Театр китового уса - Джоанна Куинн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды, перегнувшись через балюстраду, она увидела Розалинду в открытом костюме арлекина на коленях мужчины в маске, пока Уиллоуби в тоге дубасил по роялю. Розалинда пыталась привлечь внимание мужа, но умудрилась только выпасть из костюма и соскользнуть на пол, а Уиллоуби только кинул на нее взгляд и тут же отвел его, будто происходило что-то обыденное, не стоящее беспокойства.
Флосси убежала обратно в кровать и натянула покрывало на голову, чтобы оградиться от вида так скандально обнаженной матери. Но наутро она увидела их обоих за столом, пьющих чай, читающих газеты, будто все всегда было нормально. От этого ей показалось, что ночь была землетрясением, от которого в полу разверзлась трещина. Все заскользило в нее, полетело, а потом она снова закрылась, и так аккуратно, будто ее никогда и не было. И она одна была почему-то неправа.
Сохранить Чилкомб таким, каким он был тогда, кажется ей отчего-то нечестным. Это продолжит скользкое чувство, будто ничто не то, чем кажется.
– И где же будет жить мисс Кристабель, если в ее спальне будут незнакомцы? – говорит Бетти, собирающая чашки, будто непослушных детей.
– Я буду в коттедже, – говорит Кристабель. – Театр нуждается в работе.
В пыльной комнате повисает тишина, затем Флосси говорит:
– Ты уверена?
– Вполне, – говорит Кристабель.
Флосси осторожно говорит:
– Может, настало время попробовать что-то иное?
– Нет, я так не думаю.
– Иногда мы цепляемся за вещи, потому что чувствуем себя должными, – говорит Флосси, осторожно выкладывая свою звенящую пригоршню ложек на стол, – но, знаешь, люди говорят, что изменения не хуже отдыха.
– Мне неинтересно, что говорят люди, – говорит Кристабель, засовывая руки в карманы. – Ты думаешь, что я упрямлюсь, Флосс, и ты права. Но упрямство привело меня сюда. Ошибалась я в его применении. Я думала, что буду ставить те же старые пьесы тем же старым образом. Вот где я ошибалась.
– Если мисс Кристабель в голову придет идея, переубедить ее невозможно, – говорит Бетти.
– Что ж, – говорит Флосс. – Уверена, ты себе найдешь достаточно занятий.
Из коридора доносится звук ровных шагов Билла, и он снова появляется с грудой почты.
– Вам письма, – говорит он, передавая их Флосси.
Флосси с любопытством смотрит на них, затем открывает первое и быстро проглядывает его, прежде чем прижать ладонь ко рту.
– Ох, бедный Джордж.
– Кто такой Джордж? – говорит Кристабель.
– Друг. Он в госпитале в Брюсселе, – говорит Флосси, быстро вскрывая следующее письмо. – Он был ранен шрапнелью, и пришлось оперировать, чтобы ее достать.
– Только представьте, стрелять шрапнелью в священнослужителя, – говорит Бетти.
Флосси садится, по-прежнему читая.
– Он говорит, что думал о наших музыкальных вечерах.
– Это еще что? – говорит Кристабель, подтягивая к себе картонную коробку, стоящую на кухонном столе.
Флосси поднимает глаза.
– О, Криста, это одежда и книги Дигби. Из его комнаты. Я попросила Бетти их сложить. Я думала, ты захочешь…
Кристабель поспешно отталкивает коробку.
– Заклей ее, Бетти. Убери.
Бетти ставит чайник на стол с неожиданным грохотом, который их всех заставляет подпрыгнуть, и говорит полным слез голосом:
– Я все говорю себе, что это тайная благость, что миссис Розалинде не пришлось узнать, что она потеряла своего драгоценного мальчика.
Другие мгновение молчат, пока Бетти ищет в фартуке платок, затем Билл подходит к жене и говорит:
– Мисс Флосси, мисс Кристабель, мы с Бетти гадали, кто-то говорил с мистером Уиллоуби? Чтобы дать ему знать о мастере Дигби.
Флосси и Кристабель переглядываются. Флосси говорит:
– Я дала объявление в «Таймс».
– Кто скажет, что он его видел, – всхлипывает Бетти.
– Мы давно ничего о нем не слышали, – говорит Билл.
– Ни полслова, – говорит Бетти, высмаркиваясь.
– Он был не самым традиционным отцом, – говорит Билл, – но потерял сына.
– Нет, вы совершенно правы, – говорит Флосси, – мы должны его разыскать. Кто-нибудь знает, где он?
– Последнее, что я слышал, – он пытался купить гидросамолет в Лимерике, – говорит Билл, – но это было больше года назад.
– Я даже не уверена, можно ли ездить в Ирландию, – говорит Флосси. – Это разрешено? И кто поедет?
– Я бы поехала, – говорит Моди. Они все поворачиваются к ней. Она стоит, опершись на заднюю дверь, наполовину в доме, наполовину снаружи, одетая в резиновые сапоги и темный комбинезон. На шее у нее болтается свисток, а на нарукавной повязке написано «Пожарная дружина». Спутанные волосы забраны назад, а жестяной шлем она устроила возле раковины. – Это не запрещено, только нужен паспорт и разрешение.
– Откуда ты это знаешь, Моди? – говорит Кристабель.
– У меня был любовник из Ирландии, – говорит Моди.
Кристабель удивлена услышать такое предложение от горничной, но Моди больше не похожа на горничную, эта бродячая женщина за тридцать, бросающая сигаретный бычок на землю снаружи и тушащая его ботинком. Кристабель гадает, почему Моди в форме, если она не на службе, но знает, что от формы тяжело может быть отказаться. Ее собственные гражданские тряпки – функциональные рубашки и брюки из твила – так близки к военной форме, как только она может подобраться, а Флосси по-прежнему похожа на садовницу в своих цветочных косынках и вязаных кардиганах. Кристабель полагает, что форма военного времени, с ее анонимностью и статусом, может быть более привлекательной, если оригинальный наряд принадлежал подчиненной роли.
– Мне в моей кухне не нужны твои развязные разговоры, Моди Киткат, – говорит Бетти, – ты их оставь для грязных моряцких кабаков.
– Бетти, все в порядке, – говорит Флосси. – У Моди бывают ухажеры. У многих бывают ухажеры.
– Не назвала бы их ухажерами, – говорит Моди.
– Думаю, что могу помочь с бумагами, – говорит Кристабель, думая о секретаршах Орга, которые казались способными материализовать официальные документы из пустого воздуха. Она идет к Моди. Октябрьское небо снаружи серое, мелко моросит, но свежий воздух намного приятнее затхлого дома.
– Я могу помочь убрать коттедж, – говорит Моди.
– Можем заглянуть туда сейчас, посмотреть, что нужно сделать, если тебя не пугает дождь, – говорит Кристабель.
– Чай будет скоро готов, – говорит Бетти.
– От мороси не растаю, – говорит Моди.
Месяц спустя. Поздний вечер. Моди. Выходит из порта Холихэд на трап к парому, что плывет в Ирландию. Она впервые покидает землю. Впервые покидает что-либо. Она видит, как покрытая рябью вода угрюмо шлепает о портовую стену под ней, и это ее будоражит.
Паром забит. Место есть только стоять. Багаж навален в коридорах, на нем сидят дети.
