Вечный зов (Том 2) - Анатолий Иванов

- Ну вот... ну вот, теперь мы, Вася, окончательно... Не люди мы больше! проговорил Назаров, когда они, выйдя там из бани, оглядели друг друга.

Непривычно и невесело было смотреть друг на друга. У Василия к тому же под полосатой одеждой на плече и груди огнем горели кроваво-синие рубцы, набухая, казалось, все больше, - офицер тот ударил всего дважды, но профессионально.

- Бежать, бежать, товарищ капитан! - прошептал Василий.

- Да, Вася, ты прав, прав. Они могут нас черт знает куда отправить. А это пока Польша. Не так далеко Краков, а там Жешув. Это уже почти граница. А там совсем рядом Перемышль, Янов, Яворов. Места знакомые...

Побег они совершили где-то в двадцатых числах августа, когда их стали водить на станцию разгружать вагоны с углем. Черные от угольной пыли, они вскочили на платформу, груженную какими-то ящиками. Им удалось вскочить незаметно, когда состав двинулся.

- Только бы выбраться из города, Вася, - шептал Назаров. - Где-нибудь в лесу надо на ходу спрыгнуть. Будем пробираться в сторону Вислы, может, у кого одежду крестьянскую выпросим, продуктов. Поляки добрые люди.

- Добрые. Вот Лелька мне говорила... Обязательно встретим таких, товарищ капитан.

До Вислы они не добрались и добрых людей не встретили. Встретили, случайно наткнулись они в лесу на двух людей - мужчину и женщину. Они лежали в траве, как он, Василий, когда-то с Лелькой. Женщина увидела их первой, испуганно вскрикнула, мужчина, как потом оказалось, польский полицай, тотчас вскочил, что-то заорал, выстрелил... Потом он, стреляя, гнался за ними до тех пор, пока не выгнал на чистую поляну. А с противоположного конца на поляну высыпала дюжина немцев с собаками...

И вот здесь, на этой же поляне, Василий и Назаров впервые узнали, как могут бить немцы. Все, что случалось до этого - зуботычины, удары плетьми и прикладами, - казалось дружескими шутками.

Когда они потеряли сознание, их забросили, как мешки с углем, в кузов грузовика и привезли обратно в Ченстохов.

К счастью, им не поломали ни рук, ни ног, недели через две они немного оправились, и тот же Назаров сказал: "Ладно, сволочи... Еще посмотрим. Еще сентябрь, и пока не наступила зима, Вася..."

Он звал его тогда еще Васей... Но из Ченстохова им совершить второй побег не удалось: неожиданно большую партию заключенных, в том числе их с Назаровым, погрузили в машины и привезли в Ламсдорф.

- А ведь это уже Германия, Василий, - невесело сказал Назаров, когда стало известным их местонахождение. - Ничего, поглядим. Рядом, кажется, Чехословакия.

- А какая нам разница?

- Ну, какая... Чехи все-таки не немцы.

Из Ламсдорфа они ушли в конце сентября. Их каждый день водили на рытье каких-то траншей и укладку труб, туда же привозили обед. Обедали в загородке из колючей проволоки. В дальнем конце загородки было отхожее место - дощатая будка. Вечером угоняли в лагерь.

Небо в те дни хмурилось, хотя дождей еще не было, деревья стояли желтыми. Ненастье наступило, а с прокладкой труб, видимо, запаздывали, и заключенных решили на ночь в лагерь не отправлять, так как переходы отнимали порядочное время. Загородку заставили устелить хворостом, и спальня была готова. На ночь всем выдавали по тяжелому жирному одеялу. За проволокой всю ночь ходили охранники, но без собак.

Лучшей возможности для побега ожидать было нечего. Рассовав по карманам сэкономленные куски засохшего хлеба, они однажды ночью поодиночке отправились в туалет. Василий еще несколько дней назад приметил в задней стенке будки плохо прибитую доску и теперь, когда подошел Назаров, легко сорвал ее с гвоздя и отодвинул в сторону. Колючая проволока шла от будки метрах в пяти, это пространство заросло высоким бурьяном. Выскользнув по одному из туалета, они полежали в засохшей уже траве, наблюдая за маячившими во мраке двумя охранниками. Они стояли неподалеку от будки, курили, о чем-то переговариваясь. Но Василий и Назаров знали - сейчас уйдут. Вокруг отхожего места стояла непродыхаемая вонь, немцы долго тут задерживаться не любили. И действительно, через минуту они медленно разошлись в разные стороны. Кружилин пополз вперед, припасенным заранее куском железа стал торопливо рыть землю под нижней проволокой, которая к тому же и натянута была наспех, не очень туго. К счастью, и земля была мягкой.

Да, все складывалось как нельзя удачно, они легко выбрались наружу, никто их не заметил, две ночи они пробирались вдоль какой-то речушки, затем негустым лесом, полем. Днем лежали где-нибудь в зарослях, отсыпались. Назаров считал, что они уже в Чехословакии.

- А граница? - спросил Василий. - Мы ее уже прошли? Ведь должна быть граница.

