Театр китового уса - Джоанна Куинн

Она сидит в темном подвале, где сестры бегают взад-вперед, пока снаружи трещат пули, и следит за ним. Ей кажется, будто он уходит куда-то вглубь себя, вступить в сражение, в котором ей нет места. С того места, где она сидит, сражение кажется удивительно обыденным. Всего лишь человек сражается за дыхание, его грудь поднимается и опадает резкими движениями, маленькими урывками усилия. Она оглядывается по сторонам, чтобы разбить эту обыденность, чтобы найти какой-то реквизит. Это все, что у нее осталось.

Его глаза снова открываются на миг, смотрят на нее, затем закрываются. Дыхание замедляется. Она пригвождена к месту, поймана в двойной агонии, в одновременном желании, чтобы это закончилось и чтобы не кончалось никогда. Это невозможно, думает она, то, что происходит. Прямо за спиной, огромное, невозможное и невыносимое. Она не может смотреть.

(Но если посмотрит, то что увидит? Если сможет посмотреть своей потере в лицо, какую форму она примет? Какой цвет? Ярко-голубой. Небесно-голубой. Голубой как надежда. Любовь размером с небо. Какая яркая и какая яростная. Неистребимая. Представить, что ее нет, все равно что закричать. Он ее брат. Он кто-то, кого она силой желания заставила воплотиться. Он внутри нее и снаружи нее. Она взяла бы все, что у нее когда-либо было, и выбросила без сожалений, чтобы оказаться на этой каталке, чтобы бороться вместо него. Она бы отказалась даже от знакомства с ним, чтобы оградить его от…)

Она не будет думать эти слова. Не будет слов, означающих конец. Она не будет оглядываться и не будет смотреть на его рубашку, промокшую от крови, не будет думать о звуке, о неуклонных каплях, ударяющихся о бетонный пол. Она останется спокойной. Она останется с ним.

Она берет его за руку, переплетает их пальцы и произносит его имя. Она спрашивает, помнит ли он, как они забирались на крышу, и его губы дергаются. Она говорит, что, когда он был маленьким, она рассказывала ему истории, пока он не засыпал, и чувствует, как он в ответ слабо сжимает ее руку. Она рассказывает ему историю о девочке, которая хотела брата, и о брате, который пришел к ней, которого все так любили, и о театре, который они построили, и о приключениях, которые пережили, и продолжает рассказывать историю, даже когда она добирается до точки, где она сейчас, с братом прямо перед ней, с глубоко спящим братом, с красивым лицом и таким мирным, что она почти могла бы поверить в его сон, если бы не знала, что он уходит так далеко, что никогда не вернется, если бы не видела, что его грудь перестала подниматься и, значит, он…

Значит, он…

Но, возможно, история не закончится, если продолжить рассказывать ее. Возможно, если она продолжит держать его за руку и рассказывать, не будет конца. Она опускает голову на каталку возле его головы. Она открывает рот, чтобы продолжить историю, пусть даже не может выдавить и звука. Она остается рядом. Даже если приходит сестра и пытается накрыть его простыней, она остается рядом.

Появляется носильщик с карандашом и биркой в руках и говорит:

– Как его зовут?

– Денис, – говорит она, не двигаясь. – Он в Сопротивлении. Если попробуете надеть на него бирку, я вас убью.

Носильщик уходит. Сестра, которая вытирает пол неподалеку, подходит к койке и говорит:

– Денис. Герой Франции.

Кристабель кивает.

– Вам есть куда идти, милая? – говорит сестра. – У вас есть семья? – Это африканка средних лет, с черными волосами, спрятанными под белой шапочкой сестры, и темными глазами. Она кажется усталой, но ее голос спокойный, уважительный. Она говорит по-французски с легким акцентом.

– Нет, – отвечает Кристабель. – Он моя семья. Здесь мое место.

Сестра кажется задумчивой.

– Я слышала, вы не хотели, чтобы его накрыли.

Кристабель качает головой.

– Нет.

– Я понимаю, – говорит сестра. Она смотрит на Дигби, затем уходит. Через какое-то время она возвращается с кувшином и миской и несколькими полосками ткани. Она делает это спокойно и методично, переливает воду в миску. Она говорит:

– В моей семье принято обмывать мертвых, прежде чем их укрыть. Мы вместе подготавливаем их. – Она опускает полоску ткани в воду и передает ее Кристабель. – Возможно, вы мне с этим поможете.

Кристабель держит ткань, смотрит, как сестра мягко начинает смывать кровь с руки Дигби, осторожно поворачивает ее, чтобы дочиста вытереть ладонь, складки на ладони, его пальцы и между ними.

– У него красивые руки, – говорит сестра.

Кристабель отпускает ладонь, которую держит, и поднимает ее к сестре, чтобы она и ее обмыла. Затем она берет свою полоску ткани и медленно начинает смывать грязь с лица брата. Соль от пота на лбу. Полоску сажи на щеке.

Она смотрит, как сестра достает пару ножниц из кармана фартука и разрезает окровавленную рубашку Дигби, осторожно его приподнимая, чтобы вытянуть ее из-под тела. Кристабель поднимается, чтобы помочь, когда сестра накрывает раны на его спине бинтами. Затем они вместе обмывают его грудь и живот, его шею и руки. Это дело почему-то успокаивает.

Когда все окончено, сестра говорит:

– А теперь мы должны оставить его одного. Вы можете это сделать ради него? – В руке у нее белая простыня, которую она предлагает Кристабель.

Кристабель кивает.

– Могу, – говорит она, забирая простыню.

Когда Жан-Марк находит их поздней ночью, Кристабель сидит на бетонном полу подвала рядом с каталкой с накрытым саваном телом Дигби, по-прежнему держа брата за руку.

Что осталось

Сентябрь 1944

Когда Флосси видит мальчика с телеграфа в аккуратной кепочке, медленно едущего на велосипеде по подъездной дорожке, она сразу понимает, что случилось. Ей только нужно подождать, чтобы узнать, кто из них. Ей жалко мальчика, которого деревенские прозвали «Ангелом смерти», поэтому, когда он передает ей телеграмму, она вежливо благодарит. Он кажется смущенным.

Она относит листок бумаги вниз, на кухню, не глядя на него, и кладет лицевой стороной вниз на стол. Она так и сидит там, когда час спустя приходит мистер Брюэр. Ей кажется, будто среди дома оказалась бомба. Очень плоская бомба. Мистер Брюэр видит ее и тоже сразу понимает, что это.

– Вы хотите, чтобы я позвал Бетти? – говорит он.

– Нет, – говорит Флосси. – Скоро я ее прочитаю.

Он кивает.

– Мне оставить вас?

– Нет, останьтесь. Пожалуйста. – Она боится, что, прочитав, рассыплется так, что невозможно будет собрать. Она постукивает пальцами по столешнице. Она хотела бы, чтобы они были с ней и помогли пережить это. Любой из них, оба. – Я