Театр китового уса - Джоанна Куинн

Жан-Марк начинает выходить на площадь, когда мимо на скорости проносится немецкий мотоциклист.

– Назад, – шипит он, и они спешно отступают в безопасность. Затем пытаются выйти снова, сгибаясь и держась одной стороны, где их закрывают высаженные деревья. Они перемещаются перебежками, теснясь в узком дверном проходе, когда из префектуры вырывается пистолетная очередь, и пули свистят мимо, преследуя немецкий бронированный автомобиль, который ненадолго появляется на дальнем конце площади, прежде чем исчезнуть с глаз.

С одного конца площади до другого расстояние меньше сотни ярдов, но Жан-Марку и Кристабель требуется двадцать минут, чтобы преодолеть его. Наконец они стоят лицом к префектуре, из окон которой валит дым. Осталось только пересечь дорогу, чтобы забежать в большую арку, которая ведет во двор. Жан-Марк останавливает Кристабель и говорит:

– Отсюда идем по одному. Я первый, затем прикрою.

Он поправляет мешок, достает из-за пояса пистолет и пускается бегом, держа его перед собой.

В это мгновение из-за угла с ревом вылетает немецкий грузовик. С переднего крыла свисает бешено стреляющий солдат. Жан-Марк вскрикивает и падает на землю, с грохотом роняя пистолет и сумку. Изнутри префектуры доносятся крики, тормоза грузовика визжат, когда он вихляет по площади. Пули рикошетят от зданий. Жан-Марк лежит посреди дороги, цепляясь за бок, а Кристабель все еще сидит на корточках за зданием, где он оставил ее.

Двое с носилками появляются из префектуры, размахивая белым флажком. Они начинают пробираться к Жан-Марку, но отбегают в укрытие, когда грузовик едет к ним задом на всей скорости. Немецкий солдат по-прежнему распластан по крылу и поливает все в округе огнем. По дороге несет густой дым. Жан-Марк пытается подняться. Он всего в пяти ярдах. Максимум в десяти. Она может добраться до него. Увести в безопасность.

Она несется к нему, слыша, как пули ударяются о железные фонари. Она падает на колени рядом с ним, накрывая его тело своим, и поворачивает пистолет на несущийся грузовик, стреляет раз, два в солдата на крыле, который соскальзывает на землю, затем прямо через боковое окно в водителя, заставляя грузовик отвернуть в дерево.

Совсем рядом свистят пули, выбивая искры из булыжников мостовой прямо у ног. Она привстает и оборачивается, вглядываясь сквозь дым, пытаясь разглядеть, откуда они идут. Кто-то бежит к ней, смотря вверх, и, достигнув ее, закручивает, прикрывает собой, стреляя вверх, и она понимает – слишком поздно, – что на крыше собора снайперы. Она видит темную тень на фоне неба, слышит треск винтовки, еще раз, а затем тишина, стайка голубей вдруг срывается в воздух.

Она, должно быть, ранена, думает она, раз Дигби так крепко ее держит.

– Я ранена? – спрашивает она. Он тяжело наваливается на нее, тащит на землю. Он кашляет, и это захлебывающийся влажный звук, и когда она кладет руки на его спину, чувствует мокрую насквозь рубашку. Она видит, как один из санитаров-носильщиков, мужчина в металлическом шлеме с нарисованным белым крестом, бежит к ним. Он хватает руки Кристабель и крепко прижимает к спине Дигби. Затем он поворачивается и подзывает женщину, которая бежит к ним с носилками. Сперва они уносят Жан-Марка, затем возвращаются за Дигби. От собора больше не стреляют, замечает она. Дигби, должно быть, попал в снайпера.

– Ты попал в него, – говорит она ему, когда его несут на трясущихся носилках. Он смотрит на нее и улыбается.

Одно из больших зданий на площади – госпиталь. Они перевели всех пациентов и персонал в подвал, чтобы защитить от ведущихся снаружи сражений. Света нет, и некоторые из медсестер вооружены фонарями. Около дюжины раненых – гражданских и бойцов ФВС – лежат на каталках в темных коридорах или на импровизированных постелях на полу, и еще больше приносят санитары, с трудом преодолевая крутую лестницу.

Жан-Марка укладывают на полу, и рядом с ним становится на колени медсестра. Он еще в сознании, стонет от боли. Кристабель отводят в сторону, отталкивают в угол, когда люди в медицинской форме собираются вокруг ее брата, которого уложили на металлическую каталку. Она видит, как дергаются его ноги. Затем доктор делает ему укол, и ноги замирают. Снаружи доносится звон колокола пожарной машины.

Они видит, что доктор кладет ладонь на руку Дигби. Затем он говорит что-то сестре, прежде чем начать уходить по коридору. Она быстро следует за ним, спрашивая:

– Доктор, с ним все будет в порядке?

Доктор оборачивается к ней. Это мужчина за шестьдесят, с седыми волосами и встревоженным выражением лица.

– Мы дали ему морфин, чтобы он чувствовал себя получше.

– Это хорошо, – говорит она.

– Но это все, что я могу сделать.

– Что вы хотите сказать?

– Мне ничего не оставили, – говорит он. – Простите. Мы найдем вам стул. – Он кладет ладонь ей на плечо, переходит к следующей койке.

Она идет за ним.

– Должно же быть что-то, что вы можете сделать.

– Пуля прошла сквозь легкие. Его единственным шансом была бы операция, но у меня нет ни оборудования, ни анестезии, ничего. Немцы все забрали с собой. – Снаружи доносится громкий грохот мощного взрыва, звон разбивающегося стекла в здании над ними. Весь медицинский персонал бросается на пол.

– Что ему нужно? – говорит Кристабель, подползая к доктору. – Я достану.

– Я бы на вашем месте остался с ним, – говорит он, осторожно поднимаясь на ноги. – Возможно, ему недолго осталось. Пожалуйста. Я должен работать.

Она встает и мгновение не двигается, затем возвращается к Дигби. Его глаза еще открыты, он дышит прерывистыми всхлипами и кашлем. Она почему-то чувствует вину, почти панику от того, что доктор сообщил ей, но не ему. Ей никогда не нравилось таить что-то от него. Она подходит к нему и убирает волосы с его лица. Он бледен. Лоб влажный от пота. Он узнает ее. Пытается заговорить, но выдавливает только ее имя, затем имя Жана.

– Жан в порядке, – говорит она, – за ним присматривают.

Она садится на деревянный стул, который сестра принесла к его койке. Она знает, что в фильмах ждущие у постели убеждают тех, кто в ней, не говорить, но она чувствует, что он должен говорить, обязан говорит.

Она говорит:

– Я не заметила снайпера. Прости меня.

Он качает головой, затем кашляет, и кашель полон густой крови. Он неловко сглатывает, хватает ртом воздух, и когда снова смотрит на нее, выглядит уже отдалившимся. Его веки прикрывают глаза.

– Никуда не уходи, Дигс, – говорит она, – я здесь. Я останусь с тобой.

Его глаза открываются на миг. Вот: знакомый взгляд.

– Никогда не сомневался, – выдавливает он, затем кашляет, вздрагивая всем телом. В брызгах слюны