Олимп - Дэн Симмонс

С канатов над головой облетала, раскалываясь, крепкая наледь. Даже колеса маховиков гудели как-то холодно, по-особенному. На крыше качающегося вагона и на сбегающих книзу ступенях блестела прозрачная корка. Мужчина подполз к лестнице на больных руках, осторожно спустился, дрожа всем телом, раскачался, спрыгнул на заиндевелый балкон и шатко вошел в натопленную комнату.

Старец в синем халате стоял у камина, где жарко пылали дрова, и грел руки.

Несколько минут Харман стоял у стеклянных дверей, увитых кружевными морозными узорами. Его трясло от гнева и от озноба. Броситься на похитителя? Да, но как не хотелось очнуться на полу через десять минут, когда на счету каждое мгновение.

— Владыка Просперо, — усилием воли пленник заставил себя говорить учтиво и убедительно, — я согласен сделать все, что вы пожелаете. Я расшибусь в лепешку, но стану тем, кем вы скажете. Клянусь вам жизнью нерожденного сына или дочери. Только, пожалуйста, верните меня в Ардис. Моя жена ранена, возможно, умирает, и я ей нужен.

— Нет, — отрезал маг.

Харман устремился вперед. Сейчас он выбьет чертовы мозги из лысой башки старикана его же собственной палкой. Сейчас он…

В этот раз мужчина не потерял сознания. Высокое напряжение швырнуло его через комнату. Отскочив от упругой кушетки, супруг Ады оказался на четвереньках на затейливом ковре. Перед глазами поплыли алые круги. Харман зарычал и поднялся снова.

— В следующий раз останешься без ноги, — предупредил Просперо невозмутимым, будничным, совершенно не вызывающим сомнения тоном. — Так что к женщине своей не побежишь, а поскачешь.

Мужчина остановился.

— Что я должен делать? — прошептал он.

— Для начала сядь… Да не туда — к столу, оттуда виднее, что творится снаружи.

Пленник повиновался. Стеклянные панели по большей части оттаяли; солнечный свет резал глаза, отражаясь от ледяных утесов и глетчера. Местные горы все неистовее тянулись к небу: Харман еще не видел такого скопления высочайших пиков. Зрелище получалось намного внушительнее, чем у Золотых Ворот Мачу-Пикчу. Двухэтажная кабина воспарила над островерхим хребтом (ледяная река нырнула куда-то вниз и налево) и, дребезжа, коснулась очередной башни. Мужчина вцепился в край стола. Вагон покачнулся, подпрыгнул, проскрежетал по льду — и поскрипел себе дальше.

Девяностодевятилетний прильнул к морозному стеклу посмотреть, как удаляется башня. В отличие от прежних, черных построек эта сияла на солнце начищенным серебром. Изящные арки и тонкие перекладины напоминали паутинку в ярком блеске утренней росы. «Обледенела», — сообразил пассажир и повернул голову в другую сторону, куда уходили заиндевелые тросы, а там… Взору предстал белоснежный склон самой изумительной горы, какую только можно было… даже нет, невозможно было вообразить. К западу от нее, над убийственно острым, как нож мясника, зубчатым гребнем клубились тучи. Поверхность горы избороздили полосы: голый камень, лед, опять камень и, наконец, пирамида из чистого снега и сверкающего льда.

Вагон продолжал ползти по скрипучим канатам дороги, которая уводила по длинной гряде на восток от немыслимо прекрасного пика. В вышине, на крутом утесе, искрилась новая башня, далеко над ней — другая, а за ними, на маковке той самой колоссальной горы, вознесся непостижимо безупречный купол, молочную белизну которого нежно позолотил рассвет. Сооружение окружали четыре Эйфелевы башни, и все это вместе покоилось на меловом основании, уравновешенном над отвесной вершиной. От пьедестала к окрестным пикам тянулось по меньшей мере шесть подвесных мостов. Высотой, грациозностью и видимой легкостью каждая из арок стократ превосходила Золотые Ворота Мачу-Пикчу.

— Что это за место? — прошептал Харман.

— Джомолунгма, — ответил Просперо. — Богиня-Мать Мира.

— А здание на верхушке…

— Ронгбук Пумори Чу-му-ланг-ма Фенг Дудх Коси Лхотце нупцзе Кхумбу ага Гхат-Мандир Хан Хо Теп Рауца, — пояснил маг. — В этих краях оно известно под именем Тадж Мойра. Мы сделаем там остановку.

47

В ту первую промозглую ночь, проведенную Даэманом на Тощей Скале, войниксы, кишевшие у подошвы сотнями, если не тысячами, почему-то не стали нападать на людей. И во вторую — тоже. К вечеру третьего дня все страдали от голода, ран, простуд или гриппа; у многих начиналось воспаление легких. Левая рука Даэмана — та, на которой калибано откусил ему два пальца, — болела и лихорадочно тряслась, голова постоянно кружилась. Но твари так и не явились.

Ада пришла в себя на второе утро. Тело ее покрывали бесчисленные раны, порезы и ссадины, правая кисть и два левых ребра были сломаны, однако все это не представляло такой угрозы для жизни, как сильное сотрясение мозга и отравление дымом. Когда будущая мать наконец очнулась, ее терзали ужасная головная боль, острый кашель и смутные воспоминания о последних часах резни при Ардисе; впрочем, рассудок сохранял полную ясность. Ровным бесцветным голосом молодая женщина расспросила о тех, чью смерть она, как ей показалось, наблюдала, прежде чем лишиться чувств. Греоджи монотонно отвечал, и только глаза бывшей хозяйки особняка выдавали ее чувства.

— Петир? — глухо говорила она, стараясь не закашляться.

— Мертв.

— Реман?

— Тоже.

— Эмма?

— Погибла вместе с Реманом.

— Пеаен?

— Войниксы разбили ей грудь камнем. Скончалась уже здесь, на Тощей Скале.

— Салас?

— Убит.

— Оэллео?

— Тоже…

Перечислив еще два-три десятка имен, Ада бессильно откинулась на грязный мешок, подложенный под голову вместо подушки. Ее измазанное сажей и кровью лицо побледнело, точно бумага.

Даэман — он стоял здесь же, рядом, на коленях, с яйцом Сетебоса в рюкзаке, — прочистил горло.

— Кое-кто уцелел, кузина, — произнес он. — С нами Боман… И Каман. Каман — один из первых учеников Одиссея, он «проглотил» все книги по военной истории, какие сумел найти. Ламан, хотя и утратил четыре пальца на правой руке, защищая Ардис, тоже выжил, он где-то здесь… Тут Лоэс и Стоман. И некоторые из тех, кого я послал предупреждать остальные общины, — Кауль, Око, Эдида, Элла. Да, еще Том и Сирис.

— Хорошо, — промолвила женщина и зашлась кашлем.

Том и Сирис считались лучшими врачами в общине.

— Правда, медицинские инструменты и лекарства все пропали, — признался Греоджи.

— А что не пропало? — спросила Ада.

Пилот соньера пожал плечами.

— Оружие, только без боеприпасов, и одежда, кто в чем был. Несколько одеял и брезент — прятались под холодным дождем.