Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

– Лопухи эти пехотинцы! Когда во время атаки нужно танки прикрывать, они забьются в канавы и лежат.

– А я им и говорю: «Ладно. Есть у меня кое-что…»

Густлик поперхнулся с досады, но Гонората с размаху стукнула его по спине и подняла свой бокал.

Танкист выпил залпом, а она едва смочила губы и продолжала рассказывать, тараторя все быстрее:

– Ну и вот, как только я получила мясо, тут же открыла убежище и отдала им всех: старика, четырех охранников и генеральшу. Они их забрали. Оружие вот только брать не захотели. Сказали, что придут трохейщики и заберут это добро.

– Трофейщики, – поправил ее Елень. – Они специально выделены собирать трофеи и всякое там имущество. А уж если бы такой клад отыскали, как панна Гонората…

– Какой же я клад!

Девушка налила солдату второй бокал и снова коснулась его своим, вслушиваясь в мелодичный звон. Елень выпил с облегчением и снова принялся за еду.

– Пан Густлик, а скажите, кто вы по специальности?

– Танкист.

– А точнее?

– Наводчик.

Он прервал на минуту еду и показал, как наводят пушку, вытянув вперед руку, которая должна была изображать орудие.

– Ба-бах!

Рука дернулась назад, имитируя откат, а когда вернулась в исходное положение, то нечаянно коснулась плеча девушки. Гонората успела шлепнуть его по ладони, но придвинулась ближе, чтобы ему не приходилось так далеко тянуться.

– Но на этой стрельбе много не заработаешь, а война кончается. Генералом, вам, конечно, не стать…

Елень покосился на свои погоны, перегнулся к зеркалу, чтобы целиком обозреть себя, и в знак согласия кивнул головой.

– Вот я и спрашиваю: как вы думаете прокормить себя и семью?

– Кузнечным делом, – расцвел Елень, поняв наконец, о чем идет речь.

– Отец мой сызмальства в кузнице работал, и я тоже. У молота. Снизу подкладывается раскаленное железо, а сверху по нему…

Гонората успела удержать грозивший опуститься кулак Густлика и тем спасла фарфор от неминуемой гибели. И как-то так получилось, что они оказались совсем близко друг к другу.

– А чего жалеть это немецкое барахло! – проворчал Густлик, имея в виду посуду на столе.

Девушка отодвинулась и, гремя тарелками, стала собирать посуду, чтобы отнести ее на кухню.

– Неправда, она не немецкая, – проговорила Гонората с досадой. – Тарелки датские, графин польский, рюмки французские. Захочу – будет мое.

– Если уж брать, то черную машину, о которой вы тогда говорили, – заявил захмелевший слегка Елень и, не заметив, что девушка вышла с посудой на кухню, продолжал: – И вас – в эту машину…

Подвыпив, Густлик расхрабрился. Теперь он и сам удивлялся, как это минуту назад ему не хватило смелости и он, как никудышная собака зайца, упустил такой редкий случай. Именно никудышная, не то что Шарик…

Густлик встал, притопнул и, слегка покачиваясь, двинулся, улыбаясь, навстречу девушке. Гонората как раз выбежала из кухни, но вдруг с испуганным лицом метнулась к окну и тут же повернулась к Еленю:

– Немцы.

– Где немцы?

– Кругом. С винтовками.

Елень протянул руку за автоматом.

– Не трогай! – крикнула ему девушка и топнула ногой.

Она налила черный кофе в бокал из-под вина:

– Пей!

Елень послушно осушил один и вслед за ним второй бокал.

Гонората тем временем притащила из кухни полное ведро воды.

– Подставляй голову, ниже.

Густлик, не прекословя, наклонился, и она вылила ему на голову и плечи целое ведро.

– Немцы вернулись, – подавая полотенце, прошептала она.

Елень сразу же протрезвел. Вытирая на ходу лицо, он подскочил к одному окну, к другому.

– Третий выход есть?

– Нет.

– А в гараж?

– В гараж есть, но снаружи ворота заперты.

– Где та железяка, которой был закрыт подвал?

– Вон, – показала девушка в сторону камина.

– Давай веревку, покрепче и подлиннее.

Елень принялся срывать старинные сабли и пистолеты, развешанные на колоннах, подпирающих лестницу, а потом, вытащив из угла трофейные немецкие автоматы, стал их развешивать на освободившиеся места.

Гонората принесла большой моток бельевой веревки и, с ходу разгадав замысел плютонового, принялась помогать ему проталкивать веревку через спусковые скобы.

За те несколько минут, что прошли с момента, когда Гонората заметила немцев, через парк к вилле подошел взвод солдат – передовой отряд пехотного полка ударной группы генерала Штейнера.

