Сквозь наши жизни - Дархан Исатаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Портрет Ассоль
Настало утро. Нужно было жить дальше. Я сделал себе яичницу и в тишине пытался ее съесть. Но еда не лезла в горло. Некогда уютный дом давил на меня своей тяготящей атмосферой. Пора было бежать отсюда. Схватив в руки свой пиджак, я выбежал на улицу. Идти мне было некуда, я просто шел вперед. Не знаю, что делать мне дальше, но оставаться одному я не хотел. Даже если люди, проходившие мимо меня, были лишь массовкой, я замечал их, и с ними я был менее одинок. Парень с девушкой шли по тротуару, и он пытался забрать у нее телефон, седой старик сидел на скамейке и кормил голубей, мужчина с зеленным шарфом и красными, голландскими розами стоял у фонтана и нервно поглядывал на часы. Спасибо тебе Ассоль, что научила замечать этот мир. Если научиться замечать жизнь, то она заметит и вас. Впереди показался тот самый бар, в котором мы с Ассоль были так счастливы и не думали ни о чем. Я не мог пропустить его и зашел, чтобы хоть на мгновение оказаться в прошлом. Все оставалось здесь прежним, хотя людей было намного меньше, чем в наш последний раз. Устроившись у барной стойки, я заказал себе гранатовый сок. Ассоль любила его. Хотелось проверить, что же в нем такого есть.
– Как ты, дружище? – услышал голос, подсевшего рядом парня. Это был Бараз. Мой одноклубник, с которым мне довелось сыграть пару месяцев. Детство его было не из легких, ему пришлось потрудиться, чтобы пробиться в большой спорт.
Родом Бараз был из Зеренда, небольшого города на юге Ирана. Он смог вырваться оттуда, и сейчас был очень зажиточным спортсменом, как впрочем, и я. Мой одноклубник гордился тем, что вырвался из низов. Он считал это достижением, цель его жизни была достигнута.
Я поприветствовал его, и мы перекинулись парой фраз.
– Я слышал про Алису. Сочувствую, – буднично произнес Бараз.
– Да, – кивнул я в ответ.
– А я на днях такую девушку встретил после матча. Мы сразу понравились друг другу. Поехали ко мне на новую квартиру и провели вместе вечер. А когда она ушла, проверить квартиру пришла жена. Представляешь, как мне повезло. Чуть не попался, – продолжал нагружать меня своей информацией мой бывший коллега. Слушая эти подробности из его жизни, мне хотелось, и плакать, и смеяться. Истерика души. Почему же судьба забирает у любящих, а тех, кто не ценит, не разлучает. Я вспомнил стихотворение Марка Спенсера. Поэта из Северной Ирландии, стихи которого так полюбились мне.
Меня называют странным
И странность моя вина.
Я вижу мир ржавым,
Где маски вместо лица.
Быть модным не моя стезя.
Я не могу быть частью
Мира, где изменяют, любя
И душу разрывают пастью.
Свой путь выбираю сам,
Быть искренним и странным,
Храня верность мечтам.
Оставаясь в жизни важным.
И годы как птицы летят
Искренний будет любим,
А тот, кто по жизни слаб
Останется в горе один.
Как-то мы оказались в мире, где искренность стала пороком, а индивидуальность странностью. В погоне за модой и в попытках унизить отличающихся от общества, мы потеряли свое лицо. Таких, как Бараз, я встречал очень много по жизни. Они считают, что стали хозяевами жизни. А по сути, кроме денег, кроме бумажек с рисунками у них ничего и нет. Нет у них семьи, нет дома, все из фальши. Настоящая семья, любовь и дом, в нас, в наших сердцах. У таких же людей сердце отсутствует.
Я расплатился за виски и не спеша пошагал в сторону своего дома. Мне не хотелось возвращаться в эту пустоту и музей воспоминаний, а потому я шел самым долгим путем, обходя весь город. Лишь только к вечеру я оказался в дверях своей квартиры. Открыть? Или же вновь вернуться в бар?
Душа наша не требует прощения, она требует оправдания. Мы ищем хоть что-то, что способно помочь нам, пытаемся договориться со своей совестью. И знаете, это отлично получается у нас. Я развернулся у двери и вышел прочь. Искать свое оправдание. Сумерки ложились на город и люди незаметно растворялись в суете. Так я оказался практически один в огромном парке. Тот самый парк, где мы с Ассоль ловили взглядом звезды. Я сел на скамейку и отключил свои мысли.
– В прошлый раз мы не договорили, молодой человек, – послышался сзади хриплый, очень низкий и дурманящий голос. Это был тот старик, с которым мы недавно вели беседу. Я даже и не заметил, как он подошел ко мне.
– Доброй ночи, – поприветствовал его я. От этого сердобольного старика исходило такое тепло, его взгляд дарил такую надежду, что внутри меня хоть на мгновение, но пустота отступила.
– Вы потеряли себя, мой юный друг? – присев на скамейку, отозвался старик.
– С чего вы решили, что я потерялся?
– Лишь потерявший себя человек, заполняет пустоту пустотой, – философствовал старик, – Ты потерялся, потому что убегаешь от себя.
– Я просто не знаю что делать. Я не хочу прятаться за ложью, не хочу искать себе оправдание и не могу пойти на сделку с совестью. И как же мне жить? – вопрошал я.
– Прислушаться к сердцу, юный друг, – последовал ответ.
– А вы любили? Да так что весь мир блекнет без нее.
– Любил, молодой человек.
– А я любил двоих. Да и сейчас люблю. Хотя не любовь это вовсе. Любовь ведь возможна лишь к одному.
– От части, от части, мой друг, – сдержанно поддерживал нашу беседу мой собеседник, – Любовь. Она ведь внутри нас, в каждой нашей клетке. И лишь искренняя любовь дает нам силы оторваться от прошлого и зажить настоящим. Любовь не губит, нет.
Как же был не прав этот старик. Любовь убивает. Дает жизнь и отнимает. Инь и Янь. У всего как, оказалось, есть две грани.
Греки разделяли любовь на три вида. На три разных чувства.
«людус» – любовь-игра, до первых проявлений скуки, основанная на половом влечении и целью которой является лишь получение удовольствий;
«мания» – любовь-одержимость, основа которой – страсть и ревность. Древние греки называли это чувство «безумием от богов»;
«прагма» – рассудочная любовь, когда переживание этого чувства в человеке побуждается не сердечной привязанностью, а лишь в корыстных интересах, с целью извлечения выгод и удобств.
Три проявления любви и все три определения
