Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Анри Феваль

Глаза его сверкали нестерпимым блеском. Он был оживлен и болтал без умолку, что, как всем известно, является недобрым знаком. Болтовня опьяняет почти так же, как вино. На серьезном поединке настоящий труженик бутылки должен быть нем как рыба. Похоже, удача склонялась на сторону маленького маркиза.

— Ставлю сто пистолей на Шаверни! — вскричал Навайль. — Горбун вот-вот снова рухнет на плащи.

— Принимаю! — покачнувшись на кресле, отозвался горбун.

— Ставлю весь свой бумажник на маркиза! — не удержалась и Нивель.

— А сколько в бумажнике? — между двумя бокалами поинтересовался Эзоп II.

— Пять голубеньких — все мое состояние, увы!

— Ставлю десять против этих пяти! — вскричал горбун. — Передайте-ка еще вина!

— Которая тебе нравится больше всех? — шепнул Галунье на ухо своему благородному другу.

Нормандец оглядывал по очереди Сидализу, Нивель, Флери, Дебуа и прочих дам.

— Да этот негодник сейчас захлебнется, клянусь господом! — пробормотал Плюмаж-младший, не сводивший глаз с горбуна. — Никогда не видел, чтоб человек мог столько выпить.

Эзоп II поднялся с кресла, и все решили, что он сейчас грохнется на пол. Но горбун подпрыгнул, легко сел на стол и окинул зрителей своим наглым и насмешливым взглядом.

— А нет ли у вас бокалов побольше? — воскликнул он, отбрасывая свое орудие труда. — Из этих ореховых скорлупок мы будем пить до завтра!

X

Триумф горбуна

В комнате на первом этаже, где девушки беседовали в самом начале ужина, опустившись на колени, стояла Аврора; но она не молилась.

Несколько минут назад шум, доносившийся сверху, усилился. Это были звуки битвы Шаверни с горбуном. Но девушка не обращала на него внимания.

Она задумалась. Ее прекрасные глаза, покрасневшие от слез, смотрели в пустоту. Она задумалась столь глубоко, что не услышала легкого шороха платья вернувшейся доньи Крус. Цыганка на цыпочках подошла к подруге и поцеловала ее в голову. Аврора медленно повернулась. Сердце цыганки сжалось, когда она увидела ее бледные щеки и потускневщие от слез глаза.

— Я пришла за тобой, — сказала донья Крус.

— Я готова, — отозвалась Аврора.

Такого цыганка не ожидала.

— Ты с тех пор все думала?

— Я молилась. Когда человек молится, для него многое становится ясным.

Донья Крус наклонилась к подруге.

— Скажи, ты догадалась о чем-то? — спросила она.

В этом вопросе было более нежного участия, нежели простого любопытства.

— Я готова, — повторила Аврора, — готова умереть.

— Но речь не идет о смерти, моя бедная сестричка!

— Уже давно, — прервала ее Аврора уныло и мрачно, — меня впервые посетила эта мысль. Во мне все его беды, во мне все опасности, которые угрожают ему беспрестанно. Я его злой ангел. Без меня он будет свободен, спокоен и счастлив!

Донья Крус слушала и ничего не понимала.

— Почему, — смахнув слезинку, продолжала Аврора, — почему я не сделала вчера того, о чем думаю сегодня? Почему не убежала из его дома? Почему я не мертва?

— Да что ты такое говоришь? — воскликнула цыганка.

— Флор, милая сестра, ты не можешь знать, какая разница между вчера и сегодня. Я увидела было, как передо мной приоткрылись двери рая. Мне на секунду явилась жизнь, полная радости и святого восторга. Он любил меня, Флор.

— А раньше ты этого не знала? — спросила донья Крус.

— Если бы знала, то — видит бог! — мы не стали бы подвергать себя бессмысленным опасностям этого путешествия. Я сомневалась, боялась. О, сестра, какие мы безумцы! Нам следовало трепетать, а не восторгаться, когда пред нами предстали радости, благодаря которым, казалось, сами небеса спустились на землю. Но это невозможно, здесь не может быть счастья, понимаешь?

— Но что же ты решила? — спросила цыганка. Мистицизм был явно не ее стихией.

— Повиноваться, чтобы спасти его, — отвечала Аврора.

Обрадованная донья Крус вскочила.

— Пойдем! — воскликнула она. — Пойдем! Принц нас ждет.

Затем внезапно остановилась, улыбка ее увяла.

— А ты знаешь, — проговорила она, — что, когда мы рядом, мне всегда приходится бороться с собой? Конечно, я люблю не так, как ты, но все же по-своему люблю, а ты всегда оказываешься на моем пути.

Аврора изумленно глядела на подругу.

— Да не беспокойся ты, — улыбнулась цыганка, — уж я-то не умру, обещаю тебе. Я надеюсь, что еще не раз в жизни буду любить, но, если бы не ты, я ни за что не отказалась бы от короля странствующих рыцарей, красавчика Лагардера! А после Лагардера единственный человек, заставивший мое сердце стучать сильнее, — это ветреник Шаверни!

— Как! — вырвалось у Авроры.

— Знаю, знаю, он может показаться легкомысленным, но что ж поделаешь — я не люблю святых, если, конечно, не считать Лагардера. Этот чудовищный маленький маркиз нейдет у меня из головы.

Аврора взяла подругу за руку и улыбнулась.

— Сестричка, — сказала она, — твое сердечко гораздо лучше твоих речей. Но откуда у тебя вдруг эта аристократическая высокомерность?

Донья Крус прикусила губку.

— Похоже, ты не веришь в мое благородное происхождение? — тихо спросила она.

— Мадемуазель де Невер — это я, — спокойно ответила Аврора.

Цыганка вытаращила глаза.

— Тебе об этом сказал Лагардер? — спросила она, даже не думая возражать.

Честолюбивой она и впрямь не была.

— Нет, — ответила Аврора, — и это, пожалуй, единственное, в чем я могу его упрекнуть. Скажи он мне…

— Но откуда ж ты знаешь? — спросила донья Крус.

— Ниоткуда, знаю, и все. Со вчерашнего дня многие события, происходившие в моей жизни начиная с самого детства, предстали передо мною в новом свете. Я вспоминала, сравнивала, и картина сложилась сама собой. Ребенок, спавший во рву замка Келюс в то время, когда убивали его отца, — это была я. До сих пор мне вспоминается взгляд моего друга, когда мы посетили это мрачное место! Разве мой друг не велел мне поцеловать мраморную статую на надгробии де Неверов на кладбище Сен-Маглуар? И Гонзаго, чье имя преследует меня с детства и который теперь готов нанести мне последний удар, разве он не женат на вдове де Невера?

— Но он же хотел возвратить меня моей матери! — перебила цыганка.

— Милая Флор, мы не сможем объяснить всего, в этом я уверена. Мы с тобою еще дети, и Господь сохранил наши сердца в чистоте — разве мы можем постичь всю глубину человеческой злобы? Да и к чему? Я не знаю, что собирался сделать с тобою Гонзаго, но ты была послушным орудием у него в руках. Я поняла это со вчерашнего дня, а ты, я уверена, поняла теперь.

— Верно, — прошептала донья Крус, прикрыв глаза и нахмурившись.

— Только вчера, — продолжала Аврора, — Анри признался, что любит меня.

— Только вчера? — в изумлении