С Антарктидой — только на Вы - Евгений Кравченко

«Вот теперь — все, — сказал я самому себе. — Больше надеяться на чудо, что температура будет повышаться, не приходится. А вот ползти вниз станет непременно. Если лететь, то только сейчас, иначе будет совсем поздно. Аэродром готов, наземная техника тоже, машина заправлена топливом «под пробки». Ну?!»

Я взглянул на начальника станции «Мирный» Зусмана. В его глазах прочел тот же вопрос, который только что задал себе.

— Взлетим в три часа ночи по Москве, как только начнет светать, чтобы прийти на «Восток» в полдень по местному времени, когда солнце хоть немного сбивает мороз. Сообщите всем, кому нужно, а вот с Москвой не спешите, нас могут неправильно понять.

— Хорошо.

Уже перед самым вылетом зашел к радистам, захватил последние радиограммы:

«Молодежная», 17 марта 01 ч 20 мин. -

Срочно. 4 пункта=

Ленинград, ААНИИ, Короткевичу=

НЭС «Михаил Сомов», Максутову=

ТХ «Эстония», Галкину=

«Мирный», Зусману, КО Кравченко=

12 ч 00 мин мск, 16 марта из «Мирного» Зусман и КО Кравченко сообщили, что температура на «Востоке» днем ниже 60 градусов. Технически взлет при такой температуре произвести невозможно, остается возможность минимальной помощи по сбросу необходимых препаратов. Другого выхода не находим. Начата подготовка к вылету... План не меняется, вылет назначен в 03.00 московского времени 17 марта. По просьбе КО бюро погоды АМЦ передает в «Мирный» прогноз погоды по маршруту «Мирный» — «Восток» — «Мирный», уточнения, обзор синпроцессов. К моменту прилета на «Восток» прогнозируется температура минус 65 — 67 градусов. В радиоразговоре с «Эстонией» с Галкиным обсуждено положение, полностью поддерживаем действия КО Кравченко, Зусмана=

17 марта, Шамонтьев-

«Что ж, — подумал я, — все верно. «Другого выхода не находим...» Да и есть ли он вообще в природе — другой выход?!»

Белов с экипажем еще затемно отправились к самолету, Колб, кажется, и ночевал там. Когда я подъехал, машина уже ожила, экипаж прогревал двигатели, и их рев, то нарастая, то стихая, заливал аэродром и окрестности «Мирного», словно успокаивая всех, кто его слышал, в том числе и меня.

Следом подъехал Зусман, Мы отошли в сторону.

— Только что вышел на связь Астахов. Положение больного резко ухудшилось.

— Попробуем успеть, — сказал я.

— От нас что-нибудь нужно?

— Только одно — перестаньте на борт сыпать телеграммы. Пока с «Молодежной» шли, нас замучили: как идет полет? как самочувствие? какая погода? как техника себя ведет? Бесконечные вопросы... Но нам-то работать надо, а вы отвлекаете. Это же не парад и комментировать нам нечего. Передавайте регулярно лишь информацию о погоде. Я хочу, чтобы экипаж сосредоточился только на одном — на обостренном восприятии полета.

— Но ты и нас пойми — мы тоже беспокоимся, — в голосе Юрия Михайловича я уловил просящие нотки.

— Нет, — жестко сказал я, — мне нужно, чтобы экипаж жил только полетом. Вы же понимаете, что это — не обычный рейс, мы загоняем Ил-14 в такие условия, при которых он никогда не работал, и малейшая ошибка экипажа при контроле поведения его систем может привести к большим неприятностям. Члены экипажа не совсем здоровы, поэтому часами держать в поле зрения приборы будет вдвойне трудно. Вот и прошу поберечь их, не отвлекать.

— Хорошо. Я распоряжусь выходить с вами на связь только один раз в час.

— И обязательно по нашему запросу!

На том и попрощались. Я, конечно, не стал говорить ему, что, если в Москве узнают об условиях полета, то последует категорическое запрещение. А пока руководители всех рангов будут совещаться, время уйдет безвозвратно, температура на «Востоке» понизится, к «Мирному» подойдет новый циклон. Полет станет невозможным не только физически, а и психологически. И самое главное — он уже будет никому не нужен, вряд ли парень долго выдержит в условиях «Востока».

Я поднялся в самолет. Все сомнения остались на земле, теперь — только вперед. Аркадий Иванович и Леонид Маврицын уже устроились в холодной грузовой кабине. Экипаж занял свои места. Белов — в левом командирском кресле, я сел в правое. Оглядел экипаж: второй пилот — Володя Кузнецов, штурман Игорь Игнатов, бортмеханик Виктор Маслов, бортрадист Юра Пустохин... Спокойные, сосредоточенные, чуть замкнутые лица, такие, какими я видел их всегда, когда летал с ними. Никто ни жестом, ни взглядом, ни словом не выдал, что этот полет чем-то отличается от десятков других, выполненных в Антарктиде, и это мне понравилось. Я всегда считал, что если экипаж идет в какой-то полет, как на подвиг или как на прогулку, значит, он к этому полету не готов.

Белов вопросительно взглянул на меня.

— Давай, Валера, выруливай. Пора ехать, — сказал я и привычным жестом положил руки на штурвал.

Он чуть заметно дрожал, двигатели работали ровно, машина жила своей обычной жизнью. Еще раз пробежал глазами по показаниям приборов — они были в нужных параметрах.

Взлетели. Под левым крылом медленно провернулась серая плоскость залива с впаянными в него айсбергами. Легли на курс. Дорога, пробитая санно-гусеничными поездами, ходившими к «Востоку», просматривалась плохо — Антарктида уже стала хоронить ее под снегом. Поэтому решили ее здесь «бросить» и взяли курс с выходом на дорогу после «Комсомольской». Точность его теперь полностью зависела от штурмана Игоря Игнатова. Нам нужно пройти тысячу километров над полностью безориентирной местностью, используя только давно устаревшие самолетные навигационные приборы, а далее, до «Востока», ориентируясь по тонкой ниточке дороги, которая пока еще просматривается. Самолет медленно, по метру, набирал высоту. На востоке небо тускло оттаивало, светлело, а на юге, над ледовым щитом оставалось темным и угрюмым. С каким-то отстраненным удовлетворением отметил, что трассу к «Востоку» помню так, будто только вчера закончил по ней летать, а ведь прошло уже два года, как я с ней попрощался. Когда подходили к «Комсомольской», память снова вернула к эпизоду, случившемуся во второй экспедиции. Москаленко и три экипажа Ли-2 на «Комсомолке» попали в ловушку. Сесть-то сели, а взлететь не смогли — при почти пятидесяти граду сном морозе по перемороженному снегу лыжи перестали скользить. Москаленко тогда предложил «оплавлять» СНГ факелами, делать ледовую площадку. На нее трактором затаскивали самолет и только с такого катка смогли взлететь. Успели ли «восточники» соорудить и для нас нечто подобное? В их радиограммах на эту тему я не уловил оптимизма. Ладно, прилетим — увидим. Машина идет все тяжелее, мощность двигателей падает, мы поднялись на 3500 метров.