Голоc через океан - Артур Кларк

На палубе "Ниагары"

Путь же "Агамемнона", идущего на восток, был опять полон происшествий. Начиная с того момента – 29 июля 1858 года, когда корабли, соединив концы кабеля, приступили к прокладке, продвигаясь один на запад, а другой на восток, плавание "Агамемнона" протекало так, как будто надо было оправдать пребывание на его борту корреспондентов. Вот некоторые выдержки из их отчётов.

Первые три часа пути корабли продвигались очень медленно из-за огромных глубин под килем – более 2700 метров; они вытравливали огромные длины кабеля… Затем, когда всё вошло в нормальный ритм, скорость корабля увеличилась до пяти узлов, а скорость прокладки кабеля – до шести. К вечеру по правому борту увидели огромного, приближающегося на большой скорости кита, который как будто нацелился на наш кабель. Среди всех злоключений не хватало ещё этого. Но, к счастью, всё обошлось. Кит поднырнул под кабель, слегка зацепив его в том месте, где он уходил в воду.

Сегодня нам пришлось пережить тяжёлое волнение. За кормой осталось более семидесяти километров кабеля, как вдруг связь с «Ниагарой» прекратилась без всяких видимых причин. Дежурные операторы вызвали доктора Томсона. Сообщение о потери связи с «Ниагарой» так взволновало его, что на него было больно смотреть. Видимо, сама мысль об обрыве кабеля приводила его в ужас: руки его тряслись, он никак не мог надеть очки; лицо стало мертвенно бледным; вены на лбу набухли… Взглянув на приборы, он с облегчением заметил, что изоляция кабеля цела, — очевидно, повреждена его токопроводящая часть. Казалось, нет никакой надежды, но всё же прокладку решили продолжать, одновременно принимая все меры к воскрешению кабеля.

Мне никогда не забыть того, что происходило вокруг: двое дежурных, на лицах которых отражалось вполне понятное волнение, следили за прибором, ожидая появления сигналов; доктор Томсон в состоянии сильнейшего волнения непрерывно производил какие-то расчёты; мистер Брайт с видом мальчишки, которого застали на месте преступления, грыз ногти и не отрывал глаз от Томсона… Взоры были устремлены на приборы, от которых ждали хоть малейшего признака жизни. Такую картину можно увидеть только у постели умирающего… Наконец, потеряв всякую надежду, с чувством глубокой подавленности, все, кроме вахтенных операторов, разошлись по своим каютам. Никто не знал, что произошло, когда через некоторое время связь возобновилась так же внезапно, как и прервалась. Всеобщая радость на судне была так велика, что первое время людей охватило оцепенение. Но оно продолжалось недолго и вскоре сменилось бурным весельем. Однако через полтора часа начался шторм, который усиливался с каждой минутой. Корабль стало швырять, как щепку, что представляло большую опасность для кабеля. На следующий день положение ещё более осложнилось. Требовалось исключительное внимание тех, кто стоял на стопорах лебёдки, регулируя натяжение кабеля. В этот период мало кто верил, что кабель выдержит. Люди с тревогой ждали сигнала, извещающего о крушении всех надежд. Но кабель, который по сравнению с гигантскими волнами, был всего лишь тоненькой серебристой нитью, держался.

Кроме того, шторм вызвал чрезмерный расход угля. Были опасения, что, если так будет продолжаться ещё некоторое время, дальнейшая прокладка кабеля станет невозможной. К счастью, шторм стал медленно затихать; и «Агамемнон», и кабель выдержали это испытание.

…К концу плавания экспедиции пришлось пережить ещё несколько тревожных минут. Проходившее мимо американское парусное судно, видимо, очень заинтересовалось кабельной флотилией. Изменив свой курс, оно стало быстро приближаться к «Агамемнону», вынуждая его также нзыенить курс, чтобы избежать столкновения. Но перемена курса была опасна для кабеля. «Доблестному» пришлось дать предупредительный залп, чтобы отпугнуть не в ыеру любопытного американца. Последний, без сомнения, страшно удивился такому нелюбезному приёму. К счастью, это не повлекло за собой международного конфликта… Очевидно, нас приняли за контрабандистов, а может быть, решили, что это очередное оскорбление американского флага. Но как бы то ни было, парусник остановился и оставался без движения, пока мы не потеряли его из виду.

