Милорадович - Александр Бондаренко

Самым любимым местом генерал-губернатора был Екатерингоф.

«Екатерингофский дворец заложен Петром весной 1711 года, в память первой победы, одержанной им ввиду того места 6 мая 1703 года; здесь Петр в звании капитана бомбардирской роты взял два шведских судна… В 1823 году граф М.А. Милорадович обратил особенное свое внимание на это место и представил на высочайшее утверждение план нового устройства Екатерингофа и немедленно приступил к работам»[1822].

«В это самое время граф предпринял пересоздать Екатерингоф. До тех пор состоял он из грязно-песчаного соснового и елового леса, в котором уединенно стоял старинный дворец Петра I и в котором только 1 мая и в Троицын день было гулянье, а в прочие праздники изредка заглядывали коломенские жители или купеческие сынки отправлялись в трактир под елками. Граф Милорадович вздумал сделать из Екатерингофа английский парк с прудами, цветниками, детскими играми, каруселью и вокзалом. Это была благодетельная мысль для всего коломенского населения, и, конечно, все гуляющие радовались ее осуществлению»[1823].

«По распоряжению генерал-губернатора парк украсили беседками, башнями, мостиками. Заведен был ресторан, стали устраивать гуляния с музыкой, иллюминациями, разными забавами для развлечения публики»[1824].

«При нем даже завелся ресторан с музыкой, иллюминациями, спуском аэростатов и прочими забавами для увеселения публики»[1825].

«Граф Милорадович старался как можно более соединить в Екатерингофском дворце воспоминаний, относящихся ко времени Петра Великого; приказал поставить в одной из комнат гравированный портрет первого русского солдата Сергея Леонтьевича Бухвостова, который вступил в службу в 1683 году ноября 30, во время набора в потешную компанию»[1826].

«На правой руке от трехаркового моста, на выдавшейся песчаной косе, омываемой Невой, было выведено большое готическое деревянное здание на каменном фундаменте с решетчатыми фигурными окнами, галереями и высоким бельведером. Здание это носило имя "Фермы", здесь жил летом граф Милорадович… Наше тогдашнее театральное начальство, в лице известного драматурга князя Шаховского, перевозило сюда взрослых талантливых воспитанниц Театральной школы. На этой даче граф Милорадович проводил свои вечера, любуясь развивающимися дарованиями»[1827].

«Бедный Шаховской, по настоянию Ежовой[1828], согласился быть его Кизляр-агой. Сего ему было мало; он захотел иметь свой Парк-осер [«Олений парк» в Версале, где французские короли устраивали свои гаремы] и давно брошенный Екатерингофский лесок избрал местом своих увеселительных занятий. На украшение его вытребовал он у города более миллиона рублей, для молодых актрис и воспитанниц кругом велел нанять дачки, и в выстроенном зале, под именем воксала, начал давать балы, на которых плясали перед ним одалиски, баядерки и алме, и он по прихоти бросал им свой платок»[1829].

«У князя жили тогда на даче самые талантливые воспитанницы Театральной школы, готовившиеся к выпуску, и он обучал их драматическому искусству… Здесь-то граф оставался обедать и проводил свои вечера, присутствуя при уроках воспитанниц и любуясь развивающимися их дарованиями. Известно, что никто из высоких лиц не может в жизни сделать шагу, чтобы толпа не перетолковала его. И тут много было толков об этой даче Шаховского; можем уверить, что все эти толки и слухи были пустой клеветой. Во время пребывания там графа не только не было ничего предосудительного, но даже не было сказано ни одного слова неприличного. Граф был любезен, мил, шутил со всеми, изобретал для девиц костюмы, туалеты, прически, но тем все и кончалось… Чаще всего занимался граф разговорами с немногими гостями, собиравшимися у князя, о литературе, о театре, а иногда (гости всегда просили князя обратить разговор на этот предмет) рассказывал граф разные эпизоды своей военной жизни. Это было истинное наслаждение для слушателей. Нельзя вообразить себе ничего любопытнее и приятнее этих разговоров. Граф умел придавать им чрезвычайную оригинальность и занимательность, и хотя везде видно было, что он играет главное лицо в событиях, но скромность и простота, свойственные истинному герою, совершенно устраняли всякую мысль о хвастовстве или преувеличении. Бывши свидетелем этих рассказов, я много почерпнул из них анекдотов, помещенных потом в моих романах. Из рассказов его видно было, какой доверенностью граф пользовался и какое сильное влияние имел тогда при дворе. Действия его всегда были скоры и решительны»[1830].

Кто как, а мы более верим боевому офицеру Зотову…

«Граф Милорадович способствовал в 1823 году выпуску прекрасного рассадника любимых им артисток из Театральной школы; число их было довольно велико; публика могла засвидетельствовать их таланты, ибо они созрели у нее на глазах. Всем им, равно как и воспитанникам, было назначено приличное содержание, и даже для поощрения были даны полубенефисы»[1831].

«Перерождение Екатерингофа в 1823 году внушило графу Д.И. Хвостову написать на этот случай торжественную оду. Благодарный граф Милорадович приказал на вечные времена повесить портрет поэта в зале вокзала, и долгое время посетители Екатерингофской ротонды любовались чертами певца Кубры с оригинальной подписью "Э Катрингофа Бард"»[1832].

Для полноты картины добавим сюда пушкинскую эпиграмму:

«Кстати, вот надпись к воротам Екатерингофа:

"Хвостовым некогда воспетая дыра!Провозглашаешь ты природы русской скупость!Самодержавие ПетраИ Милорадовича глупость"»[1833].

Будем считать, что Пушкину виднее, хотя положительных отзывов гораздо больше… Не лишним будет сказать и о таком увлечении нашего героя:

«Граф Михаил Андреевич Милорадович был страстный охотник до шахматной игры. В 1820 году был я представлен ему князем Василием Прокофьевичем Мещерским как непобедимый игрок. С того времени я бывал у него часто, и граф любил преимущественно играть со мною. Сначала он играл на ровную, но, видя, что нет возможности держаться, брат ладью вперед, и тогда победа склонялась на его сторону. Он был в восторге, когда выигрывал, проигрыши же свои относил к скорой и рассеянной игре. И действительно, если бы более обращал внимания и размышлял над каждым ходом, то у него трудно было бы выиграть. Иногда он делал самые неожиданные и блистательные нападения, но, играя, скоро делал промахи и попадался часто в ловушки; защищался же до последней крайности, как Карл при Бендерах.