Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

Но иногда он все же чувствовал, что с ним что-то не так. Например, Сюэ Чжэнъюн говорил, что Ши Мэй — сирота, подобранный им во время военной смуты, однако, говоря о своем жизненном опыте, Ши Мэй иногда путался, противореча самому себе. Обычно так бывает, когда кто-то наврал, а потом забыл мелкие детали собственной лжи.

Кроме того, иногда в некоторых, казалось бы, обычных ситуациях Ши Мэй вел себя довольно странно… словно хорошо прирученный свирепый пес: на первый взгляд такой зверь кажется очень послушным, но стоит ему учуять запах крови, и он не может сдержаться, а природная жестокость прорывается наружу в зловещем блеске глаз.

Однако, наблюдая за ним на протяжении нескольких лет, Чу Ваньнин ни разу не видел, чтобы Ши Мэй вел себя бесчестно или беспринципно, поэтому решил, что его подводят глаза, и ему просто мерещится, будто из букетов цветов и гор парчи торчит синяя оскалившаяся морда[253.4].

В обычной жизни Чу Ваньнин был похож на ежа: все его тело было колючим, а живот мягким и уязвимым. Именно под своим нежным брюшком он прятал своих учеников и всех тех, кто к нему хорошо относился.

Что касается Ши Мэя, то в отношении него он долго балансировал на грани недоверия. Из-за оговорок и странностей в его поведении он продолжительное время испытывал и перепроверял его, однако в итоге все же решился довериться ему. И вот теперь острый нож вонзился в брюшко ежа, и горячая кровь хлынула на землю, заливая все вокруг.

— Как много событий из прошлого ты помнишь? — продолжал допытываться Ши Мэй.

— …

— Разве тогда ты не оставался лишь сторонним наблюдателем? Так зачем теперь препятствовать мне?

— …

Гнев за случившееся в прошлой жизни жег изнутри, и теперь, когда в этой жизни он мог, наконец, спросить с него, Ши Мэй не мог и не хотел останавливаться:

— Почему ты, в конце концов, так и не убил Наступающего на бессмертных Императора, да еще и помог ему переродиться?

Услышав этот вопрос, Чу Ваньнин, наконец, поднял взгляд и ответил:

— Он не похож на тебя.

Ши Мэй на мгновение запнулся, но потом все же спросил:

— И в чем разница? Меня можно обвинить лишь в коварных планах. Разве не его руки обагрены кровью?

Чу Ваньнин пристально посмотрел на него:

— Ты сам прекрасно знаешь, что за ядовитую дрянь посадил в его сердце.

— Ну и что с того? Даже если я посадил в него паразита, разве это не он убивал людей? — возразил Ши Мэй. — В прошлой жизни ты своими глазами видел, как он отнял жизни у половины живых существ своего мира. Сюэ Чжэнъюн, Ван Чуцин, Цзян Си, Е Ванси… от чьих рук пали все эти люди?

Он медленно поднял руки, рассматривая свои длинные пальцы с аккуратно закругленными гладкими ногтями и пару изнеженных, идеально чистых и во всех смыслах безупречных ладоней.

Взглянув на Чу Ваньнина, Ши Мэй со смехом спросил:

— Неужто и впрямь от моих?

От гнева Чу Ваньнин на какое-то время просто потерял дар речи.

— Разве это я хотел истребить Духовную школу Жуфэн, или, может, это я решил убить Сюэ Чжэнъюна? Ты не имеешь права требовать с меня ответ за эти преступления. Что я такого сделал? Всего лишь посадил в него цветочного паразита. За всю свою длинную жизнь своими руками я не убил ни одного человека, — сделав паузу, Ши Мэй с улыбкой продолжил. — Поэтому, если говорить по существу, это он взял нож и вонзил его в человеческую плоть. Ко мне это не имеет отношения хотя бы потому, что Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия сам по себе не может породить новый повод для ненависти. Все те страстные желания с самого начала принадлежали только ему, а мой заговоренный паразит всего лишь со временем многократно усилил их. Вешать на меня все эти грехи до обидного несправедливо.

От каждого произнесенного им слова омерзение в душе Чу Ваньнина только росло, а услышав про то, что этот человек чувствует себя несправедливо обиженным, он вдруг поднял глаза и, окинув его ледяным взглядом, переспросил:

— Это тебя несправедливо обидели?

— Все было сделано его руками, так почему Учитель по всем винит меня?

— Разве ты не знаешь, что он за человек?!

— Что он за человек, не только мне, но и всем вокруг прекрасно известно, боюсь только, Учитель так и не смог этого понять, — ответил Ши Мэй.

Ши Минцзин ненавидел грязь. Обнаружив, что после очистки мандарина несколько белых волокон застряли между пальцами, он достал белоснежный шелковый платок и тщательно вытер руки, после чего принялся перечислять:

— Почему Мо Жань смог истребить Духовную школу Жуфэн? Потому что в его сердце жила ненависть. Почему Мо Жань смог убить Сюэ Чжэнъюна? Потому что в его сердце жил страх. Почему Мо Жань мог оскорблять и унижать тебя? Потому что в его сердце жило это желание, — на этих словах Ши Мэй бросил косой взгляд на Чу Ваньнина и продолжил. — Если кто-то нанес ему удар мечом, он не мог простить. Когда кто-то предлагал ему выгоду, он не мог отказаться. Перед лицом красоты он не мог усмирить свою страсть… такова его натура.

— Ши Минцзин, — сквозь зубы процедил Чу Ваньнин. — Ты стер все чистое и доброе, что было в его сердце, а жившую там ненависть и порочную жажду усилил в десятки тысяч раз, и сейчас смеешь утверждать, что он действовал, руководствуясь лишь собственными желаниями? Тебе не кажется, что ты смешон? Чья ненависть не уничтожит мир, если увеличить ее до крайнего предела?

— А кто заставлял его носить в своем сердце ненависть? Кто заставлял его таить в душе амбиции? Кто разрешил ему таить в себе эту страстную жажду? — Ши Мэй рассмеялся. — Если бы его душа и сердце были чисты, как у ребенка, и у него никогда не было никаких злых намерений, разве смог бы Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия поднять такую бурю? Так что его вина в том, что будучи не более, чем самым обычным и заурядным мирянином, он не смог сохранить внутреннюю чистоту.

От этих слов лицо Чу Ваньнина