что?

И тут в лице Турецкого произошла разительная перемена. Оно слегка вытянулось, осунулось и стало сухим и строгим, как у школьного учителя. Его серые глаза сверкнули холодным блеском. Турецкий прищурился, резко подался вперед и сказал голосом веским и ледяным, как у прокурора, обличающего преступника:

— А то, уважаемый Олег Иванович, что ни черта у вас не сходится. Ясно вам? Не схо-дит-ся.

— То есть как это не… — испугался Юркин. — Позвольте!.. Вы что же, в чем-то меня подозреваете?

— Я подозреваю вас в том, что вы говорите ложь! — резко сказал Турецкий. — Между прочим, за дачу ложных показаний у нас в стране предусмотрена уголовная ответственность.

— Ка… какая ответственность? — побледнев, проговорил Юркин.

— Уголовная! — грозно прорычал Турецкий. — И если будете юлить, я сделаю все, чтобы испортить вам жизнь.

— Мне? Жизнь? — Испуг у депутата прошел, и теперь глаза его загорелись яростью, обидой и негодованием. — Перестаньте! — обиженно проговорил он. — Слышите, перестаньте разговаривать со мной таким тоном! Я вам не мальчишка какой-нибудь! Я — народный депутат! И пусть борзописцы обвиняют меня в чем хотят! Пусть пишут в своих гнусных статейках, что я действовал «по заказу»! Да если и так — ну и что с того? Какое, собственно, им до этого дело? А если заказ совпадает с моим личным мнением, а? А если я нашел истинных единомышленников? — Юркин говорил все яростнее и горячее, явно потеряв осторожность. Он почти кричал. — Неужели господа борзописцы думают, что нас, честных людей, мало? Что мы не найдем помощи, если захотим? Или что другие честные люди, радеющие за благо государства, не могут обратиться к нам за помощью? Могут! И мы им поможем! Поможем, потому что у нас одно общее дело — посадить преступников в тюрьму! И каждый честный гражданин обязан оказать государству помощь, если государство обратится к нему с такой просьбой! И…

Внезапно Юркин осекся и уставился на Турецкого так, словно только что его увидел. Затем он явно сконфузился (видно, увлекшись демагогией, позабыл, что он здесь не один, и слишком уж сильно разоткровенничался) и, слегка порозовев, проговорил:

— Впрочем, вы не должны расценивать эти мои слова в том смысле, что я действовал по чьему-то наущению. Я абсолютно не это имел в виду.

— Я понимаю, понимаю, — кивнул Турецкий. — Вы имели в виду только то, что имели.

— На что это вы намекаете? — нахмурившись, спросил Юркин.

Турецкий усмехнулся:

— Упаси меня Боже на что-либо намекать. Я имею в виду только то, что, выражаясь подобным образом, вы выражали именно то, что выражали, и имели в виду только то, что хотели иметь. Но я не имею в виду выражения, в которых вы это выражали. Вот и все.

Юркин озадаченно посмотрел на Турецкого. Александр Борисович невинно ему улыбнулся и уточнил:

— Значит, вам надоело терпеть беспредел, который творят в стране олигархи, и вы решили прижать их к ногтю. И решение это вы приняли сами, без чьего-либо совета. Я все правильно понял?

Юркин долго молчал. Видимо, насмешливая тирада Турецкого расстроила какую-то микросхему в его мозгу, и случился сбой программы. Затем депутат устало вздохнул и ответил с обидой в голосе:

— Я не говорил, что ни с кем не советовался. Но это уже мое личное дело, с кем мне советоваться. Между прочим, мне очень странно, что следователь из Генпрокуратуры разговаривает со мной подобным тоном. Ведь преступник не я, а он — Боровский. И его приспешник Ласточкин. И сколько веревочке ни виться… исход известен! С этими мерзавцами вы должны разговаривать таким тоном, а не со мной. — Юркин посмотрел на часы, затем перевел взгляд на Турецкого и сказал: — Знаете что, Александр Борисович, я думаю, что наша встреча закончена. Я сказал вам все, что мог сказать. Большего от меня не ждите.

На этом разговор был закончен.

Расставшись с Юркиным, Турецкий был на девяносто процентов уверен, что депутат поет с чужого голоса. Слишком глупым, трусливым и мелким человеком он был, чтобы решиться самостоятельно бросить вызов самым богатым людям России. Но кто именно нашептывал на ухо Юркину нужные слова? С чьего голоса он пел и что именно задумал этот таинственный змей-искуситель, работающий «во благо государства»? Это еще предстояло выяснить.

Завидев идущего по коридору Гафурова, Турецкий поморщился. Этот человек был ему неприятен, и Александр Борисович подозревал, что чувство его взаимное. Однако Гафуров шел навстречу, и от рукопожатия было не отвертеться.

Гафуров широко улыбнулся Турецкому — искоркой сверкнул золотой зуб:

— А, Александр Борисович! Наше вам!

Они остановились и пожали друг другу руки. Турецкий хотел было идти дальше, но Гафуров его удержал.

— Послушай, старик, — обратился к Турецкому Гафуров со своей извечной восточной загадочной полуулыбкой, — зачем тебе это надо, а?

— Что именно? — не понял Турецкий.

Гафуров дернул уголком рта:

— Брось, старик. Ну зачем ты копаешься в деле Ласточкина? Тебе что, своего дела мало?

Турецкий ничего на это не ответил, тогда Гафуров продолжил:

— Я слышал, генеральный страшно недоволен тем, что ты так долго с ним возишься. Дело-то пустяковое. Повздорили два толстосума, один другого пришил. Сажай этого фраера, и дело с концом. Народ тебе только спасибо скажет. И то дело — Боровский не только Риневича той пулей пришпилил, но и на своей паразитической деятельности крест поставил. Как говорится — одним выстрелом двум зайцам яйца отстрелил!

Гафуров рассмеялся, довольный своей шуткой, но Турецкий оставался серьезным.

— Мне бы твою уверенность, — негромко проворчал он.

Гафуров перестал смеяться и удивленно приподнял черные «шамаханские» брови:

— А что у тебя за сомнения? Ведь убийство-то было при свидетелях. Да и Боровский твой вроде бы не отпирается. Я же говорю — дело плевое. Ты становишься излишне щепетильным, Турецкий. И это не к добру.

Турецкий небрежно пожал плечами и сказал:

— Посмотрим. Извини, мне пора.