- Да какая у них тут сейчас граница, - сказал Назаров. - И в Германии немцы, и в Чехословакии немцы. Все германское.

За это время они съели весь хлеб, обоих страшно мучил голод. К тому же надо было как-то узнать, где все-таки они, куда идут. "Не может быть, чтобы мы не встретили здесь порядочного человека. Не может, Вася!" - убежденно говорил Максим Назаров. Ввалившиеся глаза его при этом лихорадочно блестели.

До этого они далеко обходили села и деревушки, а людей ночами не встречали. Теперь решили днем залечь где-нибудь возле дороги и, когда будет мимо проходить или проезжать кто-то из "подходящих" местных жителей, обратиться к нему за помощью.

Такого "подходящего" они сквозь кустарник увидели буквально через полчаса, как залегли у дороги. Было еще сумрачно, утро только-только пробивалось сквозь плотные, тяжелые тучи, завалившие небо. Где-то за поворотом дороги раздался стук колес по мягкой дороге, показалась двуколка, запряженная коротконогим конем, в повозке сидел человек в старой, помятой шляпе, в пестром пледе, накинутом на плечи. Человек был давно не брит, седая щетина на дряблых, обвислых щеках топорщилась во все стороны, во рту у него торчала потухшая, кажется, трубка.

- Местный крестьянин, - сказал Назаров и ткнул Кружилина в бок. - Давай, Вася.

Назаров остался лежать в кустах, а Василий вышел на дорогу. Увидев его, человек в повозке уронил изо рта трубку, поймал ее, привстал было, словно хотел выскочить из повозки, но передумал, опустился, натянул вожжи. Только покрепче взял в руки кнут, явно показывая, что у него имеется этот предмет.

- Здравствуй, отец. Ты не бойся, - сказал Василий, останавливаясь метрах в трех от повозки и всем своим видом показывая, что нападать не собирается.

- Ich verstehe nicht, - проговорил старик и тут же закивал головой. Guten Morgen! Guten Morgen! [Не понимаю. Доброе утро! Доброе утро!]

- Вы немец, а не чех разве? - упавшим голосом спросил Василий. - Где мы находимся?

- Ich verstehe nicht, - повторил старик.

Из зарослей вышел Назаров. Старик в повозке покосился на него, но теперь не испугался или пытался показать, что не испугался - маленькие, тусклые уже от времени глаза его все же подрагивали.

- Ist das die Tschechoslowakei? [Это Чехословакия?]

- Nein, Deutschland. Deutschland, - повторил он, показывая кнутом вправо. - Da ist Breslau. - Затем повернулся в противоположную сторону: - Da ist Prag. [Нет, Германия. Германия. Там Бреславль. Там Прага.]

Все было ясно - они спутали направление и шли совсем в противоположную сторону. И Василий, и Назаров несколько секунд стояли, растерянные.

Старик немец поглядел по сторонам, потом спросил:

- Seid ihr russische Kriegsgefangene? [Вы русские военнопленные?]

- Да, мы русские, - ответил Василий. - Не дашь ли чего поесть, отец? Эссен?

- Ja, ja, - кивнул старик, торопливо стал развязывать какую-то корзину. Он вынул оттуда большую квадратную буханку настоящего хлеба, протянул.

Василий шагнул к повозке, взял. Руки у него при этом затряслись, от голодных спазм в желудке возникла резь, а в глазах неизвестно от чего навернулись слезы. Немец заметил их, нахмурился, опять полез в корзину, вынул оттуда небольшой кусок сыра и луковицы.

- Nehmen Sie. Ich habe sonst nichts. [Возьмите. Больше ничего нет.]

- Спасибо. Данке, - сказал Василий.

- Ja, ja... Auf Wiedersehen [Да, да... До свидания.], - торопливо проговорил старик, дернул вожжами.

Назаров и Василий, оба в грязных лагерных шинелях, из-под которых выглядывали полосатые брюки, стояли на дороге, провожали глазами двуколку. Немец остановил вдруг лошадей, пошарил на дне повозки, выбросил что-то на дорогу и взмахнул плетью.

Это оказались крестьянские залатанные штаны. Подобрав, Назаров медленно натянул их поверх лагерных, торопливо проговорил:

- Я говорил - встретим добрых людей. И еще встретим, переоденемся потихоньку. Давай немножко поедим.

- Черт его знает, что за старик, - сказал Василий. - А если он сейчас солдат сюда приведет?

- Не-ет. Зачем бы тогда штаны кинул? Нет...

Они присели у какого-то ручья, той же железкой, которой рыли подкоп под проволокой, отрезали по кусочку хлеба и сыра, поели.

- Ну что ж, Василий. Бреславль, Бреславль... В ту сторону теперь и пойдем, опять к Польше. От Бреславля Польша уже недалеко... Чует мое сердце выберемся.

На всякий случай они все же отошли от ручья и от дороги на порядочное расстояние, в глухом каком-то овраге легли спать. И, уже лежа, Максим Назаров проговорил вдруг: