Белоэмигранты на военной службе в Китае - Сергей Балмасов

Так, когда арестованный русский агент не хотел давать добровольное признание, Люшков предложил поручить ему провести допрос этого шпиона. Его методы допроса оказались исключительно эффективными. Он показал себя совершенно безжалостным, бессердечным человеком. Когда допрашиваемый медлил с ответом, Люшков тыкал ему в лицо ножом. Если раненный в лицо агент продолжал молчать, Люшков плескал на него керосин, а затем чиркал спичкой и говорил допрашиваемому, что если тот не заговорит, пока спичка догорит у него в пальцах, то он бросит ее ему прямо на голову. Было достаточно одного взгляда на лицо Люшкова, чтобы понять, что он кровожадный человек[1503].

Он был из тех людей, которые не болтают зря и не повторяют дважды один вопрос. Люшков ни разу не закричал и не улыбнулся, казалось, он вообще не способен ни на какие чувства. В Чанчуне, в номере гостиницы «Ямато» он назвал около 20 имен своих агентов. Удалось арестовать 13 человек. На основании их показаний число арестованных довели до пятидесяти. Но результаты оказались менее значительными, так как, по показаниям Люшкова, здесь действовало около 200 советских агентов, разведчиков и диверсантов[1504] Удалось уйти от ареста и руководителям советских спецслужб в Маньчжурии, действовавшим под кличками Лео и Као.

Предательство Люшкова нанесло советской разведке невосполнимый урон, так как пришлось срочно спасать оставшихся агентов и полностью перестраивать систему и сеть разведки. Однако то, что японцы смогли арестовать лишь четверть советских агентов, говорит в пользу того, что большинство белогвардейцев, схваченных японцами по наводке Люшкова, не выдали тех, с кем они работали. Не был исключением и полковник В. С. Семенов, хотя его пытал сам Люшков и бывший офицер атамана Семенова Уржин Гармаев, добиваясь от него признательных показаний в шпионаже в пользу СССР и выдачи «нижестоящих шпионов». Но ничего удивительного в этом нет: как поется в одной белогвардейской песне, «мы дрались за Россию, за коммуну – они». В этих словах – вся идеология тех, кто не искал чинов и наград, а действительно сражался за свою Родину.

По данным самих японцев, «смерть принял Валентин Степанович Семенов достойно, как подобает русскому офицеру»[1505].

Также японцы использовали Люшкова и для разведывательной работы. Про него они говорили: «В нем не чувствовалось приниженности, свойственной эмигранту-беглецу». Именно Люшков посоветовал японцам нанести удар в районе озера Хасан, где был наименее укрепленный район границы СССР на Дальнем Востоке. Люшков горел желанием как можно больше навредить СССР, памятуя о своем паническом страхе перед репрессиями. Он настаивал не на ограниченных действиях, какие имели место в ходе «инцидента у высоты Тесихо», как называли японцы столкновение на озере Хасан, а на широкомасштабном наступлении. Все свои действия в тот момент японцы согласовывали с ним. По их данным, «генерал испытывал жгучую ненависть к сталинскому режиму и старался подтолкнуть Квантунскую армию к выступлению против СССР, всячески подстрекая к этому ее штабных работников». Но его надежды не оправдались. Самураи получили отпор и не рискнули развернуть крупномасштабное наступление в условиях продолжающейся войны в Китае. Раздосадованный Люшков несколько дней не показывался из своего номера в отеле и пил там водку. По данным японцев, «в состоянии сильного опьянения он ругался последними словами и даже позволял себе сыпать проклятия на голову японской армии, повторяя, что у японских военных, похоже, нет никакого самолюбия»[1506]. После этого японский Генеральный штаб разрешил выдать Люшкову требуемую им сумму и отпустить его на все четыре стороны, но местное маньчжурское начальство решило снова задействовать его.

Люшковым заинтересовался майор Утагава Тацуя, который прославился проведением диверсий на советском Дальнем Востоке руками завербованных корейцев, во время боевых действий на озере Хасан. По приказу Утагавы Люшкова переместили из Чанчуня в городок Хосигаура под Дайреном. Его укрыли в особняке Синда Харуеси, являвшегося правой рукой известного японского диверсанта и разведчика капитана Амакасу. Работу с Люшковым японцы засекретили даже от своих. Его привлекли к организации покушения на Сталина в ходе операции «Медведь»[1507]. Для нее было отобрано несколько белогвардейцев, которых направили в Неаполь, откуда они должны были уничтожить лидера СССР. Эта операция провалилась из-за того, что в состав диверсантов проник советский разведчик по кличке Лео, фигура крупного калибра, за которым японцы давно охотились, но не имели на него четких установочных данных. По сведениям самих японцев, когда генерал-лейтенант Утагава лежал больным в советском концлагере, к нему в палату вошли несколько русских. Одного из них он узнал и был этим страшно поражен, крикнув: «Вот кто сорвал нашу операцию!» Это и был Лео[1508].

