Белоэмигранты на военной службе в Китае - Сергей Балмасов

Некоторые русские эмигранты на японской службе также занимались радиопропагандой и агитацией. Так, Д. П. Яхно занимался этим в городе Киси под контролем японской военной миссии. Подобных работников готовили в течение десятидневного курса. Каждые полгода-год такие специалисты проходили переподготовку, также в течение десяти дней. Всего таких переподготовок у данных работников было две. На специальных курсах слушатели изучали специальную аппаратуру, получали навыки самостоятельного составления радиовыступлений, призывов, листовок и лозунгов. Содержание их сводилось к «красноармейцы и офицеры красной армии переходили на сторону японских войск и вели борьбу против советской власти, а рабочие и колхозники занимались вредительством и диверсиями и всячески помогали японской армии»[1517].

Организация гражданской обороны среди населения

В 1937 г., когда возникла угроза войны с СССР, японцы организовали систему самоохраны из попавших под их власть народов. В нее зачислялось все мужское население от 18 до 40 лет, нередко людей целыми неделями отрывали от работы, гоняя на разного рода занятия. По данным белоэмигрантов, «сторожа выгоняли на улицу и в 30-градусные морозы даже тех, кто не имел теплой одежды»[1518]. Сами эмигранты свидетельствовали, что «население страшно раздражено своими вызовами по нескольку раз не только в месяц, но и в неделю на учения по гражданской обороне». И хотя возраст «охранников» ограничивался 40 годами, туда записывали даже сорокапяти– и пятидесятилетних, которых отправляли в «политическую самоохрану». Также на учения вызывали несовершеннолетних. Эмигрант Ильин свидетельствовал, что «по две недели непрерывно гоняли с утра до ночи и лиц, не достигших 18 лет! Для молодежи единственный способ избежать этого – переходить в советское подданство – тут уже не тронут»[1519].

«Все эти несчастные обязаны иметь военную форму. Мозги антропоморфных японцев не изобретательны – все то же – защитные штаны, защитный пиджак и обязательно кепка с желтой звездой. Эта форма – решительно у всех: от железнодорожников до военных чинов. Например, всю эту неделю чины военной самоохраны обязаны являться в 6 часов утра на сборный пункт, где целый день их обучают. Все обучение сводится к повторению одного и того же в том, что их гоняют в разные концы города. Не принимается в расчет ничего: ни служба, ни работа, ни занятость человека – должен, и кончено, так решили тупые мозги. За все потерянное время им не дадут ни гроша, ни о какой компенсации и речи нет»[1520]. Кроме того, на нужды самоохраны с каждой семьи ежемесячно собирали по 1 иене.

Такие учения, особенно ПВО с полным затемнением, наносили огромный вред жителям Харбина и других городов, так как в это время приходилось закрывать все учреждения от баров до больниц. По свидетельствам русских эмигрантов, «вообще, здесь японцами было сделано все возможное, чтобы всем решительно отравить существование». При этом, несмотря на возможность применения Китаем или СССР химического оружия, защитных средств против него не давали и запрещали информировать об этом население[1521].

При учениях по затемнению японцы серьезно карали виновных в неисполнении или частичном исполнении этого. Японцы просто разбивали те окна, которые «просвечивали», не останавливаясь перед избиением русских владельцев таких домов, даже женщин. Затемнениями также пользовались воры, которые без особого риска тащили все подряд, а потом на следующий день пострадавшие подсчитывали ущерб, проклиная японцев. А те ежегодно еще больше увеличивали за счет русских и китайцев расходы на ПВО и самоохрану. Так, если в 1935 г. русские Харбина выплатили на самоохрану 7 тысяч иен, то в 1937 г., несмотря на то что очень многие, не выдержав давления японцев, уехали в Шанхай, русскую общину заставили выплатить уже 10 тысяч иен. При этом ежегодный сбор на ПВО составлял 30 тысяч иен. Разумеется, страдали от этого наиболее бедные граждане[1522].

С 1943 г. японские вооруженные силы стали терпеть поражения, и американская авиация стала наносить массированные удары по занятым японцами городам. Чтобы не допустить катастрофических последствий таких ударов или в кратчайшие сроки ликвидировать их, японцы стали привлекать для гражданской обороны местное население еще шире. С этого времени от Харбина до Кантона японцы проводили через эмигрантские организации учения по гражданской обороне среди населения. Согласно данным самих эмигрантов, «в учениях участвовали люди всех национальностей по месту жительства. Обучение практическим приемам, конечно, было полезно в той напряженной обстановке. В Харбине и других городах во время войны была создана система «соседской взаимопомощи» – «тонари-гуми», отдельно для русских, китайцев и японцев. «Тонари-гуми» имела вертикальную подчиненность: на 10 домов избирали «десятского», над «десятскими» были квартальные, а далее – по районному признаку. Через эту систему выдавали хлебные и другие карточки»[1523].

