Пан (пер. Химона) - Кнут Гамсун

— Очень пріятно, господинъ лейтенантъ. Вы, господинъ лейтенантъ, давно уже здѣсь?

— Нѣсколько мѣсяцевъ. Пріятный человѣкъ.

Господинъ Макъ предложилъ ему разсказать о раковинахъ и маленькихъ морскихъ животныхъ, и онъ сдѣлалъ это очень охотно. Онъ объяснилъ намъ раньше, какіе сорта глины на холмахъ, пошелъ въ залу и принесъ образецъ водорослей изъ Бѣлаго моря. Онъ постоянно поднималъ указательный палецъ и передвигалъ на носу толстые золотые очки. Господинъ Макъ интересовался этимъ въ высшей степени.

Прошелъ часъ.

Баронъ заговорилъ про мое несчастіе, мой несчастный выстрѣлъ.

— Я уже совсѣмъ оправился.

— Въ самомъ дѣлѣ? Очень пріятно.

«Кто разсказалъ ему о моемъ несчастіи?», подумалъ я. Я спросилъ:

— Господинъ баронъ, отъ кого вы слышали о моемъ несчастномъ случаѣ?

— Отъ… да кто же мнѣ сказалъ? Фрёкэнъ Макъ, кажется. Не правда ли, фрёкэнъ Макъ?

Эдварда вспыхнула, какъ огонь.

Я пришелъ сюда такимъ жалкимъ; въ продолженіе многихъ дней мрачное отчаяніе уничтожило меня, но при этихъ послѣднихъ словахъ незнакомца радость овладѣла мной; я не посмотрѣлъ на Эдварду, но я подумалъ:

«Благодарю тебя, что ты говорила обо мнѣ, называла мое имя, хотя оно навсегда потеряло для тебя всякое значеніе». Покойной ночи.

Я простился. Эдварда и теперь продолжала сидѣть, извиняясь тѣмъ, что нездорова. Она подала мнѣ руку съ полнымъ равнодушіемъ. А господинъ Макъ стоялъ, занятый горячимъ разговоромъ съ барономъ. Онъ говорилъ о своемъ дѣдѣ, консулѣ Макѣ.

— Я не знаю, разсказывалъ ли я господину барону, что эту пряжку Карлъ Іоганнъ собственноручно прикрѣпилъ на груди моего дѣда.

Я вышелъ на лѣстницу, никто не провожалъ меня. Я взглянулъ мимоходомъ въ окно залы; тамъ стояла Эдварда, выпрямившись во весь ростъ; она раздвинула обѣими руками гардины и смотрѣла въ окно.

Я забылъ поклониться, я все забылъ. Какая-то волна подхватила меня и быстро унесла оттуда.

«Остановись, подожди минутку!» сказалъ я себѣ, когда дошелъ до лѣса. Боже мой, этому долженъ быть положенъ конецъ! Мнѣ вдругъ стало жарко отъ бѣшенства; я застоналъ. Ахъ, у меня нѣтъ въ груди ни малѣйшаго чувства чести; самое большее съ недѣлю я пользовался благосклонностью Эдварды, но все это давно прошло, и я никакъ не могъ съ этимъ помириться. Отнынѣ мое сердце должно было бы взывать къ ней; прахъ, воздухъ, земля у меня на пути, Боже милосердый… Я дошелъ до хижины, отыскалъ свою рыбу и поужиналъ.

Ты все ходишь вокругъ и прожигаешь свою жизнь изъ-за школьницы, и твои ночи полны ужасныхъ сновидѣній. И тяжелый воздухъ окутываетъ твою голову, затхлый, вѣковой вѣтеръ. А небо трепещетъ въ чудесной синевѣ, и горы зовутъ. Идемъ, Эзопъ, идемъ!

XXII

Прошла недѣля. Я нанималъ лодку у кузнеца и ловилъ себѣ рыбу на обѣдъ. Эдварда и пріѣзжій баронъ бывали всегда вмѣстѣ по вечерамъ, когда онъ возвращался съ моря; разъ я ихъ видѣлъ у мельницы.

