Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Анри Феваль

— Убей меня бог, — заметил Эзоп II, — если этот господин не брезгует кое-кем.

Остальные выпивохи промолчали. Гонзаго положил руку на плечо Шаверни и сказал:

— Осторожнее, кузен, ты, кажется, уже перепил.

— Напротив, ваша светлость, — шепнул на ухо принцу Эзоп II, — по-моему, ваш кузен выпил слишком мало. Поверьте, уж я-то в этом толк знаю.

Гонзаго бросил на него подозрительный взгляд.

Горбун рассмеялся и покивал головой, как человек, уверенный в своей правоте.

— Ладно, — проговорил наконец принц, — наверно, ты прав, отдаю его тебе.

— Благодарю, ваша светлость, — отвечал Эзоп.

Затем, подойдя с бокалом в руке к маленькому маркизу, он добавил:

— Со мною вы тоже побрезгуете выпить? Я желаю взять реванш.

Шаверни расхохотался и протянул свой бокал.

— За вашу свадьбу, прекрасный жених! — вскричал горбун.

Они уселись за стол друг напротив друга, их тут же окружили секунданты и сочувствующие. Между ними началась вакхическая дуэль.

В этой гостиной, где уже так долго тянулось пиршество, с сердца у каждого спала тяжелая ноша. Лагардер мертв — он ведь не сдержал своего дерзкого слова; никто не мог представить себе, чтобы живой Лагардер не пришел на условленную встречу.

Даже Гонзаго больше не сомневался. Он, правда, велел Перолю выйти и проверить часовых, но только из присущей итальянцам осторожности. Осмотрительность не повредит. Вооруженным людям было заплачено за всю ночь, поэтому принцу ничего не стоило оставить их на постах. А в гостиной, еще недавно охваченной страхом, теперь кипело веселье. Это было подлинное начало празднества. У всех появился аппетит, а за ним и жажда. Сотрапезники необычайно оживились. Черт возьми! Наши дворяне уже забыли, как у них тряслись поджилки, каждый финансист стал смел, как Цезарь.

Впрочем, для всего, что было смешного и постыдного, требовалось найти козла отпущения. Жертвой стал бедный толстячок Ориоль, которому пришлось искупать всеобщее малодушие. К нему приставали, его беспрерывно дергали; любой трепет, любая бледность лица или слабость относились теперь на его счет. Трясся от страха один Ориоль — к такому выводу пришли наши господа. Бедняга защищался как мог и всех подряд вызывал на дуэль.

— А где дамы? — воскликнул кто-то. — Почему их не пригласят назад?

По знаку Гонзаго Носе отворил двери малой гостиной. Дамы выпорхнули оттуда, словно стайка птиц. Они говорили все разом, сетуя на долгое заточение, смеялись, восклицали, кокетничали.

Указывая на донью Крус, Нивель сказала Гонзаго:

— Что за любопытница! Я раз десять оттаскивала ее от замочной скважины!

— Господи, — невинно отозвался принц, — да что она могла тут увидеть? Мы удалили вас отсюда, прелестницы, в ваших интересах. Вы же не любите разговоров о делах.

— Зачем вы позвали нас назад? — воскликнула Дебуа. — Сейчас что-то будет?

— Может, наконец свадьба? — поддержала подругу Флери.

А Сидализа, одной рукой ухватив Плюмажа-младшего за смуглый подбородок, а другой ущипнув Амабля Галунье за розовую щеку, осведомилась:

— Вы кто, скрипачи?

— Ризы Господни! — воскликнул, став прямым как палка, Плюмаж. — Мы дворяне, красавица моя!

От прикосновения нежной ручки, источавшей такой дивный аромат, брат Галунье затрясся с головы до ног. Он хотел что-то ответить, но от волнения потерял голос.

— Сударыни, — говорил между тем Гонзаго, целуя кончики пальцев доньи Крус, — у нас нет от вас никаких секретов. И если мы ненадолго лишили себя вашего общества, то лишь затем, чтобы уладить кое-какие условия свадьбы, которая состоится этой ночью.

— Значит, это правда? — в один голос закричали весельчаки. — Перед нами будет разыграна комедия?

Гонзаго сделал протестующий жест.

— Никоим образом, речь идет о самом настоящем бракосочетании, — проговорил он с серьезностью, которая как-то не вязалась с местом и обстановкой.

Наклонившись к донье Крус, он добавил:

— Теперь вам пора предупредить подругу.

Донья Крус с тревогой посмотрела на него.

— Но вы же обещали мне, ваша светлость, — прошептала она.

— Все свои обещания я выполню, — отозвался Гонзаго.

Затем, подведя донью Крус к двери, он проговорил:

— Не отрицаю, она может отказаться, однако ради нее самой и другого человека, которого я не хочу называть, ей лучше бы согласиться.

Донья Крус понятия не имела о том, что случилось с Лагардером, и Гонзаго на это рассчитывал. Цыганка не знала всей глубины лицемерия этого пустосвята и Тартюфа. Но у порога она остановилась и проговорила с мольбой:

— Ваша светлость, я не сомневаюсь, что вы руководствуетесь благородными и достойными вас побуждениями, однако со вчерашнего дня происходят какие-то странные вещи. Мы всего лишь бедные девушки, у нас не хватает опыта, чтобы разгадать ваши загадки. Ради нашей с вами дружбы, ваша светлость, ради этой бедняжки, которую я так люблю и которая просто в отчаянии, скажите хоть словечко, чтобы я что-то поняла и смогла сломить ее сопротивление. Мне будет гораздо легче, если я смогу объяснить ей, каким образом этот брак поможет сохранить жизнь любимого ею человека.

Гонзаго прервал цыганку и полным упрека тоном сказал:

— Неужто вы мне не доверяете, донья Крус, неужто она не доверяет вам? Раз я подтверждаю свои слова, вы должны мне верить. Скажите ей так, чтобы поверила и она. И поскорее, — добавил он повелительно, — я вас жду.

Он поклонился, и донья Крус ушла. В этот миг в гостиной поднялся страшный шум. Радостные восклицания слились со взрывами хохота.

— Браво, Шаверни! — слышалось с одной стороны.

— Смелее, горбун! — доносилось с другой.

— У Шаверни бокал был полнее!

— Без плутовства! Это схватка не на жизнь, а на смерть!

Слышались и женские голоса:

— Да они погубят себя! Они с ума сошли!

— Этот горбун — истинный дьявол!

— Если у него и впрямь столько голубых акций, как об этом судачат, — пробормотала Нивель, — то я готова почувствовать слабость к горбуну.

— Да смотрите же, как они пьют!

— Бездонные бочки! Утробы ненасытные!

— Прорвы! Браво, Шаверни!

— Смелее, горбун! Вот пропойцы!

Эзоп II, он же Иона, и маленький маркиз сидели друг напротив друга, окруженные толпой, которая с каждой минутой становилась все тесней. Уже во второй раз они схватились один на один.

Вместе с вторжением во Францию английских нравов, случившимся как раз в те времена, в моду вошли и подобные пьянственные турниры.

Стоявшая рядом с соперниками дюжина пустых бутылок свидетельствовала о силе нанесенных, вернее, проглоченных ударов. Шаверни был мертвенно-бледный, глаза его налились кровью и, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Но в подобных сражениях он был не новичок. Несмотря на стройность фигуры и небольшую с виду вместительность желудка, это был грозный питух. Подвигам его не было числа. Горбун же, напротив, отличался весьма свежим цветом лица.