Охранные отряды

Русские эмигранты служили не только в японских спецслужбах, но и в полицейских и боевых подразделениях. Уже в 1932 г. по поручению начальника японской военной миссии в Харбине полковника Комацубары из русских эмигрантов были сформированы два вооруженных отряда для несения охранной службы на Мукден-Шаньхайгуаньской железной дороге и на строившейся Лафа-Гиринской железной дороге. Позже, по распоряжению Комацубары, из эмигрантов были сформированы специальные полицейские отряды для борьбы с хунхузами. В отличие от японцев русские в Маньчжурии уже обжились и многие отлично знали местность, что позволяло им лучше бороться с китайскими бандитами.

Русские не раз наглядно демонстрировали свои лучшие качества. Чего стоил только легендарный охотник Николаев. «Он всегда охотился в одиночку, и встретиться с ним была беда. У него было в обычае убить того, кто попадался ему на пути. Отличался он необыкновенной храбростью. Однажды он где-то в районе Даймагоу перебил целую шайку хунхузов»[1509]. Японцы нанимали таких охотников на службу и платили солидные деньги за голову каждого хунхуза – 25 гоби. К истреблению хунхузов подключилось большое количество охотников. Японцы щедро платили за китайские головы, пока не было доказано, что под видом хунхузов охотники, например Бурдинский, стали убивать простых китайцев. После этого они были вынуждены остановить «охоту» на хунхузов[1510], так как вреда от нее стало больше, чем пользы, поскольку китайское население из-за этого все больше озлоблялось как на японцев, так и на русских.

Японцы разработали для борьбы против хунхузов целую систему, направленную на полное уничтожение этого явления. Кроме создания специальных антипартизанских отрядов из русских, они сделали осведомителями мирное население, выплачивая деньги за нужные им сведения о передвижении и местонахождении хунхузов, которыми стали называть и партизан после оккупации Китая японцами[1511].

Впоследствии японцы продолжили практику формирования из русских таких отрядов[1512]. На службе в подобном отряде продвинулся и стал заметной фигурой М. К. Ермохин, возглавлявший охрану генерала Дитерихса, а также начальник охраны золотого запаса России. Впоследствии, по заданию японской военной миссии, он готовил русских диверсантов из эмигрантов. Он преподавал военную подготовку, разъяснял уставы и одновременно проводил среди них антисоветскую и прояпонскую пропаганду. С конца 1943 г. он был завербован японской контрразведкой и работал осведомителем о настроениях жителей Мулинских копей[1513].

На примере Кеннейского охранного отряда и отряда на Мулинских копях становится ясно, что японцы набирали охранные отряды из русских эмигрантов по газетным объявлениям. Потом они проверяли анкеты кандидатов в «охранники» и, в случае если проверка не выявляла ничего подозрительного, приступали к их обучению или зачисляли в отряд при наличии у них соответствующей подготовки. Русские «охранники» после этого занимались разведывательно-диверсионной работой на территории СССР, куда их перебрасывали японские спецслужбы[1514].

В то же время многие русские увольнялись с военной и полицейской службы и уезжали во избежание последующих репрессий из-за того, что японцы пытались вынудить их стучать на своих же[1515].

Кроме того, по данным разных источников, в том числе и по показаниям М. А. Матковского 5 октября 1945 г., русские эмигранты на японской службе занимались перехватами радиопередач из СССР, радиодепеш и разговоров советских высокопоставленных лиц. По этим данным, например, с 1939 г. 3-й отдел Бюро по делам российских эмигрантов производил набор русских для службы в Маньчжурской телеграфно-телефонной компании (МТТК) в составе специального разведывательного отдела японской военной миссии. Там они проверяли и обрабатывали перехваченные донесения из СССР и передавали японцам. Еще раньше, в 1936–1938 гг., японцы специально отобрали для этой работы в МТТК семь русских эмигрантов. Проверку благонадежности русских эмигрантов, предназначенных для такой работы, проводили сначала сами эмигранты, а потом японцы. После краткого обучения в специальной школе их экзаменовали японские разведчики и связисты[1516].