Однажды вечеромъ они прошли мимо моей хижины; я отошелъ отъ окна и тихонько закрылъ дверь на всякій случай. То, что я ихъ видѣлъ вмѣстѣ, не произвело на меня рѣшительно никакого впечатлѣнія; я пожалъ плечами.

Въ другой разъ вечеромъ я встрѣтилъ ихъ на дорогѣ, и мы поклонились другъ другу.

Я далъ барону поклониться первому, а самъ лишь двумя пальцами взялся за фуражку. Я спокойно прошелъ мимо и равнодушно посмотрѣлъ на нихъ.

Прошелъ еще день.

Много ужъ длинныхъ дней теперь пробѣжало! Подавленное настроеніе овладѣло мной, мое сердце какъ-то безцѣльно размышляло о вещахъ; даже дружелюбный сѣрый камень около моей хижины стоялъ какъ олицетвореніе страданія и отчаянія, когда я проходилъ мимо. Можно было ждать дождя; жара стояла въ воздухѣ, и, куда ни повернешься, обдавало тебя горячимъ дыханіемъ; ногу ломило; утромъ я видѣлъ, какъ одна изъ лошадей господина Мака сломала оглобли; все это имѣло для меня значеніе.

«Лучше всего запастись пищей для дома, пока держится хорошая погода», подумалъ я.

Я крѣпко привязалъ Эзопа, взялъ свои удочки и ружье и отправился къ пристани.

Я чувствовалъ себя необычайно утѣшеннымъ.

— Когда приходитъ почтовый пароходъ? — спросилъ я рыбака.

— Почтовый пароходъ? онъ придетъ черезъ три недѣли, — отвѣчалъ онъ.

— Я жду свой мундиръ, — сказалъ я.

Тутъ я встрѣтилъ одного изъ приказчиковъ господина Мака. Я взялъ его за руку и сказалъ:

— Скажите мнѣ, Бога ради, вы больше никогда не играете въ вистъ въ Сирилундѣ?

— О, нѣтъ, часто, — возражаетъ онъ.

Пауза.

— Я все не могъ собраться послѣднее время, — сказалъ я.

Я поплылъ къ своему обыкновенному мѣсту рыбной ловли. Въ воздухѣ было душно. Комары собирались въ цѣлые рои, и я долженъ былъ все время куритъ, чтобы спасаться отъ нихъ. Треска клевала, я ловилъ двойными крючками, уловъ былъ удачный. На обратномъ пути я убилъ двухъ гагарокъ.

Когда я былъ на пристани, тамъ стоялъ кузнецъ. Онъ былъ за работой. У меня мелькаетъ мысль, я спрашиваю его:

— Нѣтъ, — отвѣчаетъ онъ, — господинъ Макъ надавалъ мнѣ работы до самой полуночи.

Я кивнулъ и подумалъ про-себя, что это хорошо.

Я взялъ свой уловъ и пошелъ по дорогѣ, которая шла мимо дома кузнеца. Ева была одна дома.

— Я ужасно тосковалъ по тебѣ, - сказалъ я ей. Я былъ взволнованъ при видѣ ея, а она съ трудомъ могла смотрѣть на меня отъ удивленія.

— Я люблю твою молодость и твои хорошіе глаза, — сказалъ я. — Накажи меня сегодня за то, что я о другой думалъ больше, чѣмъ о тебѣ. Послушай, я пришелъ къ тебѣ только, чтобы посмотрѣть на тебя, мнѣ хорошо съ тобой, я влюбленъ въ тебя. Ты слышала, какъ я тебя звалъ сегодня ночью?

— Нѣтъ, — отвѣчала она въ ужасѣ.

— Я звалъ Эдварду, подъ фру Эдварду, но я подразумѣвалъ тебя. Я проснулся отъ этого; конечно, я имѣлъ въ виду тебя; это была отговорка, когда я сказалъ «Эдварду». Но не будемъ больше говорить о ней. О, Боже, вѣдь ты моя возлюбленная Ева! у тебя сегодня такія красныя губы; у тебя нога красивѣе, чѣмъ у Эдварды, вотъ посмотри сама. — Я приподнялъ ея платье и показалъ ей на ея собственную ногу.