Генерал Маньчжурской армии Уржин Гармаев

Особенно надо отметить службу в марионеточной армии Маньчжоу-Ди-Го бурята Уржина Гармаева. Родился он в 1889 г. в селе Макарово Красноярского уезда. Во время Гражданской войны служил в армии атамана Семенова младшим офицером на интендантских должностях. В боях практически не участвовал, но «был членом карательных экспедиций. В сентябре 1918 г. в составе вооруженной группы сотника Пчелкина имел непосредственное отношение к разоружению и грабежам населения сел Чикгинтуй, Алданда, Бырка, Курунзулай. За время экспедиции отрядом были отобраны около 50 винтовок, реквизированы скот и строевые лошади, производились массовые ограбления»[1524]. В селе Курунзулай этим отрядом был избит старик, обвиненный в краже седел у семеновцев. Впоследствии Гармаев признавал, что «осуществлял связь между атаманом Семеновым и кулацко-ламской бурятской верхушкой, окончив офицерскую школу Семенова». Вместе с тем он отказался признать свое участие в карательных акциях, мотивировав свое участие в карательных экспедициях в отряде Пчелкина и других «поиском своих личных вещей».

В январе 1920 г. Гармаев сыграл странную роль при вторжении китайско-монгольских частей на российскую территорию в районе Троицкосавска. Он вступил с китайцами в переговоры, результатом которых стало то, что они заняли Троицкосавск без боя, хотя здесь стоял белый Крымский дивизион, не оказавший им сопротивления[1525].

В 1921 г. он эмигрировал в числе 40 тысяч бурят, что на тот момент составляло 13 процентов от их общей численности. Осел он в районе Хайлара, где жил в районе границы и занимался скотоводством. В 1926 г. Гармаев занял пост начальника этого уезда, сумев консолидировать местную русскоязычную эмиграцию[1526].

Известный антикоммунист Дутар Тапхаев в своих показаниях «отмечал его гордость, самолюбие, смелость, недоверчивость и в то же время – способность к разгульности и несдержанности»[1527]. В 1928 г. во время Баргинского восстания монголов против Китая, вызванного происками коммунистов, он проявил «свое умение формировать военное подразделение и руководить им». В результате белобурятский отряд Гармаева сыграл большую роль в подавлении этого восстания. После этого он распустил свой отряд, но вскоре китайские власти снова обратились к нему за помощью в обуздании отрядов белых партизан Зыкова и Номаконова, которые своими налетами на советскую территорию не только осложняли отношения Китая с СССР, но и брали заложников в этом районе, в том числе и бурят. Гармаев при этом проводил политику недопущения вооруженных столкновений его отряда с белыми партизанами, хотя кое-где такие стычки имели место. В ходе переговоров ему удалось минимизировать конфликт двух сторон. Это послужило главной причиной к его возвышению.

В 1932 г., когда в Маньчжурии произошел переворот, японцы образовали марионеточное государство Маньчжоу-Ди-Го, многие русские и буряты сразу были зачислены на высокие посты в его руководстве. Однако над ними всегда висел дамоклов меч – японцы. Даже ставленник японцев в Маньчжурии, «император» Пу И, всецело находился под их контролем. Когда жена-китаянка Пу И стала вмешиваться в его дела и пытаться направить его против японцев, то она «неожиданно заболела и умерла». Сердобольные японцы тут же нашли ему новую жену-японку, которая стала одновременно их глазами и ушами при дворе марионеточного императора[1528]. Это было связано с тем, что они приняли активное участие в свержении власти Китая над Маньчжурией.

Так, весной 1932 г. Гармаев, к тому времени глава всей бурятской эмиграции и глава Шэнэхэна, был назначен начальником охранных войск Северо-Хинганской провинции Маньчжоу-Ди-Го, миновав обычное чинопроизводство в военной иерархии и сразу став полковником. Это назначение происходит благодаря губернатору Хулун-Буирского округа Лин Шэну и японскому подполковнику Тереда.