Сосредоточив севернее канала Гогенцоллерн, называемого теперь Хафель-канал, 7-ю танковую и 25-ю пехотную дивизии, а также с десяток собранных по тылам батальонов, Штейнер нанес внезапный удар во фланг 1-го Белорусского фронта. Гитлер приказал генералу пробиваться к Берлину. Наткнувшись на поляков, на передовые отряды 1-й армии Войска Польского, немцы с ходу отбросили их численным и огромным огневым превосходством и продолжали продвигаться на юг.

Хорошо вооруженный и отдохнувший взвод четко выполнял команды унтер-офицеров. Две группы прикрытия заняли позиции за толстыми стволами деревьев, готовые к ведению огня, а передовое отделение приближалось к дому. Дозорные подскочили уже к самым дверям, подергали за ручки, а один из них загрохал прикладом.

– Кто там? – спросил изнутри по-немецки испуганно и неуверенно мужской голос.

– Вермахт. Открывай!

– Погоди, я больной, момент, – простонал в ответ Густлик и шепотом проворчал: – Постойте, черт вас подери, я покажу вам, какой я больной.

На цыпочках он побежал вслед за Гоноратой, открывавшей двери из комнаты в гараж. Здесь дремал в полутьме большой черный лимузин. Свет, пробивавшийся сквозь запыленные оконца над воротами, играл на треугольном генеральском флажке, на котором орел с распростертыми крыльями сжимал в когтях свастику. В материю, чтоб не обвисала по краям, вшита была тонкая проволока.

– Не взорвется? – встревоженно спрашивала Гонората, придерживая левой рукой высоко поднятую юбку, в которой осторожно несла что-то тяжелое.

– Нет. Где ключ от машины? – шепнул в ответ Густлик, вешая на засов конец бельевой веревки, тянувшейся в глубь дома.

– На крючке.

С доски на стене Густлик снял миниатюрный ключик от машины, открыл дверцы и забрался внутрь.

– Высыпайте на сиденье, – попросил он, открывая противоположную дверцу.

– Не взорвется?

– Нет.

Пока девушка выкладывала из подола на переднее сиденье немецкие гранаты, Елень подошел к воротам, сунул под них лом, приналег и без особого труда сорвал их с петель.

Гонората, освободившись от гранат, помчалась в глубь дома.

– Эй ты, больной, открывай! Быстрее! – донесся снаружи нетерпеливый голос, и вслед за тем раздались удары в дверь сапогом.

– Момент, – проворчал себе под нос Густлик, осторожно поднимая ворота с другой стороны. Теперь они держались, только упираясь в косяки, и достаточно было одного толчка, чтобы им рухнуть. Сквозь щель под ними пробилось солнце, скупо осветив пыльное помещение; золотые и серебряные пылинки заплясали в косом снопе света.

Елень сел в машину, повернул ключ, включив зажигание. Дрогнула и до конца метнулась вправо красная стрелка бензомера – бак полон. Плютоновый поднял на счастье большой палец правой руки, как обычно делал это перед каждым выстрелом из пушки, и нажал на стартер.

Мотор включился мгновенно. Пока он прогревался, Елень выскочил из машины и подбежал к двери дома.

– Гоноратка!

– Бегу! – отозвалась девушка, появляясь в дверях с курткой, фуражкой и поясом нациста. – Пригодится? Это одежда генерала.

– Умница! – одобрил Густлик.

А девушка в этот момент уже укладывала на заднее сиденье корзину с сервизом, который прихватила с собой.

– Довольно, открывай! – донесся голос раздраженного проволочкой унтер-офицера, и послышались тяжелые удары прикладов, высаживающих входную дверь.

– И то правда, хватит. Сейчас я вам открою, – проворчал Густлик и стал потихоньку натягивать веревку.

Входная дверь начинала уже трещать, как вдруг вверх полетели щепки, отколотые пулями, а внутри дома застрочили автоматы. Со звоном посыпались стекла из разбитого окна, засвистели пули. Застигнутые врасплох, немцы бросились на землю и, укрываясь за стенами, выхватили из-за пояса гранаты.

Обе группы прикрытия тут же открыли огонь. Автоматные очереди усеивали штукатурку темными оспинами, разбивали остатки стекол в окнах, швыряли внутрь дома горсти пуль. Однако, когда они стали реже, а потом на минуту смолкли, из дома вновь затрещали автоматы.

– Огонь! – приказал офицер.

Град пуль из всех стволов ударил по окнам первого и второго этажей виллы. Прижимаясь к стенам, немцы стали швырять внутрь гранаты.

В этот момент из дома в третий раз застрочили автоматы длинными очередями и смолкли. Взрывы расшатали входную дверь. Двое из штурмовой группы высадили ее и ворвались в прихожую.

– Прекратить огонь! – крикнул командир отряда.