Радость, которой я еще никогда не замѣчалъ въ ней, залила ея лицо. Она хочетъ отвернуться, но раздумываетъ и обнимаетъ одной рукой меня за шею.

Проходитъ нѣкоторое время. Мы разговариваемъ, сидимъ все время на длинной скамейкѣ и говоримъ о всевозможныхъ вещахъ. Я сказалъ:

— Повѣришь ли, фрёкэнъ Эдварда совсѣмъ не умѣетъ говорить, она говоритъ, какъ ребенокъ; она говоритъ: «болѣе счастливѣе». Я самъ это слышалъ. Ты находишь, что у нея красивый лобъ? Этого я не нахожу. У нея мрачный лобъ. Она даже не моетъ рукъ.

— Мы вѣдь не хотѣли больше о ней говорить?

— Да, правда. Я забылъ.

Опять проходитъ нѣкоторое время. Я о чемъ-то размышляю, я молчу.

— Почему у тебя влажные глаза? — спрашиваетъ Ева.

— У нея, впрочемъ, красивый лобъ, — говорю я, — и руки у нея всегда чистыя. Это случайно какъ-то разъ онѣ были грязны. Я не хотѣлъ сказать ничего другого. — И я продолжалъ горячо и стиснувъ зубы:- Я все время сижу и думаю о тебѣ, Ева; но мнѣ приходитъ въ голову, что ты, можетъ-быть, не слыхала, что я сейчасъ хочу разсказать тебѣ. Когда Эдварда въ первый разъ увидѣла Эзопа, она сказала: «Эзопъ былъ мудрецъ, онъ былъ фригіецъ родомъ». Развѣ это не смѣшно! Она въ тотъ же день вычитала это изъ книги, я въ этомъ убѣжденъ.

— Да, — сказала Ева, — а что же дальше?

— Насколько мнѣ помнится, она говорила также о томъ, что у Эзопа учителемъ былъ Ксанфъ.

— Ха-ха-ха.

— Вотъ какъ.

— И на кой чортъ разсказывать въ обществѣ, что учителемъ Эзопа былъ Ксанфъ? — спрашиваю я. — Ахъ, Ева, ты сегодня не расположена, а то ты до боли хохотала бы надъ этимъ.

— О, нѣтъ, я тоже нахожу, что это смѣшно, — говоритъ Ева и начинаетъ принужденно, недоумѣвая, смѣяться, — но я не понимаю этого такъ хорошо, какъ ты.

Я молчу и думаю, молчу и думаю. — Тебѣ будетъ пріятнѣе, если мы тихо будемъ сидѣть и ничего не говоритъ, — тихо спросила Ева. Доброта свѣтилась въ ея глазахъ; она проводила рукой по моимъ волосамъ.

— Добрая, добрая душа! — воскликнулъ я и крѣпко прижалъ ее къ себѣ, - я увѣренъ, что изнываю отъ любви къ тебѣ, я все больше и больше люблю тебя; ты вѣдь поѣдешь со мной, когда я уѣду отсюда? Подумай. Ты вѣдь можешь поѣхать со мной?

— Да, — отвѣчала она.

Я почти что не слышалъ это «да», но я чувствую его въ ея дыханіи, я замѣчаю это по ней; мы бѣшено обнимаемъ другъ друга, и она беззавѣтно отдается мнѣ.

Часъ спустя, я цѣлую Еву на прощанье и иду. Въ дверяхъ я встрѣчаю господина Мака. Самого господина Мака.

Онъ вздрагиваетъ, пристально смотритъ въ комнату, останавливается на порогѣ, продолжая пристально смотрѣть.

— Ну-ну! — говоритъ онъ и больше ни звука не можетъ издать; онъ совсѣмъ смутился отъ внезапности этой встрѣчи.

— Вы не ожидали найти меня здѣсь? — говорю я, кланяясь.