Крейцерова соната. Повесть о любви. - Маргрит де Моор

Мелочь? Порой подобные мелочи отчетливее сохраняются в памяти, чем серьезные, фатальные вещи.

В отношении нее ничего не казалось мелочью. Перезвон ее браслета — позывные Судьбы. И когда она в придорожной харчевне быстро наклонялась к нему со словами: “Салфетка в твоем стакане” — ему казалось, что сам демон нашептывает ему на ухо эти слова. Страшно быть влюбленным в собственную жену — весь мир превращается в юдоль беспокойства и мечты. Это так, но уже в середине следующего дня он, полный веры в собственные силы, съезжал с ветерком на лыжах со склона горы.

Ах, да это совсем не так уж сложно! В первую очередь, он был знаком с этим видом спорта с детства и, кроме того, мог всегда рассчитывать на помощь опытного тренера, жителя местной деревни, который вначале примерно час занимался с ним на детском спуске, а затем сопровождал на трассе, в нужный момент давая указания; спускаясь все ниже и ниже по склону, его ученик воспринимал завихрения холода, как исчезающий под ногами тончайший мираж, — и вот наконец финиш, под самый конец в точно рассчитанный момент ноги вновь ощущали некоторый подъем склона. Вот и доехал. Это было к тому же не так трудно, потому что она, Сюзанна, стояла и ждала его внизу, в конце спуска, радостная и полная любопытства — сама она никогда не вставала на горные лыжи и из-за своей скрипки не хотела даже попробовать (“Ага! Значит, она по-прежнему играет?” — “Черт побери, а почему бы ей не продолжать играть?”), — итак, она ждала его внизу, готовая его обнять, в своей мягкой курточке на ватине с рукавами, собранными на резинку, — он мог просунуть в них свои руки и обхватить ее за локти.

10

— Да заткнитесь же вы наконец! Вы не думали? А почему? Могли бы вы назвать хотя бы одну причину, почему нам с ней не быть вместе? Ах, мне даже любопытно, что вы имеете в виду?!

В который раз я замечал, что во время нашего разговора его глаза были обращены на меня, словно он меня видел. Сейчас он тыкал в меня указательным пальцем. Прежнего взгляда, устремленного в пространство, запомнившегося мне в прошлый раз, больше не было. Я подумал, что, наверное, она часто говорила ему: “Смотри на мой голос”. Часы напротив показывали половину седьмого. Нас по-прежнему окружал со всех сторон мир, загружавшийся в транспортные средства. Вид у большинства пассажиров был такой, словно их гнали на принудительные работы. Ван Влоотен рассказал мне, что они с Сюзанной Флир поселились в окрестностях Вассенаара в домике с пристройкой, спрятанном в дюнах, в нем было слышно завывание морского ветра, но не плеск волн.

— Здесь все будет так, как ты захочешь, Сюзанна, — сказал он. — Только мебель не сдвигай ни на сантиметр.

Его слова прозвучали, возможно, дико, но идея ей понравилась. И она с воодушевлением и от всей души стала содействовать превращению их дома в геометрическую фантазию, в которой все предметы встанут строго на свои места. Гораздо труднее обставить дом, чем разобраться в его плане. Последний обычно представляет собой наглядный рисунок. Их дом был рассчитан, как прямоугольник с просторным холлом на первом этаже, с кухней на расстоянии в пятнадцать шагов, с гостиной, центром которой служил огромный камин, и смежной комнаткой, в которую вела боковая дверь, ее размеры: шесть шагов в ширину и пять в длину — идеально подходили для его рабочего кабинета. На втором этаже были спальни и несколько уютных комнаток, назначение которым они пока что не нашли. Еще выше располагалась мансарда, ее кабинет со стеклянным потолком и узким деревянным балконом — в дальнейшем, когда она бывала не в духе, он часто находил ее там.

Подлинные события стали развиваться с того момента, когда начали заносить мебель. “Сюда, пожалуйста, — говорил он грузчикам, показывая ногой на паркете, и шкаф в этом месте опускали на пол. Так же было и со всем остальным. Грузчикам ведь все равно, добро дала Сюзанна, которая с улыбкой заявила, что решительно во всем с ним согласна; они вносили их барахло, все-все, включая вешалки, паласы и музыкальный центр, шли по пятам за ним, уверенно прокладывавшим путь и время от времени стуком своей палки распоряжавшимся, чтобы такой-то предмет передвинули на столько-то сантиметров в ту или иную сторону. В тот вечер и еще несколько дней за тем они с Сюзанной пыхтели, раскладывая вещи по ящикам и шкафам.

— Не будь таким занудой! — произнесла она под конец недели в состоянии крайнего изнеможения.

Весь дом сделался к тому времени теплым и уютным, и все предметы стояли строго на местах, словно приколоченные гвоздями. Он побранил ее за то, что она сдвинула пепельницу влево, а не вправо от сложенной стопкой почты на столе. “Она права, думал он, водя кончиками пальцев по гладкой полированной поверхности стола. — Я невыносим в быту”. Но стыдно ему не было. А через несколько дней он снова ее спросил: “Кто передвинул этот стул на середину?”

— А? Что? — от удивления она на несколько секунд замолчала.

Но потом рассказала, что днем заходил продавец, и стала перечислять, что именно она заказала. Но он не слушал. Он начал ходить кругами из кухни в гостиную и мимоходом инспектировал руками все, что попадалось ему на пути. Визит продавца, насколько он мог судить, больше ничего в их доме не нарушил.

— Прости меня, девочка, — сказал он, снова придвигаясь к ней. — Мне очень трудно привыкать к новшествам.

Его елейный тон она приняла на веру, и даже сам он слегка смутился и одновременно успокоился по поводу того, что его необъяснимое раздражение, которое он, несмотря ни на что, носил, как булыжник у себя за пазухой, было чем-то его личным, вовсе не имеющим отношения к ней, чем-то таким, что в любой момент могло быть при желании отброшено.

Вскоре наступило лето. В доме, по которому довольно легко двигался он сам, но она чувствовала себя наколотой, словно бабочка, на булавку, распахнулись двери и окна.

В первое время ему не составляло труда ее себе представлять. Кошачьи глаза, маленький округлый рот. Особенно, когда она уезжала на гастроли, что случалось довольно часто, он легко мог представить себе ее, играющую на сцене, он знал цвет ее платьев, они были самые разные, только не черные. Все то время, когда ее обнаженные, цвета слоновой кости руки на глазах у публики непринужденно двигались, она старалась, чтобы ее лицо оставалось неподвижным. Но когда она возвращалась домой, мышцы ее лица всегда были чуточку ватными, он же, безмерно радуясь, что она снова рядом с ним, не обращал на это особого внимания: в такие минуты он был целиком сосредоточен на ее теле. Как-то раз после ее возвращения он взял ее за руку выше кисти и без промедления отвел ее в спальню, она даже не успела снять пальто, он немного нервничал — ему показалось, что она какая-то другая, непохожая на образ, который сложился в его голове, благодаря ее запаху и голосу. Но как только закрылась дверь, он сразу же угомонился, стал само спокойствие. Они стояли в кромешной тьме. За окном светило октябрьское солнце, он знал, что день солнечный, но внутрь не проникал ни единый луч, потому что она, Сюзанна, три недели назад сказала, что ей по-настоящему сладко спится только в полной темноте, — узнав об этом, он тотчас пригласил мастера по шторам. К льняной занавеске прибавилась тяжелая, не пропускающая свет гардина из искусственной ткани, и поэтому теперь, в этот миг, она в самом потайном уголке своего жилища стояла, шатаясь и натыкаясь на мебель, словно пьяная. Он нетерпеливо ходил возле нее кругами.

— Давай сюда пальто.

Она сняла пальто.

— Снимай туфли.

Она разулась.

Казалось, что темнота одурманила ее, бездонная тьма лишила ее рассудка, и он решил, что его обязанность помочь ей раздеться, расстелить постель, заключить ее в объятия и уложить. Казалось, что только так и должно быть. Словно все было заранее запрограммирована. Она лежала абсолютно неподвижно; когда он поднимал ее руки или ноги, они казались легкими, как пушинки. Существует миф, будто слепые любят ощупывать лица, а если представится случай, то и тела людей, с которыми они общаются в повседневной жизни. На самом деле большинство слепых, точно так же, как и все люди, понимают, что те вещи, которые мы познаем на ощупь, абсолютно не похожи на образ этих вещей, созданный на расстоянии, и потому всегда должны оставаться в исключительной зоне частного владения.

Его пальцы исследовали формы, внешние и внутренние поверхности ее тела. Он понимал, что сейчас происходит нечто такое, о чем он мечтал уже очень давно. Он заставлял ее ложиться навзничь, переворачивал на живот и обратно. Она ничего не говорила, не сопротивлялась. Он сумел убедить ее, что ему необходимо рассмотреть ее словно в лучах яркой лампы, в интимной обстановке, не смущаясь ее взгляда. К тому времени они уже давно были женаты. Но никогда прежде он не видел так ясно, какое у нее красивое тело!