Но, наконец, во вторник утром, 5 августа, прямо перед нами открылись скалистые горы, со всех сторон окружающие живописную бухту Валенсия. Вероятно, никогда прежде вид земли не был таким желанным, ибо он означал успешное завершение одного из величайших и в то же время труднейших предприятий. Даже если бы нам открылись самые унылые в мире места, то и они показались бы прекрасными. Но перед нами возникла картина, которая своей красотой могла бы поспорить с любым из творений, когда-либо созданных богатым воображением художника. Над заливом Дингл вставало солнце; его лучи мягким пурпуром окрашивали высокие вершины гор.

Гавань была пуста. Никто не ожидал нашего прихода. Войдя в гавань, «Доблестный» дал залп, извещая о своём прибытии. Как только местные жители услышали его, бухта тотчас же заполнилась сотнями лодок, которые тесным кольцом окружили корабли, становившиеся на якоря. Люди с волнением расспрашивали нас о плавании. Вскоре с «Ниагары» пришло сообщение о том, что и она подходит к берегу[22]. Таким образом, прокладка 3600 километров телеграфной линии была закончена. Как только к берегу на нескольких шлюпках подвезли конец кабеля, его подхватила шумная ватага матросов. Между ними и местными жителями произошла шутливая потасовка за честь участвовать в столь важном событии.

"Приземление" кабеля в бухте Троицы

Наконец, Европа и Америка оказались связанными телеграфом. Этот успех вызвал подлинную сенсацию. Читая газеты того периода, можно подумать, что наступил "золотой век". Даже уравновешенная "Таймс", не склонная обычно к преувеличениям, сообщала своим читателям: "Атлантический океан высушен. Теперь мы воссоединились не только в мечтах, но и на деле… Трансатлантический телеграф сделал нас одним народом; он наполовину покончил с Декларацией 1776 года".

Волна празднеств прокатилась по всем Соединённым Штатам. В церквях служили бесчисленные молебны. "Их линия проходит по всей земле и слова их доходят до конца света…" – звучали на все голоса стихи псалмов.

Задержка официального открытия телеграфной связи разжигала нетерпение публики. Эта задержка, как объясняли, вызвана необходимостью тщательной настройки телеграфной аппаратуры. И когда 16 августа была принята телеграмма от королевы Виктории президенту Бьюкенену[23], празднество достигло такого пазмаха, что во время фейерверка подожгли крышу Нью-Йоркского муниципалитета; здание едва удалось спасти от пожара.

В эти дни в Англии Чарльзу Брайту, несмотря на его молодой возраст – 26 лет, королева Виктория пожаловала дворянское звание за работу в качестве главного инженера предприятия, которое установило связь между Англией и Америкой.

1 сентябоя в Нью-Йорке было проведено публичное чествование Сайруса Филда, но, словно по злой иронии судьбы, в это же самое время трансатлантический телеграф уже "испускал дух". Созданный с такими трудностями, после целого ряла неудач он теперь медленно угасал. Однако, если вспомнить о качестве изготовления кабеля, о том громадном множестве бед, через которые пришлось пройти, то становится непонятным, как он вообще мог работать.

Впоследствии полковник Тал Шаффнер, доказывая неэкономичность трансатлантического телеграфа, представил комиссии по расследованию дела о строительстве подводных телеграфных линий подробное описание того, как работал этот телеграф. Вот запись всех "сообщений", посланных из Ньюфаундленда в Ирландию на шестой день работы. Эта запись говорит сама за себя:

"Повторите, пожалуйста. Пожалуйста, передавайте медленней".

"Как?"

"Как приём?"

"Передавайте медленней."

"Пожалуйста, передавайте медленней!"

"Как приём?"

"Пожалуйста, скажите, можете ли вы это прочесть?"

"Понимаете ли вы?"

"Да."

"Как поступают сигналы?"

"Вы понимаете что-нибудь?"

"Пожалуйста, передайте что-нибудь."

"Пожалуйста, передайте В и Б."

"Каковы сигналы?"

Впоследствии выяснилось, что главной причиной поражения было упрямство Уайтхауза. Как только из Ньюфаундленда стали поступать сигналы, Уайтхауз в Валенсии сейчас же включил в цепь своё патентованное автоматически записывающее устройство. Этот прибор, удовлетворительно работающий на коротких расстояниях, был совершенно не способен регистрировать слабые и искажённые сигналы, проходящие по далеко не совершенному кабелю. Мало того, чтобы усилить посылаемые из Ирландии сигналы, Уайтхауз, вопреки возражениям Томсона, настоял на применении огромных индукционных катушек своей конструкции, имеющих полтора метра в длину; в цепи развивалось напряжение, по крайней мере, в 2000 вольт. Такое напряжение окончательно добило и без того слабый по своей конструкции кабель; оно вызвало пробой его изоляции и в конце концов полностью вывело кабель из строя. К сожалению, это поняли слишком поздно.